Маски Тутанхамона, стр. 39

Тхуту покачал головой.

— После открытия стелы Реставрации у меня сложилось впечатление, что он пользуется царем как пластырем, чтобы перевязать израненную страну, — продолжил Хоремхеб.

— Возможно, он еще пожалеет о том, что решил воспользоваться этим пластырем, — заметил Тхуту с легкой улыбкой.

Он не забыл слова Сменхкары: странный маленький царь был хорошим игроком в шашки.

25

СЫН СОПРОВОЖДАЕТ СВОЕГО ОТЦА В ГАРЕМ

Миновал сезон Сева. На серебристом небе первые стаи перелетных птиц чертили иероглифы, направляясь на север.

Оставалось больше двух месяцев до праздников Паофи и Опет. Их суть заключалась в том, что Амон и его супруга Мут в сопровождении их сына, лунного бога Хонсу, что значило «Великодушный», отправлялись в свой Южный Гарем. [17]

Для народа это был повод увидеть мельком Творца мира или, по крайней мере, его изображение на монете.

Тутанхамон там не бывал никогда. Когда Ай, члены Царского совета и верховный жрец Карнака обратились к нему с просьбой возглавить церемонию, он не заставил себя уговаривать. Не он ли велел построить, согласно стеле Реставрации, три лодки бога?

— Это — мой отец, — сказал он вполне серьезно ошеломленным Анкесенамон и Пасару.

Тотчас он отправился в Фивы в сопровождении Сеферхора и Итшана с тем, чтобы верховный жрец объяснил ему, каковы этапы этого праздника и что их символизирует. Анкесенамон и Пасар должны были присоединиться к нему накануне выхода бога.

Как раскат грома восприняли они новость о том, что царским Рескриптом Таемуадхису, родная мать Пасара, назначена матроной царского гарема. Ни царица, ни Начальник конюшен об этом не были проинформированы. Этот необдуманный поступок, казавшийся недопустимым, их поразил.

— Он делает из моей матери содержательницу! — гремел Пасар.

Но затем он расхохотался.

— И для чего нужен этот гарем? — прошептала Анкесенамон, действительно не понимавшая этого.

Цари всегда держали гарем. Но Тутанхамон, он же так молод… Ради плотских удовольствий монарха Таемуадхису необходимо было собрать самых красивых девушек страны.

Для кого? Ее удивлению поступкам этого мальчика, похоже, никогда не будет конца.

Вместе с Пасаром она прибыла в Фивы. Во дворце царило возбуждение. Главный распорядитель церемоний, Уадх Менех, пытался успокоить знатных особ, которые на грани истерики требовали того или иного места на празднествах в храме. Пасара словно в воронку затянуло это сумасшествие; будучи Начальником конюшен, он обязан был организовывать шествие царя от дворца до пристани. Эта часть церемонии предположительно должна была занять только четверть часа, но казалось, что речь шла о военном наступлении с участием ста колесниц. Его задача состояла в том, чтобы находиться при царе и управлять четырьмя лошадьми царской колесницы, и так как царь должен был в ней стоять, необходимо было заставить лошадей идти легкой рысью, дабы избежать толчков. После того как царь поднимется на борт корабля, на котором он пересечет реку, Пасар должен был отвести лошадей в конюшню.

У Анкесенамон появилась возможность снова увидеть своих трех сестер, Нефернеферуатон-Ташери, Нефернеферуру и Сетепенру, с которыми она не встречалась со времени коронации. Им было одиннадцать, десять и девять лет: они уже почти не играли в куклы. Встретившись после разлуки, они залились слезами и очень разволновались. Оставленные на попечение кормилиц, иногда опекаемые их тетей Мутнехмет и женой Тхуту три молодые царевны казались потерянными: райские пташки были далеки от реальных событий. Они справились о Меритатон и удивились тому, что не увидят ее на празднике, затем они спросили о Сменхкаре. После они расспросили о своем отце и матери.

— Ты — царица? — спросила Сетепенра.

Неужели они лишились разума? Испытание оказалось слишком тяжелым для Анкесенамон, она оставила сестер в слезах и стала ожидать возвращения Пасара.

На следующий день началось новое испытание.

Царица, все чиновники и другие высокопоставленные особы уехали рано, чтобы ждать царя на пристани. Они были заняты пустячными разговорами под любопытными взглядами толпы, отмахиваясь от надоедливых мух.

К десяти часам Тутанхамон отъехал от дворца на колеснице под грохотание труб. Пасар, на котором была простая набедренная повязка, привел лошадей. Командир небольшого роста, тоже с обнаженным торсом, один, чтобы не огорчать царя, подвинул колесницу, пытаясь помочь монарху. Находившемуся между двумя молодыми людьми Тутанхамону в длинном одеянии из белого заложенного в складки льна необходимо было удержать равновесие, проходя этот путь, при этом держа в одной руке цеп, а в другой — скипетр. Ему не за что и не за кого было уцепиться.

Вдоль всего пути толпилось множество людей, кричащих здравицы сквозь грохот труб, мычание коров и ритмичные удары тамбуринов. Все бросали цветы.

На мостках, окруженных древками, на вершине которых хлопали белые и красные орифламмы, Пасар и командир помогли царю спуститься. Уадх Менех взял у него из рук символы царской власти и протянул царю его трость. Тутанхамон поднялся на борт вместе с царицей. Неподалеку стояло на якорях множество лодок. Получасом позже, оказавшись на другом берегу, кортеж отправился пешком к храму Амона. Играли военные музыканты.

Верховный жрец ожидал царя. Он повел его совершить жертвенные возлияния и подношения. Затем в храм направились группы жрецов и писцов за первой из трех божественных лодок, о которых упоминалось на стеле Реставрации, подняли лодку на плечи и направились к берегу спускать ее на воду. Каждый мог пощупать лодку: она действительно была сделана из кедра, инкрустированного золотом. Затем тот же путь проделала вторая лодка, больше размером. Затем третья.

Сделать это было не просто, так как пространство между храмом и берегом было занято уличными торговцами, которые предлагали толпе всякие вкусности: поджаренные ломтики рыбы и мяса, огурцы в уксусе, хлебцы с кунжутом или медом, финики, пиво в кружках — для всех желающих. Обливаясь потом, сгибаясь от тяжелого груза, порядка двухсот человек, несущих лодки, должны были пробираться через лотки, сопровождаемые ругательствами, более или менее заглушаемыми музыкой.

Жрецы и писцы возвратились в храм и уложили на огромные носилки большую статую из золота высотой тринадцать палок, чтобы отнести ее на вторую лодку, «Усерхет Амон».

Сотни рук напряглись, прикоснувшись к богу, который улыбался, глядя на небо.

Статуя Маат, также золотая, была следующей.

Затем статуя Хонсу.

На берегу уже собралась толпа. Но что уж говорить о тех, кто был на лодках! Некоторые лодки вырвались вперед, чтобы любопытные, сидевшие в них, оказались поближе к месту главных событий. Дикие крики смешивались с громкой музыкой, создавая невообразимый шум, расстилающийся над водой от одного берега до другого.

Жрецы и писцы выбивались из сил, помещая статуи в лодки и закрепляя их там. Им пришлось также разыскивать церковную утварь, которую должны были установить на божественных лодках, сзади и в передней части, так как пассажиры собирались плавать на лодках в течение двух недель.

Наконец, к четырем часам после полудня, царь поднялся на борт «Усерхет Амона» в сопровождении Итшана, Хранителя гардероба, лекаря Сеферхора, на всякий случай, и жреца лодки. Затем гребцы, от которых зависела большая часть успеха этого предприятия, заняли место на борту.

Амон сверкнул на солнце.

Царевны сияли. Анкесенамон часто моргала.

Был дан сигнал отправления. Лодка Амона пошла первой и направилась к середине Великой Реки, туда, где в результате паводка образовалось много коварных течений, а волнение было сильным. Лодки, на которых находились жена и сын божества, отправились следом и вскоре присоединились к первой лодке. Так как божественные лодки были без парусов и плыли против течения, которое усилилось во время паводка, они продвигались только за счет того, что гребцы старались изо всех сил.