Гнев Нефертити, стр. 31
Ох уж эти царские подати!
— А мою маму тоже будут бальзамировать? — спросила Макетатон.
Анхесенпаатон слушала разговор, одевая для своей младшей сестры Сетепенры куклу, одну из «этих жутких игрушек», как говорила покойница.
— А кукол тоже бальзамируют?
Меритатон мрачно кивнула, и тут же последовал новый вопрос:
— Разве ты не хочешь, чтобы она была вечной?
В этот момент Первая служанка пришла сообщить, что Главный распорядитель вместе с Главным писарем явились, чтобы увидеться с царевной Меритатон. Обычай требовал, чтобы она приняла их.
— Пусть поднимаются, — сказала Меритатон.
Тридцать женщин разволновались, узнав о прибытии двух посланников. Коленопреклоненный писарь вручил Меритатон свиток папируса в футляре и удалился. Затем Главный распорядитель в сопровождении двух слуг, в руках у которых были две чаши с фигами и финиками, побеседовал с царевной наедине. После этого Меритатон развернула папирус, прочитала его, послушала, что ей сказал распорядитель, и кивнула. Потом позвала служанку и стала спускаться по лестнице. За ней двинулись носильщики опахал, Уадх Менех со своими писарями и две служанки.
Вскоре она уже стояла перед Сменхкарой, которого предупредили о ее приходе, и он ждал ее у дверей, как того требовал обычай.
— Добро пожаловать, царевна, моя царица! — сказал он.
Она смотрела на него очень серьезно, в ее взгляде были и тревога, и любопытство.
— Мое сердце расцветает при виде тебя, о божественный! — прозвучал надлежащий ответ.
Он пригласил ее последовать за ним в зал, через который можно было пройти в сады, и предложил ей кресло напротив своего. Они выглядели спокойными, только легкий ветерок, пахнущий жасмином, шевелил платье Меритатон и набедренную повязку Сменхкары. На высоком столе, разделявшем их, стоял кувшин с гранатовым соком и чаша с китайскими финиками.
Меритатон огляделась. Рядом с ними находилось как минимум двадцать человек.
— Может, нам лучше поговорить наедине? — прошептала она.
Сменхкара дал знак Уадху Менеху, и все исчезли. Сменхкара поднялся, наполнил один кубок и протянул его молодой женщине, затем наполнил другой, сел и осушил его.
— Ты восходишь на трон, потому что умерла моя мать, — сказала она.
— Хоть она и не любила меня, я сожалею о том, что она ушла.
— Сожалеешь? Ты?
Он посмотрел на нее.
— Я был в тот момент рядом с ее паланкином, помнишь? От меня не укрылся взгляд, который ты бросила на Пентью.
Упоминание о Пентью наводило на некоторые размышления. Из этого следовало, что Сменхкара знал виновного. Меритатон пригубила гранатового сока.
— Чем это он пахнет?
— Не ядом. В него добавлен настой цветков апельсинового дерева. Мне он очень нравится.
Она кивнула.
— По чьему приказу действовал Пентью?
— Не по моему.
— Сознался бы ты, если бы это было так?
— Если бы я был человеком, который выпил яд, то уже никогда ни в чем не сознался бы, — ответил он с улыбкой. — Но тогда меня нужно подозревать и в том, что я отравил любимого брата.
Меритатон растерялась, и у нее возникли новые подозрения: а не мог ли этот очаровательный юноша, расслабленно сидящий в кресле, отравить своего брата и его жену ради власти? Не было ли комедией невероятное страдание, испытываемое им после смерти Эхнатона? Или он просто чувствовал себя виноватым?
— Скажи мне, — снова заговорил он, — почему ты так уверена в том, что твоя мать была отравлена? И почему ты сразу же бросила на Пентью обвиняющий взгляд?
Меритатон молчала. Потом посмотрела на Сменхкару и, волнуясь, произнесла:
— Я видела, как он покупал этот яд. Дурман.
— Что? — воскликнул Сменхкара так громко, что стражники, находившиеся в пятидесяти шагах от них, повернули головы.
Меритатон продолжила:
— Тот, кто продавал яд, требовал слишком высокую цену. Сто дебенов. Пентью торговался. Тогда продавец пригрозил рассказать о том, что он уже продавал ему этот яд. — Сменхкара наклонился к Меритатон, его глаза округлились от удивления. — Потом Пентью убил его и бросил труп в Великую Реку.
— Где это происходило?
— В зале Архива, около полуночи.
— Но что ты там делала?
— Этого я тебе пока не скажу. Сейчас важно то, что я не знаю, чью волю выполнял Пентью.
Она внезапно замолчала, глядя на своего суженого. Ее глаза пылали огнем.
— Послушай меня, Сменхкара! — воскликнула она. — Скорее я отравлюсь, чем выйду замуж за убийцу своих родителей, как того требуют интересы династии. И пусть демоны потустороннего мира не оставят меня в покое миллион лет! Или ты докажешь мне, что не виновен в этих двух убийствах, или ты не взойдешь на трон. По крайней мере, царицей буду не я.
Он склонил голову без каких-либо видимых эмоций.
— Меритатон, — сказал он, — я счастлив слышать от тебя такие слова.
Царевна была поражена.
— Ты счастлив?!
— Дай мне закончить. Я могу доказать свою невиновность только одним способом. Я вызову к себе Пентью для беседы один на один, а ты спрячешься за занавесом в моем кабинете, чтобы слышать наш разговор.
На какое-то мгновение она застыла от такого неожиданного предложения.
— Ты думаешь, он признается?
— Не знаю. Но надеюсь, что разговор развеет все твои сомнения.
Девушка опустила голову, ее сердце отчаянно билось.
— Я прошу тебя: сделай вид, что ты направляешься во Дворец царевен, и сразу же возвращайся, только без свиты, через сад. Страже прикажут пропустить тебя ко мне. Дверь, в которую ты войдешь из сада, ведет в маленькую комнатку, скрытую занавесом. Там ты будешь прятаться до ухода Пентью.
У Меритатон задрожала нижняя губа.
— Хорошо, — сказала она, поднимаясь.
Он проводил ее до дверей.
Настой цветков апельсинового дерева
Одетый в свежую набедренную повязку, со знаком царской благосклонности на груди, с искусно подведенными глазами, Пентью, улыбаясь, вошел в царский кабинет.
— Господин, я невыразимо счастлив в этот день, — заявил он после того, как Сменхкара пригласил его сесть напротив себя.
Сменхкара считал преждевременным и неуместным принимать людей, сидя на троне и протягивая для поцелуя ногу в сандалии, не будучи провозглашенным царем.
Сменхкара предложил Пентью тот же напиток, что и Меритатон.
— Настой цветков апельсинового дерева — несказанное удовольствие для Приближенного к телу царя. Божественный напиток!
— Но все-таки слишком деликатный, чтобы скрыть вкус дурмана, — произнес Сменхкара, пристально глядя на своего гостя.
Улыбка мгновенно исчезла с лица Пентью. Он поставил кубок на стол рядом с собой.
— Откуда здесь дурман? — встревоженно спросил он.
— А разве не с помощью этого яда ты прервал земную жизнь царицы? — не теряя спокойствия, произнес Сменхкара.
— Мой повелитель! — воскликнул Пентью, его лицо исказил страх. — Такое подозрение!..
Сменхкара спокойно осушил свой кубок.
— Пентью, я хочу избавить тебя от унизительной лжи. У меня есть свидетель, который видел, как ты покупал склянку с дурманом в зале Архива за пятьдесят дебенов. Цена показалась тебе слишком высокой. Тот же торговец уже продавал тебе этот яд, он стал угрожать разоблачением. Ты убил его и бросил труп в Великую Реку. Десять стражников стоят за дверью, в которую ты только что вошел, готовые схватить тебя по моему приказу, если ты захочешь, чтобы меня постигла участь торговца.
Приближенный к телу царя побледнел, обмяк и облокотился на спинку кресла.
— Значит, ты все знаешь, — прошептал он хрипло.
— Нет, не все. Я хочу знать, по чьему приказу ты действовал. Я хочу знать, как ты, чья профессия обязывает защищать жизнь, превратился в убийцу царя и его жены.
— Тогда мне конец!
— Нет. Ты еще не все мне сказал. Твои преступления слишком тяжелы, чтобы сразу вынести приговор. Ты будешь удален из дворца, но никто не сможет добраться до тебя.