Секира и меч, стр. 19
— Брат, ты сошел с ума, — совсем сник Фома. — Поднимать руку на Мстислава! Да ведь старый Владимир тебя раздавит, как вошь. И нас заодно. Изведет, подрубит Аскольдово древо… Лучше смирись. Хватит крови!..
Глеб покачал головой с сожалением:
— То не нам с тобой решать — достаточно ли крови. Ко мне дважды являлся отец. И всякий раз он подталкивал к мести…
— Отец был воин. И ты — воин. А мы — пахари. Дайте же нам спокойной жизни! Не то…
— Что — не то? — удивился Глеб. — Ты, пахарь, мне угрожаешь.
— Я пытаюсь образумить тебя.
Здесь Глебу почудилось, что некий шорох раздался позади него. А в глазах Фомы он увидел испуг.
Взявшись за рукоять меча, что висел на поясе, Глеб резко обернулся. За спиной у него стоял Волк. Волк испытующе смотрел на Фому.
— Вот как! Это ты!.. — Глеб отпустил меч. — Теперь мне понятно, отчего в Сельце волнуются собаки.
Фома спросил:
— Кто это?
— Это — Волк. Мой побратим.
Фома с осуждением покачал головой:
— Ну и побратимы у тебя. С такими лютыми глазами. Не удивительно мне, что такие у тебя и дела.
Волк сказал:
— Может, не мое это дело, но пока вы тут разговариваете, братья, какие-то люди стягивают вокруг вас кольцо.
— Что еще за люди!.. — разозлился Глеб и выхватил из-за спины секиру.
Фома сказал:
— Бросай секиру, Глеб! Считай, мы тебя поймали. Мы хоть и пахари, а всегда сумеем обмануть Воина. И не станешь же ты в самом деле рубить головы родным братьям!..
Глеб оглянулся. Он увидел, что все его братья один за другим выходят из-за деревьев. А в руках у братьев Глеб увидел дубье. И дубьем этим Аскольдовы дети поигрывали очень красноречиво.
— Вот так дела!.. — хмыкнул Волк. — Впрочем видеть мне доводилось не раз, как идет брат на брата. Но я-то здесь при чем?
— Ужели испугался? — усмехнулся Глеб. — В моих ушах еще звучат твои слова о волчьих зубах, что будут не лишними в драке.
— Зубы — зубами! — оглядывался Волк. — Но ведь и про шкуру забывать не надо. А братцы твои, посмотри, как один, крепыши!..
Глеб и Волк, как настоящие побратимы, стали спиной к спине.
— Драться — так драться, — воскликнул Глеб. — Во всяком случае нескучно время проведем… Эй, Волк! У меня есть секира. А ты возьми мой меч.
— А зубы на что? — прорычал, распаляясь, Волк и ощерился.
Фома, увидев острые красивые зубы Волка, побледнел. Фома был явно не воин.
А Волк все же взял предложенный меч.
Глеб сказал, обращаясь к братьям:
— Мы готовы! А вам решать — быть ли драке. И если мы пустим кому-нибудь кровь, это будет на вашей совести, поскольку мы будем только отбиваться.
— Бросай секиру, Глеб! — последний раз просил Фома.
Но брат уже не удостоил его ответа.
И тогда Фома сделал знак, и кольцо стало сужаться. Аскольдовы дети поигрывали дубьем, кто-то готовил веревки, а кто-то и замахнулся уже.
Глеб и Волк, готовые к бою, стояли неподвижно; они зорко следили за каждым движением нападающих. Меч и секира грозно поблескивали в солнечных лучах.
И когда уже с обеих сторон готовы были посыпаться удары, Фома воскликнул:
— Смотрите, братья! Кто это?..
Аскольдовы дети обернулись в ту сторону, куда показывал Фома. Глеб здесь подумал, что вот настал удобный миг прорваться — пока внимание братьев отвлечено. И едва уже не бросился вперед, но в голову ему вовремя пришла мысль, что негоже Воину бегать от пахарей. И тогда он тоже проследил взгляд Фомы и увидел того старца — в белых одеяниях. Прежде Глеб видел его только ночью и не мог как следует рассмотреть. Впрочем не мог он рассмотреть его и сейчас, ибо старец стоял в отдалении. Но то, что явился им сейчас сам Аскольд, только очень-очень постаревший, у Глеба не было никаких сомнений.
И кто-то из братьев испуганно сказал:
— Это же отец!..
Памфил выдохнул:
— Он смотрит на нас. Он что-то хочет сказать.
— Ясно, что! — бросил дубину Кирилл. — Он не хочет допустить драки.
— Он молчит.
— Все и без слов понятно…
Так переговаривались братья, а старец все смотрел на них и не уходил. Ветерок шевелил его седые волосы; слегка колыхались полы рубахи.
— Не страшно ли вам? — покосился на братьев Памфил.
Фома сказал:
— Не ошиблись ли мы, что погребли родителей по христианскому обряду? Отец наш Аскольд никогда не был ревнивым почитателем Христа. Аскольд, я знаю, поклонялся и жертвовал Волоту… Быть может, следовало предать их тела огню — по обычаю языческому?
— Какой-то он старый, — заметил кто-то.
— Отец прошел через смерть, — напомнил Глеб.
Братья — смущенные, притихшие — побросали дубье. Им показалось, что старец удовлетворенно кивнул. Он так и не сказал ни слова. Тихо повернулся и пошел прочь. Он был невесом и светел. Старец шел, а под ногами его не шуршали травы; он отошел уже далеко, а все было как бы видать сквозь молодую листву размытое белое пятно.
— Никогда я прежде не видал воскресших, — пробубнил Волк. — И кабы был крещеным, сейчас бы перекрестился!..
После этих слов он вернул Глебу меч.
А Фома сказал, осторожно взяв Глеба за плечо:
— Уходи, брат, из этих мест! И не убивай больше никого. Секирой, убийством не восстановишь справедливость. Только нам повредишь…
— Быть может, так оно и есть, — ответил Глеб. — Но и смирением овечьим не заставишь убийц устыдиться. Это вам скажет любой волк.
Здесь они и расстались. Братья, поглядывая исподлобья, направились к Сельцу. А Глеб и Волк быстро скрылись в лесу.
Глава 9
Волк все не мог успокоиться:
— Этот старец даже не оставил следов. Мы там проходили, и я посмотрел.
— Он дух, призрак, — объяснил Глеб. — Его нельзя потрогать. Поэтому он не оставляет следов.
Но Волк ответил с сомнением:
— Трогал же его ветер! Все видели, как колыхались его седины…
Этого Глеб не мог объяснить, он только предположил:
— Быть может, это нездешний, неземной ветер. А может, это ветер, который дул когда-то. Мы же только сейчас видим действие его.
Волк хмыкнул:
— Все это чересчур мудрено для моей простой волчьей головы. Но думается мне, что видели мы живого, только очень хитрого старца.
Глеб посмотрел на Волка с удивлением:
— Не хочешь ли ты сказать, что отец мой Аскольд жив?
Волк кивнул:
— Если этот старец — Аскольд, то он, конечно, жив. От духа не будет пахнуть дымом жертвенных костров. А от этого старца пахло дымом. Меня никогда не подводил мой волчий нос.
Глеб пожал плечами и промолчал. Он не поверил Волку.
Узенькой, протоптанной зверьем тропинкой они шли через густой лес. Глеб — впереди, Волк — за ним. Поступи Волка не было слышно. И шел он с оглядкой, и время от времени втягивал носом воздух. Глеб замечал, что у этого человека не только имя, но и все повадки волчьи. Глеб даже подумал, что судьба свела его с оборотнем. Но это Глеба не пугало. Глеб уже верил в то, что дух отца покровительствует ему. И коли Аскольду было угодно, чтоб Глеб встретился с оборотнем и ходил с ним одной тропинкой, значит — так тому и быть.
Глеб уже уверился: самый страшный оборотень, — хоть в облике волка, хоть в облике человека, — не страшнее десятника Корнила Рваной Щеки.
Между тем Волк говорил:
— Жаль, что твои братья только пахари. Какая сильная была бы стая! Можно было бы из лесу править городами…
Глеб с любопытством оглянулся на Волка:
— Скажи, а у тебя есть братья?
— Из-под каждого куста выглядывает мой брат, — не замедлил тот с ответом.
— Нет, не волки. Я имею в виду людей.
Тот оскалился:
— Все люди — волки. Разве не так?
Глеб кивнул:
— Видать, брат, у тебя тоже печальная судьба.
Волк молчал некоторое время. Глеб даже подумал, что тот не расслышал его слов. Они шли легко: поднимались на холмы, спускались в долины, осматривали следы на тропах.
Но вот Волк опять заговорил:
— Судьба моя несчастливая. Тебе могу сказать, хотя знаю тебя — всего ничего… Наш боярин был падок до сладких блюд. В моем доме он устроил пиршество. Выпил кубок вина и увидел, что слаще моей Елены нет блюда. Меня бросили в погреб, деток — в прорубь. А Елену, сладкое кушанье, боярин к себе увез. Позабавился, потом и ее сунул под лед…