Шлюпка, стр. 45

Уже почти год доктор Коул копается в событиях, происходивших в шлюпке. У него даже появился прокурорский тон. Я сказала, что отказываюсь говорить на эту тему. Конечно, те события наложили на меня определенный отпечаток, но не до такой же степени! А он стоит на своем. Не понимаю, каким образом подробное воспроизведение каждого пережитого дня может выявить источник моей нервозности, которая в действительности вызвана судебным процессом и неуверенностью в завтрашнем дне, а отнюдь не делами прошлого. Жестокость исходила не от моря, а от людей. Чему тут удивляться? Почему присяжные сидели, раскрыв рты и тараща глаза? Почему репортеры преследовали нас, как голодные псы? Ну дети малые, честное слово, думала я. А мне уже никогда больше не стать ребенком.

Мне осточертело, что какой-то никчемный человечишка, стоящий над нами, — как к нему ни обращайся: Преподобный, Доктор, Ваша Честь — может распекать нас по поводу и без повода. При виде таких начальственных замашек я могу его перебить, могу выйти из помещения, а если это невозможно сделать, не нарываясь на скандал, то приклеиваю на лицо милую бессмысленную улыбочку, которая не раз выручала меня в зале суда, а теперь приводит в бешенство доктора Коула. Мне-то что: я уже знаю всю меру своей никчемности — и я выжила.

Когда я заговорила об этом с доктором Коулом, тот сразу прочел мне нотацию по поводу чувства вины и стал внушать, что человек не отвечает за выпавшую ему судьбу — добрую или злую. Сколько раз я ему повторяла, что вопрос «Почему это случилось именно со мной?» меня не волнует, точно так же как и вопрос «Почему так сложились обстоятельства?». Я, скорее, считаю, что мне одновременно выпало и везенье, и невезенье. Как ни странно, меня радует открывшийся передо мной целый новый мир, где я независима от других, где нет ни страха смерти, ни веры в Бога. Сдается мне, это озадачивает доктора Коула, который, похоже, стремится исцелить не только меня, но и себя.

Сегодня я предупредила доктора Коула, что уезжаю, хотя еще не вполне представляю куда.

— Но наша с вами работа не окончена! — вскричал он.

Я ответила, что у меня намечено большое приключение, коль скоро прежнее завершилось.

— Вы собрались замуж! — всплеснул он руками.

— Какое у вас скудное воображение! Впереди непочатый край возможностей. Понятия не имею, на чем я остановлюсь, — сказала я.

И с этими словами ко мне пришла легкость и непринужденность; боюсь только, что мир так же скуден воображением, как и мой собеседник, и что мне придется — за неимением лучшего — принять сделанное мистером Райхманном предложение руки и сердца. Мать Генри приглашает меня в Нью-Йорк, надо будет к ней съездить, но с этим я не спешу. Вот удивительно: то, что казалось мне залогом моего будущего, сейчас, похоже, не вписывается туда вообще.

— Вы никогда не обретете душевное равновесие, если не избавитесь от двойственного отношения к шлюпке… ко мне, — начал было доктор Коул, но я ответила, что уже обрела все, что нужно.

В тот миг жизнь опять показалась мне игрой, причем такой, в которой можно рассчитывать на выигрыш: как-никак меня оправдали и я еще не приняла ни одного необратимого решения. Но очень скоро сделаю свой выбор. Нельзя долго балансировать на грани возможного — волей-неволей приходится делать шаг либо в одну сторону, либо в другую, как недвусмысленно показала мне шлюпка. Прилетела ли ко мне птица счастья после встречи с Уильямом? Нет; но Уильям клянется, что к нему прилетела, и я этим счастлива.

Тут как-то пришло очередное письмо от Греты: она пишет, что все, кто был в шлюпке, собирают средства, чтобы миссис Грант с Ханной могли подать апелляцию. Не хочу ли я поучаствовать? Кроме того, у них ко мне еще одна просьба: похлопотать перед мистером Райхманном, чтобы он взялся за это дело, но при этом снизил сумму гонорара. Вчера я довольно долго просидела над своим блокнотом, набрасывая ответ — точнее, разные варианты ответа. В одном предлагала им любую помощь; в другом интересовалась, как это люди, которые втянули меня в свое преступление, а потом отплатили ненавистью, смеют обращаться ко мне с просьбами. В третьем вежливо и сухо желала им удачи, ничего не обещая. Все эти письма я показала доктору Коулу и спросила, какое, по его мнению, лучше отправить. На что он, как и следовало ожидать, ответил: «А вы сами как считаете?»

— Денег у меня, естественно, для них нет, — сказала я.

Пусть им повезет, но мне совершенно не улыбается, чтобы Уильям весь первый год нашей семейной жизни увязал в тех событиях, которые теперь от меня бесконечно далеки.

Просторный, светлый кабинет доктора Коула, всеми окнами выходящий на гавань, нисколько не похож на затхлое тюремное помещение для переговоров, где мы познакомились. В конце нашего сеанса я просто смотрела на барашки волн. Вдали скользили под ветром белые яхты, похожие на грациозных птиц.

— Вы улыбаетесь, — заметил доктор Коул.

— Да, — ответила я. — Похоже на то.

Мое новое шелковое платье бесподобно зашуршало, когда я поднялась со стула до истечения отведенного мне часа.

— Придется вам искать ответы без меня, — сказала я, и он в расстройстве забарабанил по столу авторучкой, да так, что посадил кляксу на свой непременный листок для записей.

Если бы не острая жалость, я посмеялась бы его желанию докопаться до сути, его наивности, его детской любознательности.

Благодарности

Выражаю признательность и любовь своей семье: моим родителям — за то, что привили мне любовь к морям и пароходам; моим братьям и сестрам — за прелесть морских путешествий; мужу и детям — за то, что не давали мне вешать нос, когда я складывала все новые и новые страницы в папки, а затем в коробки с крышками, хотя даже не всегда понимали, что я делаю.

Если бы не Сара Мозл, коробки эти так и остались бы нераскрытыми. Сара любезно согласилась прочитать мою рукопись и представить меня своему замечательному литературному агенту Дэвиду Маккормику. Дэвид, ты мой герой: ты всегда меня наставлял и поддерживал, а сейчас обеспечил мне читательскую аудиторию.

«Little, Brown and Company» — это была любовь с первого взгляда. Мои редакторы Андреа Уокер, Урсула Дойл и Рейган Артур покорили меня не только необыкновенным умом и проницательностью, но и потрясающим чувством юмора; сотрудничать с ними — одно удовольствие. Спасибо также многим другим, чье воодушевление и профессионализм помогли спустить на воду «Шлюпку»: Марлен Битнер, Хизер Фейн и Аманда Тобиер направляли мои усилия в нужное русло; Марио Пуличе щедро делился профессиональными знаниями об океанских лайнерах; Эмма Грейвз сразила меня необыкновенной курткой; Виктория Пепе и Дебора Джейкобс проявили сверхчеловеческие усилия на этапе корректуры, а Сьюзен Хобсон, Сара Мерфи, Бриджит Маккарти и Пилар Куин научили меня, образно говоря, нажимать на нужные рычаги.

Я бесконечно признательна своим первым наставникам из литературного цеха: это Эндрю Кофман, Леонард Кригел, Гарольд Бродки и Маршалл Терри. Их слова и мысли не забыты по сей день. Моей подруге Анджеле Химзел — спасибо за воодушевление длиной в двадцать четыре года. Мы знали, что не бросим писать — и не бросили. Тем писателям, кто своим примером учил меня писать, желаю такого же вдохновения, какое они подарили мне.

И наконец, моя сердечная благодарность Рейган Артур и Майклу Питчу за предоставленный мне шанс.

О романе

Незабываемые герои, жгучие нравственные дилеммы, прихотливые извивы сюжета — роман буквально привораживает читателя и глотается в один присест.

Бескомпромиссное и впечатляюще тонкое исследование воли к жизни и ее отсутствия, человеческой харизмы и слабости, морального выбора перед лицом смертельной угрозы. Но в первую очередь, это мастерский портрет решительной, вольнодумной молодой женщины…