Бессмертный, стр. 70

— Я приехал, как только получил твое письмо, — неуверенно сказал я.

— Наверное, на крыльях прилетел, — восхищенно ответила она. — А где же наш старый друг, Странник?

— Мучает кого-то другого своими баснями и вопросами, — улыбнулся я и пожал плечами. — Он исчез сразу, как только мы вошли в ворота города.

— Очень похоже на него, не правда ли? Приходит и уходит, когда этого меньше всего ожидаешь! — Ребекка сжала в кулаке мой рукав и довольно потянула на себя. — Как я рада тебя видеть! Я знала, что ты придешь, хоть мы и не слышали ничего о тебе все эти годы!

— Как же мне не прийти, — тихо произнес я, растроганный теплой встречей.

— Бабушка, кто там? — спросил угрюмый молодой человек.

Он появился в передней и сурово окинул меня взглядом. Это был высокий юноша, выше меня, с широкими и сильными плечами, черными кудрявыми волосами и длинным овальным лицом. Его высокие скулы напомнили мне Лию Сфорно. Прищурив голубые глаза, он внимательно оглядел меня с ног до головы.

— Это Лука Бастардо, о котором я тебе рассказывала, — улыбнулась Ребекка. — Тот, что спас меня и которого папа выучил на врача! Я попросила его приехать помочь твоему брату и сестре!

— Хм, вот как? — буркнул себе под нос юноша. — Он, наверное, проголодался. Может, отведем его в столовую?

— Конечно, Аарон, будь по-твоему, — сказала Ребекка и просияла. — Что же я стою тут, дуреха, и таращусь на него? Пойдем, Лука, ты ведь еще помнишь, где мы обедаем?

Хихикнув, она проворно засеменила в кухню. Я двинулся следом, но мальчик остановил меня, положив руку мне на плечо.

— Если ты тот, о ком она говорит, тогда здесь замешана дьявольская магия, а ты какой-нибудь голем. [98]И родители твои демоны! — сказал он, понизив голос. — А если ты не тот, в чем я почти уверен, тогда ты какой-нибудь мошенник и пытаешься выманить деньги у глупой старушки.

— Мне не нужны ее деньги, — ответил я, вырвавшись от него. — Я приехал помочь.

— Брату и сестре ничем уже не поможешь, — сказал он. — Я похоронил их неделю назад. И тетушку Мириам, и родителей, и тетушку Руфь, дочь Мириам. На этот раз чума нас не пощадила, может, потому, что сберегала в прошлые разы. Остались только мы с бабушкой. Но она все время об этом забывает, так что не говори ей, а то сильно расстроится.

— Я не хочу причинять ей боль, — помрачнев, ответил я.

Я вошел в столовую, сел на старую скамью и позволил Ребекке хлопотать надо мной. Она поставила тарелку с холодным вареным цыпленком и жареными артишоками, налила чашу белого вина. Она сновала туда-сюда, но успела потрепать меня по волосам и ущипнуть за щеку. Ее внук Аарон стоял в дверях, сложив руки, и наблюдал за нами недобрым взглядом.

— Скажи, что слышно от Рахиль из Венеции? — спросил я.

— У нее все хорошо. Ты помнишь, она вышла за богатого стеклодува, у нее родилось четверо детей, и все мальчики, а теперь много внуков, целых пятнадцать, кажется. Она теперь почтенная матрона, у нее в Венеции красивый дворец в еврейском квартале, — ворковала Ребекка.

Аарон мотнул головой и знаком показал, что и там была чума. Я отвел глаза и задумался, одна ли Рахиль умерла и сколько ее потомков пережили ее. Скорбь прочно засела в моем сердце, когда я вспомнил горячую юную Рахиль, остроумную, язвительную, прямолинейную — и красивую. Надеюсь, она не мучилась и умерла легко (Странник бы сказал, «была в сознании», как и ее отец). Мне пришло в голову, что это мое необъяснимое долголетие совсем не обязательно дар. Я все еще носил в себе голодные улицы и публичный дом, как ненасытного живого гомункула. Но по-прежнему я встречал на своем пути все новых людей, привязывался к ним и должен был становиться свидетелем их смерти.

ГЛАВА 15

Я переночевал несколько дней в сарае, который до сих пор мысленно называл сараем Сфорно, хотя у Ребекки давно было другое имя. Сарай остался почти таким же, хотя теперь в нем обитал рыжий кот, который сидел на балках, махал хвостом и наблюдал за мной немигающими янтарными глазами. В сарае по-прежнему были стойла для пары одинаковых серых лошадей. Несколько кур-несушек, корыто, место для сена, железные крючки для инструментов, запах прелого навоза, шерсти, корма и стоялой воды. Щель в стене, где я прятал картину Джотто, тоже до сих пор сохранилась. Конечно, я не удержался и полез туда — и нашел вырезанную из дерева куклу, которую, должно быть, уже после меня прятал кто-то из детей. Я с усмешкой представил, как какая-нибудь из девочек Сфорно обнаружила мой тайник и присвоила его себе. Мои старые тайны всегда раскрывались. Я проводил много времени с Ребеккой, она несла всякую ерунду, но, бывало, в ней просыпался разум. Иногда она по много раз повторяла одни и те же вопросы, вроде: «Ты только вернулся, Лука? Ты уже поел?» Когда она начинала повторяться, я брал ее за руку и начинал говорить о прошлом, она потихоньку возвращалась в настоящее, настолько, насколько могла вынести, ведь ее сестры, дети и почти все внуки умерли от чумы. Это было горько-сладкое время, и у меня часто непривычно сжималось сердце. А потом настал день, который отправил меня обратно в изгнание, теперь уже на шестьдесят лет.

Тот день начался и закончился столкновением, а между ними была смерть, которая часто оказывалась моей спутницей.

На рассвете меня разбудил Аарон. Он вошел в сарай, ведя за собой орущего осла.

— Мой друг держал тут своего паршивого осла, пока я ухаживал за своими родственниками. Думаю, он принадлежит тебе.

— Не мне, — простонал я и сел, вытряхивая сено из воло — Он принадлежит Страннику!

— В нашей семье говорили, что он твой и ты придешь за ним однажды, чтобы забрать. Если, конечно, ты тот, за кого себя выдаешь. Нам он не нужен, он тупой и упрямый. Так что вот ты, а вот твой благородный конь, мы не хотим тебя больше задерживать, — твердо проговорил молодой Аарон, решительно вскинув упрямый подбородок.

Я пристально посмотрел на него.

— Я же не расстроил твою бабушку.

— Нет, расстроил, — упрямо возразил он. — Она сейчас очень взволнована, все ее воспоминания перемешались, время спуталось. У тебя то же лицо, как у человека, которого она знала в детстве…

— Я и есть тот человек, — тихо произнес я.

— Если так, то Красному перу это будет интересно услышать, — жестко сказал Аарон. — Они вечно ищут ведьм и дьявольское отродье. Если еврей сдаст одного из них, то принесет пользу всей общине. А нам нужна хорошая репутация, в конце концов, особенно в такие безнадежные времена, когда евреев в первую очередь винят во всех бедах, которые постигли город!

— Я сегодня же уйду из этого сарая.

— И забирай с собой этого осла. Эта скотина старше меня, но до сих пор все жива. Он только зря занимает стойло, — процедил Аарон сквозь зубы. — Если они будут искать ведьм и колдовство, то могут прийти к нам в дом, и начнутся расспросы, тогда нам точно несдобровать. Это кровожадное братство спит и видит, как бы искоренить колдовство.

Он швырнул мне веревочную уздечку, развернулся на каблуках и вышел вон.

Несколько часов спустя, под призрачным голубым небом и осенним солнцем, едва поднявшимся над горизонтом, я брел с ослом по Флоренции. Ветер теребил мою накидку, игриво намекая на наступление осени. Я искал открытый постоялый двор с конюшней. Но из-за эпидемии многие гостиницы закрылись. Иноземцев не жаловали, когда по городу ходила черная смерть. Во Флоренции многое изменилось, но многое осталось как было. Я радовался и тому и другому. А еще меня томила грусть, потому что чума вновь опустошала мой родной город.

Идя куда глаза глядят, я вел осла через Старый мост, где позакрывались все маленькие лавочки, кроме одной, а в ней сидел человек с бубонами по всему лицу. Он манил меня золотой цепью и кашлял, пока не начал плевать кровью. Я пожалел его и дал за цепочку флорин, а потом побрел в центр города. Я брел наугад, не выбирая направления, и меня переполняли десятки противоречивых чувств. Я был счастлив снова видеть Флоренцию и жалел, что расстался с Ребеккой Сфорно, я знал, что больше никогда ее не увижу. Последние сорок лет пролетели как сон, нечувствительно для меня, но нанесли большой урон семейству Сфорно. Ребекка состарилась, остальные умерли. Ее внук, на котором лежала ответственность за сохранение тех, кто еще остался, не знал меня и не доверял мне. Тут нет его вины, хотя я узнавал в нем черты его деда и бабки, вызывавшие во мне добрые воспоминания. Наверное, мне казалось, что я вновь продолжу прежние отношения с этой семьей, как женщина продолжает старый узор, когда вновь садится за ткацкий станок. Но я ошибался. Время, в котором я жил, текло иначе для других людей. Я не желал признавать то, что из этого следовало, однако факты настойчиво заявляли сами о себе, и отрицать их было бесполезно. И несмотря на радость от возвращения в мою несравненную Флоренцию, я чувствовал глубокую меланхолию, понимая, что я всем здесь чужой.