Бессмертный, стр. 107

— Меня приняли в Товарищество святого Луки, гильдию аптекарей, врачей и художников, — ответил он, гордо поглаживая бороду. — Теперь у меня больше свободы. Вот решил вас навестить. Услышал, как о вас сегодня говорил наш старый друг Лоренцо де Медичи, и мне это не понравилось.

— Этот человек мне больше не друг.

— Тогда понятно, — ответил Леонардо, пристально заглянув мне в глаза. — Я был в мастерской Вероккьо, когда пришел Лоренцо взглянуть на работы его учеников. Я работал над ангелом для картины Вероккьо, [122]и он подошел посмотреть. С ним был Содерини, и они заговорили. Наверняка знали, что я все слышу.

Он помолчал, выразительно выгнув золотистую бровь. Я понял намек и кивнул. Тогда он продолжил:

— Лоренцо говорил о том, чтобы вернуть кого-то во Флоренцию. Человека, который вас очень не любит.

Так вот чем это все обернулось! Впрочем, как я и ожидал. Сам Лоренцо со мной ничего не сделает: он вернет во Флоренцию клан Сильвано, они-то и решат за него его проблему. Я посмотрел на Странника, который листал книгу. Тогда я снова обратился к Леонардо, изобразив невозмутимость.

— Как получился ангел?

— Неплохо, — улыбнулся юноша и отвел глаза, как будто был доволен собой, но не хотел хвалиться.

Он не только вымахал в высоту, но и окреп. Теперь у него были широкие плечи, и даже просторная рубаха не скрывала крепких мускулов. Он двигался с той же неподражаемой грацией, а теперь к ней добавилась еще и сила. Гордо подняв голову на крепкой длинной шее, он вернулся к столу и встал рядом со Странником.

— Я слышал, что ангел просто восхитителен. Увидев его, Вероккьо поклялся, что больше никогда не возьмет кисть в руки, — подтвердил Странник, прищелкнув толстыми пальцами.

— Ну, это он так, для красного словца, — отмахнулся от его слов Леонардо. — Лука, я принес вам подарок. А когда пришел, ваш друг был здесь. — Он указал на Странника, который лукаво повел густыми черно-белыми бровями, и Леонардо засмеялся: — Мне кажется, я его где-то раньше видел. Вы нас не знакомили, когда были моим учителем?

— Да, мы старые друзья, — ответил Странник, и широкая улыбка раздвинула его косматую бороду.

Я покачал головой.

— Так что за подарок ты мне принес, парень? Тебе вовсе не нужно было ничего приносить, твой приход уже подарок для меня!

— Это «Герметический свод» в переводе Фичино, — ответил Леонардо и показал на лежащую на столе книгу. — Хорошая копия, написанная от руки, хотя я уверен, вам нравятся эти новые печатные книги! Мы как-то говорили о ней, и я… я вижу, вы тут устроили неплохую мастерскую, учитель. И зачем? Собираетесь стать аптекарем или производить краску?

— Краски оставлю тебе. Мне хочется осуществить некоторые давние алхимические стремления.

Леонардо покачал головой.

— Алхимия… Это же чепуха. Вы знаете, что я об этом думаю. Хотя меня заинтересовали у вас кое-какие животные. Вот это, например! Что это — дикая кошка? Или собака?

Он подошел к соседнему столу и показал на мое недавнее приобретение, полученное от купца, который путешествовал на Дальний Восток и привозил оттуда разные новинки. На самом деле ни купец, ни я не знали, что это за животное. Он купил его живым, но не знал, чем его кормить, и зверек околел.

Торговец сделал из него чучело. Мне понравилась эта диковинка, и я забрал его к себе в мастерскую.

— Точно не знаю, Леонардо. А что?

— М-м, просто любопытно, — ответил он, склонившись над зверьком. — Вы не против, если я в нем покопаюсь, посмотрю внутренности?

Не дожидаясь ответа, он начал искать на столе какой-нибудь нож.

— Полагаю, ты останешься на ужин, — произнес я.

— Может, даже дольше, — пробормотал он, перевернул животное на спину и начал разглядывать позвоночник.

— Я велю горничной приготовить тебе комнату. У нас тут есть фартуки. Надень, а то испортишь одежду.

— Только посмотрите на эти клыки, а зубы! Как странно! — восклицал он, как будто совсем меня не слышал. Потом все же поднял глаза: — Я постараюсь справиться как можно скорее, но мне понадобится целая ночь, чтобы изучить все ткани и органы. А потом, скоро очень скверно вонять начнет.

— Занимайся, сколько захочешь! До запаха мне дела нет. Я улыбнулся ему, счастливый уже оттого, что он пришел.

— Завтра вы другое запоете, запах разойдется по всему дому, — засмеялся он. — Кстати, помогают горшочки с угольной пылью, если в них положить немного хвои или кипариса.

— Надеюсь, вы любите, когда в доме есть общество, — произнес Странник. — Думаю, теперь у вас его будет предостаточно.

И в последующие несколько лет так оно и было.

ГЛАВА 21

— Мужеложство, Леонардо? — резко бросил я.

Я шел прочь от строгого Палаццо делла Синьория, который, словно воздетым перстом, сурово грозил нам высокой каменной колокольней. Леонардо шел рядом со мной. Благодаря моему вмешательству его только что отпустила комиссия, надзиравшая за общественной нравственностью. Если бы это обвинение было доказано, Леонардо, вероятно, ждало бы тюремное заключение.

— Что вы хотите от меня услышать, учитель? — тихо спросил он, и его мелодичный голос охрип от волнения. — Я и без ваших упреков достаточно потрясен пережитым унижением. Почему нужно выделять меня из толпы, когда во Флоренции и за ее пределами так много мужчин, которые вступают в связь с другими мужчинами? И многие не скрывают этого!

— Ты со своими приятелями собирался заплатить какому-то м-мальчику? — запинаясь, спросил я.

От волнения я даже заикался и не мог смотреть Леонардо в глаза. В животе противно гудело, будто там дрожала порвавшаяся струна, издавая неестественные болезненные звуки. Я не мог отогнать от себя воспоминания о пустом мертвом ожидании в комнатушке у Сильвано, о матраце из конского волоса, занавешенных окнах, когда я знал, что в любую минуту может войти клиент. Жестокие желания и еще более жестокие требования — эта острая жалящая боль не забылась и за сто с лишним лет. Возможно, какие-то цепи никогда не покидают мыслей побитой собаки, даже если животное уже давным-давно наслаждается свободой.

— Ты хоть понимаешь, каково это терпеть над собой мальчику? Как это постыдно и унизительно? Ты понимаешь, что мальчик всегда будет считать себя куском дерьма из-за того, что ты ему причинил?

— Не мальчик, Лука! Мужчина.

— И все равно! Мужчина! Это же мужеложство!

— Я взрослый человек, у меня есть желания и потребности!

— Любить мужчину?

— Лука, а разве вы этого не знали? — натянутым, как струна, голосом процедил он. — Сколько лет мы были друзьями, сколько часов провели вместе… На той неделе мне будет двадцать четыре, и вы были моим учителем с двенадцати лет… Неужели вы не понимали, какой я?

Он опустил руку мне на плечо, но я стряхнул ее. И все же он прав. Мне надо было давно догадаться. Я же не наивный, я изучил все мужские желания в школе Сильванова борделя, да и с тех пор я встречал много мужчин, которые предпочитали мужчин женщинам. Я был близким другом Донателло, скульптора Козимо, а его пристрастия ни для кого не были секретом. Но Леонардо, ставший мне почти сыном!.. Я закрыл глаза и вздрогнул.

— Это невыносимо, что ты… такой!

— Это не то, что вы испытали в детстве! Я никого не принуждаю насильно, и никто не принуждает меня. К тому же то, что вы пережили, связано с мужчинами, которые испытывали страсть к детям, а не к таким же, как они, мужчинам.

— Я редко осуждаю других людей.

— И не осуждайте! У вас вот каждый месяц новая женщина. Вы заигрывали с моей матерью, когда она еще спала с отцом! — Взгляд его был спокойным и уверенным, прямолинейным и без всякого лукавства, и мне пришлось отвести глаза. — Я ухожу от Вероккьо, — тихо добавил он, закутавшись поплотнее в персиково-зеленую шерстяную накидку с горностаевой оторочкой.

Стоял апрель, и затянутое тучами небо грозило пролиться дождем. Холодный ветер, как по ущельям, носился по серым каменным улицам Флоренции. Я огляделся и понял, что мы просто бродим бесцельно. Я свернул к Арно и ускорил шаг. Леонардо нагнал меня и произнес: