Охотники на мамонтов, стр. 136

— Не люблю я таких больших свар, — бросила Эйла, вспомнив, что все началось с жалоб на ее животных, якобы занимающих больше места, чем Фребек.

— Не беспокойся из-за этого, — ответил Ранек. — Зима была долгая. В такую пору каждый год что-нибудь происходит. Достаточно маленького недоразумения, чтобы все переругались.

— Но ему вовсе не нужно было затевать такой переполох, чтобы получить добавочное место, — вмешалась Диги. — Я слышала, как мать и Барзек обсуждали это. Они хотели уделить ему место от Журавлиного очага в подарок к рождению ребенка. Фребеку достаточно было попросить.

— Вот поэтому Тули такой хороший вождь, — ответила Трони. — Она всегда подумает о вещах вроде этой.

— Да, она на своем месте, и Талут тоже, — согласилась Эйла.

— Правда, и он тоже, — улыбнулась Диги. — Потому-то он до сих пор и вождь. Никто не остается так долго вождем, если не пользуется всеобщим уважением. Думаю, из Бранага мог бы выйти не хуже. Надо, чтобы Талут научил его. — Взаимная приязнь между Диги и братом ее матери была глубже, чем обычно бывает между родственниками; именно добрым отношениям с Бранагом, а также авторитету и влиянию своей матери молодая женщина обязана была своим высоким положением среди Мамутои.

— Но кто мог бы стать вождем вместо Талута, если бы он утратил доверие? — спросила Эйла. — И как?

— Ну… тогда… — начала было Диги. Но тут молодежь обернулась к Мамуту, ожидая от него ответа на вопрос Эйлы.

— Если старый вождь склонен передать власть младшему брату или сестре — племя выбирает обычно из числа родичей вождя, — тогда начинается его обучение. Потом — церемония передачи власти, а старый вождь остается советником, — объяснил шаман и учитель.

— Да. Так было с Браном. Когда он был юношей, он почитал старого Зуга и прислушивался к его советам, а когда состарился, он передал власть Бруду, сыну своей спутницы. Но что происходит, если стойбище отказывает своему вождю в уважении? Еще молодому вождю? — спросила Эйла; этот вопрос очень интересовал ее.

— Поначалу ничего не случается, — объяснил Мамут, — но если народ через некоторое время не изменит отношения к нему, тогда следует обратиться к другому человеку, к тому, который лучше охотится или лучше разрешает сложные вопросы. Бывают споры из-за власти, бывает, что стойбище разбивается на две части — тех, кто идет за новым вождем, и тех, кто держится старого. Но вожди никогда не отдают власть просто так, поэтому неизбежны споры, даже борьба. Тогда все решает Совет. Тот, кто делил власть с вождем, которого хотят сместить, или просто занимал высокое положение, привык распоряжаться, — редко способен положить начало новому стойбищу. Хотя это, может быть, и не ее… — Мамут помедлил, и Эйла обратила внимание, что его взгляд остановился на старухе из Журавлиного очага, разговаривавшей с Неззи, — не этого человека вина. Людям нужен вождь, на которого они могут положиться, и они отказывают в доверии тем, у кого есть свои сложности… или трагедии.

Глава 24

Четвероногие создания Великой Матери всегда служили на Львиной стоянке пищей, давали мех и шкуры и воплощали собой духов. Мамутои знали животных в их естественной среде, хорошо изучили их сезонные миграции, их обычаи и повадки, умели на них охотиться. Но пока не пришла Эйла с кобылой и юным жеребцом, они никогда не имели дела с конкретными животными.

Тесная связь лошадей с Эйлой, а по прошествии времени — и с другими людьми, служила источником постоянного удивления. Никто прежде не знал, что эти животные могут общаться с людьми, что их можно научить прибегать на свист, что на них можно ездить верхом. Но и лошади, какой бы интерес они ни вызывали, как бы ни манили к себе, не могли заглушить восхищение, которое вызывал волчонок. Мамутои уважали волков как охотников, а при случае — и как добычу. На волков иногда охотились зимней порой, бывали случаи, правда редкие, когда человек становился жертвой волчьей стаи; но чаще всего люди и волки почтительно избегали друг друга.

Но к самым маленьким обычно относились по-особому, иначе бы им не выжить. Дети — в том числе и маленькие звери — всегда затрагивали какие-то душевные струны; но у Волка — так его все звали — было особое обаяние. С того самого дня, когда пушистый темно-серый волчонок сделал первые неуклюжие шаги по полу земляного жилища, он стал частью человеческого сообщества. Его очарование заставило всех покориться, и вскоре он стал любимцем всей стоянки.

Этому способствовало — хотя люди и не понимали этого — то, что повадки людей и волков не так уж сильно отличаются друг от друга. И те, и другие — разумные общественные животные, чьи взаимоотношения основаны на сложном и изменчивом родстве; и те, и другие действуют сообща, но признают индивидуальные результаты. Из-за схожести организации сообщества и некоторых других черт, независимо развившихся у людей и у семейства псовых, оказалось возможным возникновение уникальной близости.

Жизнь Волка началась при необычных и трудных обстоятельствах. Единственный выживший детеныш из выводка, принесенного одинокой, потерявшей своего самца волчицей, он никогда не знал безопасной жизни в стае. Он не помнил братьев и сестричек, у него не было заботливых сородичей, неотлучно дежуривших рядом с новорожденными щенками, если матери пришлось отлучиться; зато он рано испытал необычное для волчонка чувство одиночества. Единственным волком, которого он видел в своей жизни, была его мать, и память о ней стала затухать, когда Эйла заняла ее место.

Но Эйла стала для него чем-то еще большим. Решив спасти и вырастить волчонка, она как будто подписала — от имени человеческого рода — договор между людьми и псовыми, двумя совершенно разными родами, договор, который мог бы иметь важные и долговременные последствия.

Даже находись рядом с ним другие волки, Волк был слишком молод, когда его нашли, чтобы успеть установить с ними прочные связи. В возрасте месяца или около того он мог бы впервые выбраться из своего логова и поближе познакомиться со своими родичами, волками, с которыми он идентифицировал бы себя до конца жизни. Вместо этого в его сознании запечатлелись люди и лошади — обитатели Львиной стоянки.

Это случилось в первый, но не в последний раз. Случайно или намеренно, по мере распространения идеи это происходило снова и снова, многократно, во многих местах. Предки всех современных домашних собак — волки, и поначалу у них сохранялись волчьи черты. Но с течением времени новые поколения волков, выросших в человеческом окружении, стали отличаться от своих диких предков.

Животные, у которых от рождения проявлялись генетически естественные отклонения в цвете, размерах, очертаниях — слишком темная шерсть, белые пятна, закругленный хвост — и которых из-за этого унижали, а то и вовсе выгоняли из стай, часто находили прибежище у людей. Даже карлики или ширококостные великаны, которые на воле не смогли бы выжить, благодаря людям оставались в живых и оставляли потомство. Необычные, причудливые существа из семейства псовых специально разводились, чтобы сохранить и распространить их редкие, полезные для людей свойства, — пока разные породы собак не утратили окончательно сходство с предком-волком. И все же некоторые волчьи свойства — ум, умение защищаться, верность, игривость — сохранялись.

Волк быстро усвоил тонкости взаимоотношений на стоянке — как если бы это была волчья стая, хотя понимал эти взаимоотношения по-своему. Для Волка Тули была старшей самкой, а Эйла — рядовой. В стае мать выводка главенствует над всеми и редко позволяет другим самкам выносить детеныша.

Никто не знал доподлинно, что животные думают или чувствуют, и даже есть ли у них чувства и мысли, доступные пониманию людей, но это не имело значения. Народ на стоянке судил о животных по поведению, а действия Волка неопровержимо доказывали, что он любит Эйлу и безмерно ее почитает. Где бы она ни появлялась, он всегда радостно приветствовал ее, и достаточно было свиста, щелчка пальцев, призывающего жеста, даже кивка — и он ложился к ее ногам, благоговейно глядя ей в глаза и жадно ловя ее малейшее желание. Его преданность была совершенно безотчетной и всепрощающей. Он заходился в жалком вое, когда она была им недовольна, и визжал от восторга, когда она поощряла его. Он жил ради ее благорасположения. Радостнее всего было ему, когда она играла или возилась с ним, но слова и легкого хлопка других людей достаточно было, чтобы он начал обычными способами восторженно выражать свою радость.