Усыпальница, стр. 23

— Значит, у меня не больше часа. Это максимум.

— Что вы успеете за это время?

— Не слишком многое.

43

Южный Иерусалим, Тальпиот

Поблагодарив Мири за помощь, Рэнд пошел к гробнице, а она повернулась к пикетчикам. Торопливо спустившись по лестнице, Рэнд в общих чертах обрисовал ситуацию Трейси. Они не стали медлить и втащили оссуарий Мириам на подъемник.

Как только оссуарий оказался на поверхности, крикуны успокоились. Рэнд и Трейси поставили его рядом с желтой лентой, прямо напротив толпы. Рэнд повернулся к Мири.

— Они не должны его повредить.

— Я прослежу, — кивнула она.

Когда Рэнд и Трейси были уже у входа в гробницу, люди в черном окружили оссуарий и, судя по всему, стали готовиться к религиозному обряду. Спустившись в гробницу, Рэнд начал доставать кости из другого оссуария и раскладывать их на столе.

Хотя он и старался работать как можно быстрее, время от времени все-таки успевал делать заметки на листах бумаги и скреплять их в планшете. Трейси занималась съемкой. Вдруг, вынув из оссуария бедренные и берцовые кости, Рэнд замер.

— Что такое? — Трейси опустила фотоаппарат.

Было заметно, что отца что-то потрясло. Он осторожно опустил на стол берцовую кость. Трейси обратила внимание, что положил он ее совсем не туда, где она должна находиться в составе скелета, между бедренной костью и костями стопы, а просто рядом с другими останками.

— Что? — спросила она.

Правой рукой Рэнд уже потянулся внутрь оссуария, но передумал и посмотрел на дочь.

— Сфотографируй это.

Оссуарий казался абсолютно пустым.

— Что именно?

Обойдя стол, Рэнд стал рядом с ней и показал в угол ящика.

— Вон там. Снимай.

Теперь Трейси увидела. Продолговатый запыленный предмет. Нечто цилиндрическое, обернутое очень старой кожей. На коже ложбинки, судя по всему, в тех местах, где этот сверток когда-то был стянут веревкой, от которой теперь остались лишь полуистлевшие волокна.

— Что это?

— Не знаю. — Рэнд смотрел на загадочный предмет, словно тот в любую минуту мог исчезнуть или сдвинуться с места. — Может быть, свиток?

44

26 год от P. X.

Кесария Палестинская

В воздухе повисло напряженное молчание. Каиафа выждал паузу и заговорил.

— Мне известно, что у вашего высокопревосходительства репутация человека искусного и проницательного, который прибыл в Иудею, чтобы поддерживать мир и справедливость в провинции.

Надменно взглянув на Каиафу, Пилат сел.

— Будем надеяться, что мыслишь ты так же глубоко, как складно говоришь.

Каиафа понимающе улыбнулся.

— Благодарю, ваше высокопревосходительство. Я знаю, что приказ просто убрать штандарты Августовой когорты не может быть приемлемым решением.

Префект наклонил голову, словно пытаясь разглядеть говорящего с ним еврея под другим углом.

— Это было бы оскорблением не только когорты, но и самого императора.

Каиафа согласно кивнул.

— Да. И безусловно, вновь назначенный префект столь неспокойной провинции, как Иудея, не может даже в самой незначительной степени дать понять, что он идет на уступки или готов отменить принятое им решение.

— Продолжай, — буркнул Пилат, прищурившись.

— Следовательно, когда прибудет делегация из Иерусалима, выше высокопревосходительство, разумеется, отклонит их просьбу.

Пилат медленно кивнул. Он был явно заинтересован.

— Но эти люди не отступят. Они не могут терпеть присутствия изваяния, будь то человек или животное, в городе Господа нашего. Они не могут допустить даже мысли об этом.

— Никто не требует от них поклоняться этим образам! — внезапно возразил Пилат.

— Много веков назад мой народ стоял лагерем в пустыне Фаран. И лагерь наводнили ядовитые змеи. Многих они ужалили, многие умерли, и тогда пророк Моисей, по наставлению Господа, отлил из бронзы изображение змеи и водрузил его на шесте меж палаток народа Израилева — так, чтобы все могли видеть его. И всякий, увидевший его, чудесным образом исцелялся после смертельного укуса, и мор закончился. Столетия спустя один из царей Израилевых, праведный Езекия, должен был уничтожить эту бронзовую змею, ибо нашлись люди, которые стали ей поклоняться. [29]

Сделав паузу, Каиафа посмотрел префекту в глаза, но не увидел в них понимания.

— Вы видите, ваше высокопревосходительство, — продолжал он, — что у нас, евреев, есть причина, по которой мы с величайшей осторожностью должны относиться к изваяниям. В природе человеческой обращать образ в идол. Вот почему в последние дни Ирода Великого, когда он повелел воздвигнуть над входом в Храм золотого орла, наши богословы низвергли это изваяние, рискуя жизнью. [30]

— И что же заставляет евреев так поступать?

— Мы любим мир, — ответил Каиафа. — Но Господа мы любим больше.

Нахмурившись, Пилат бросил на первосвященника тяжелый взгляд.

— Следовательно, — продолжал Каиафа, — посольство, как и последовавшие за ним из Иерусалима толпы людей, будет требовать, чтобы штандарты были сняты.

— Тогда наш разговор — пустая трата времени! — Пилат сорвался на крик.

— Простите меня, ваше высокопревосходительство, но я не закончил. Когда посольство изложит свою просьбу, ваше высокопревосходительство может сказать, что вы примете решение и огласите его в театре. — И Каиафа движением головы указал направление — направо, недалеко от внутреннего двора, где они беседовали, находился театр.

— Почему в театре?

— Тогда толпу, даже многотысячную, а я подозреваю, что именно так и будет, легко и беспрепятственно возьмут в кольцо солдаты, вашего высокопревосходительства.

Пилат слушал напряженно и внимательно.

— Когда вы объявите, что штандарты не будут убраны, возмущение толпы, вырвется наружу. Они будут требовать, чтобы вы изменили решение. И пойдут до конца.

На лице префекта мелькнуло удивление, смешанное с уважением.

— Когда накал страстей достигнет апогея, ваше высокопревосходительство предложит женщинам и детям покинуть театр. Кто-то уйдет, но большинство останется. Безусловно, всем будет понятно, что евреям можно либо смириться с вашим решением… либо умереть. Затем вы прикажете солдатам обнажить мечи и ждать команды.

— Ты безумен, — с долей восхищения в голосе сказал Пилат.

— В этот момент кто-нибудь, возможно даже сам Гамалиил, выйдет вперед и скажет, что желает умереть первым. За ним последуют остальные.

— Ты предлагаешь мне без сожаления уничтожить тысячи граждан Римской империи?

— Нет, вовсе нет, ваше высокопревосходительство, — возразил Каиафа, качая головой. — В этот момент вы, возможно, решите объявить, что вас трогает преданность евреев их богу и что вы решили их пощадить. Профиль императора останется на штандартах Августовой когорты, ибо вы, не станете лишать ее этой чести, но вы, переводите Августову когорту в Кесарию, дабы портрет императора на ее штандартах радовал глаз префекта. [31]

Пилат изучающе рассматривал первосвященника. Глаза его снова сузились.

— Что заставляет тебя думать, что я не отдам приказ убить всех, кто придет в театр?

— Репутация вашего высокопревосходительства — мудрого судьи и искусного правителя, — отвечал Каиафа, хотя никогда ничего подобного не слышал о Пилате. — Репутация, которая только укрепится, когда вы выйдете победителем из столь сложной ситуации… и под вашей властью в провинции воцарится мир.