Лабиринт, стр. 94
Он щелкнул пальцами, и слуга тотчас поднес вино на подносе. Ориана не решилась взять чашу, опасаясь выдать, как дрожат у нее руки.
— Благодарю тебя, но сейчас не время, — отказалась она.
— Как пожелаешь. — Он знаком предложил ей сесть. — Так чего ты хочешь, госпожа?
— За то, что я отдам тебе то, что ты ищешь, ты, возвращаясь на север, возьмешь меня с собой. — Взглянув в лицо собеседника, Ориана поняла, что наконец сумела его удивить. — Как свою супругу, — закончила она.
— У тебя есть супруг… — Эвре через ее голову взглянул на Франсуа, и тот послушно кивнул. — Писец Тренкавеля, как мне помнится. Не так ли?
Ориана выдержала его взгляд.
— Сожалею, но мой супруг погиб. Зарезан в стенах крепости, исполняя свой долг.
— Прими мои соболезнования! — Эвре свел вместе концы гонких длинных пальцев, соорудив из ладоней подобие церковного свода. — Однако осада может продлиться не один год. Что заставляет тебя предположить, что я вернусь на север?
— Я полагаю, господин, — заговорила она, тщательно выбирая слова, — что ты находишься тут ради одной цели. Если с моей помощью цель эта будет достигнута, не вижу, что удержит тебя здесь сверх обязательных сорока дней.
Эвре натянуто улыбнулся.
— Ты не доверяешь дипломатическим способностям виконта Тренкавеля?
— Со всем уважением к тем, под чьими знаменами ты выступаешь, господин, не думаю, что аббат удовлетворится мирным окончанием переговоров.
Эвре не сводил с нее взгляда. Ориана затаила дыхание.
— Ты разбираешься в игре, — наконец признал Эвре.
Она поклонилась, не решаясь заговорить. Он встал и подошел к ней, протянув руку в латной перчатке.
— Я принимаю твое предложение.
Ориана коснулась его руки.
— Еще одно, господин… — сказала она. — В свите виконта есть один шевалье, Гильом дю Мас. Он муж моей сестры. Было бы разумно, если это в твоих силах, ослабить его влияние.
— Раз и навсегда?
Ориана покачала головой.
— Он может еще сыграть роль в наших замыслах. Однако ограничить его влияние было бы полезно. Виконт Тренкавель прислушивается к нему и после смерти моего отца…
Эвре кивнул и жестом отослал Франсуа.
— А теперь, благородная дама Ориана, — заговорил он, оставшись с ней наедине, — довольно намеков. Рассказывай, что ты можешь предложить.
ГЛАВА 62
— Элэйс, Элэйс, проснись!
Кто-то тряс ее за плечо. Это было нехорошо. Она сидела на речном берегу, купаясь в тишине и солнечной ряби, на любимой полянке. Прохладные струйки щекотали пальцы ног, мягкий солнечный луч гладил по щеке. На языке еще держался вкус крепкого корбьерского вина, а ноздри щекотал пьянящий аромат свежего хлеба.
Рядом с ней спал в траве Гильом.
Таким зеленым был мир, таким голубым — небо…
Она очнулась и увидела над собой сырой полумрак подземелья. Над ней стоял Сажье.
— Проснись же, госпожа?
Элэйс села, моргнула спросонья.
— Что случилось? Что-нибудь с Эсклармондой?
— Виконта Тренкавеля захватили!
— Захватили… — бессмысленно повторила она. — Кто? Как?
— Говорят — измена. Люди говорят, французы заманили его в свой лагерь и задержали силой. А другие, что он сам отдался им в руки, чтобы спасти город. И еще…
Даже в полутьме погреба Элэйс разглядела, как замялся и покраснел Сажье.
— Что еще?
— Еще говорят: госпожа Ориана и шевалье дю Мас были с виконтом. — Мальчик помолчал. — И тоже не вернулись.
Элэйс вскочила, склонилась над спокойно спящей Эсклармондой.
— Она отдыхает. Мы ей пока не нужны. Идем, надо все узнать.
Они пробежали по тоннелю, вскарабкались по лесенке. Элэйс откинула люк и втянула за собой Сажье.
На улице толпился народ, люди бестолково метались туда-сюда, не понимая, что делать.
— Ты не знаешь, что случилось? — окликнула Элэйс пробегавшего мимо мужчину.
Тот не останавливаясь мотнул головой. Сажье поймал ее за руку и потянул к дому, стоявшему через улицу напротив.
— Гастон расскажет.
Элэйс послушно вошла за ним. Гастон и его брат Понс поднялись, приветствуя ее.
— Здравствуй, госпожа!
— Правда, что виконт в плену? — с порога спросила Элэйс.
Гастон кивнул.
— Вчера утром граф Оксерский предложил виконту встретиться с графом Неверским в присутствии аббата. Виконт взял с собой всего несколько человек, и среди них — твою сестру. Что было потом, никто не знает, госпожа Элэйс. То ли виконт сам им сдался, чтобы купить нам свободу, то ли его заманили в ловушку.
— Никто не вернулся, — добавил Понс.
— Так или иначе, сражения не будет, — тихо продолжал Гастон. — Гарнизон сложил оружие. Французы уже заняли главные ворота и башни.
— Как! — Элэйс недоверчиво переводила взгляд с лица на лицо. — На каких условиях сдались?
— Что всем горожанам, будь то катары, католики или евреи, позволено будет выйти из города, без опасения за свою жизнь, но с собой унести только ту одежду, которая на себе.
— Но допросов не будет? И костров?
— Кажется, нет. Все население изгоняют, но не трогают.
Элэйс упала на скамью. Ее не держали ноги.
— А дама Агнесс?
— Ей и маленькому наследнику предоставят возможность отправиться во владения графа Фуа, при условии, что она отречется от всех прав от своего имени и от имени сына. — Гастон прокашлялся. — Мне очень жаль, что ты потеряла сестру и мужа, госпожа…
— Кто-нибудь знает, что сталось с нашими?
Понс покачал головой.
— Ты думаешь, ловушка? — яростно спросила она.
— Откуда нам знать, госпожа. Вот начнется исход, тогда и увидим, как французы держат слово.
— Все должны выйти через одни ворота — Порте д'Од в западной стене по сигналу вечернего колокола.
— Значит, все кончено, — прошептала Элэйс. — Город сдали.
«Пожалуй, к лучшему, что отец не увидел виконта в руках французов».
Эсклармонда поправляется с каждым днем, но все еще очень слаба. Если ты еще не исчерпал свою доброту, могу ли я просить тебя проводить ее из города? — Она помолчала. — Я не смею объяснить причины, но и для тебя, и для Эсклармонды будет лучше, чтобы мы вышли порознь.
Гастон кивнул.
— Ты опасаешься, что те, кто изуродовал ее, захотят закончить дело?
Элэйс с изумлением взглянула на него.
— И это тоже, — признала она.
— Мы будем рады помочь тебе, госпожа. — Он смутился. — Твой отец… он был правильный человек.
Она кивнула:
— Был…
Когда лучи умирающего заката окрасили стены Шато Комталь яростным багрянцем, двор, переходы и покои замка опустели. Всюду стояла тишина.
А у ворот Од сбились в кучу испуганные недоумевающие горожане. Каждый старался не потерять из виду любимые лица, не отбиться от своих, и каждый отворачивался от презрительных взглядов французских солдат, обращавшихся с горожанами, как со скотиной. Французы не выпускали мечей из рук, словно ждали только предлога пустить их в ход.
Элэйс надеялась, что узнать ее невозможно. Она шаркала ногами, обутыми в слишком большие для нее мужские сапоги, и старалась держаться за спиной шедшего впереди мужчины. Грудь она туго перевязала, чтобы скрыть ее выпуклость и чтобы надежнее скрыть за пазухой книги и пергамент. В штанах, рубахе и неописуемой соломенной шляпе она ничем не отличалась от городских мальчишек. За щеки Элэйс, чтобы изменить лицо, набила камушки, а волосы обрезала и натерла грязью, так что они стали почти черными.
Череда людей медленно втягивалась в ворота. Элэйс не поднимала глаз, боясь случайно столкнуться взглядом со знакомым, который мог бы ее выдать. У самых ворот людей выстраивали по одному. Четверо крестоносцев с тупыми, презрительными рожами останавливали каждого и заставляли раздеться, проверяя, не спрятал ли человек на себе чего-нибудь ценного. Элэйс видела, как они остановили носилки с Эсклармондой. Гастон, прижимая ко рту платок, объяснял, что его мать очень больна. Солдат откинул занавеску и резко отшатнулся. Элэйс спрятала улыбку. Не зря они набили свиной пузырь тухлым мясом и намотали ей на ноги грязные окровавленные тряпки. Стражник махнул им рукой: