Лабиринт, стр. 70

Здесь сон изменился. Теперь вместо множества корчащихся в пламени лиц перед ней возникло одно: лицо юной женщины, нежное и в то же время сильное. Женщина протянула руку и взяла из руки Элис книгу.

Она пела, голос свивался серебряной нитью.

Bona nueit, Bona nueit… [87]

На этот раз не было холодных пальцев, хватающих ее за лодыжки, приковывающих к земле. И огонь больше не грозил поглотить ее. Она струйкой дыма поднималась вверх, и тонкие сильные женские руки обнимали и поддерживали ее. Она была в безопасности.

Braves amies, pica mieja-nueit.

Элис улыбнулась, вместе с ней взлетая все выше и выше, к свету, оставляя мир далеко внизу.

ГЛАВА 44

КАРКАССОНА,

джюлет 1209

Ранним утром Элэйс разбудил шум пил и молотков во дворе. Она встала и подошла к окну, разглядывая деревянные надстройки и галереи, которые возводили на стенах Шато.

Скелет из мощных бревен быстро обретал форму. С крытых переходов лучникам легко будет засыпать стрелами врага, если он, вопреки ожиданию, сумеет ворваться за городскую стену.

Элэйс поспешно оделась и сбежала во двор. В кузницах ревели горны, звенели молоты, оттачивавшие и исправлявшие оружие, отрывисто перекликались саперы, готовившие оси, канаты и противовесы для баллист.

У конюшни Элэйс увидела Гильома. Сердце у нее перевернулось. «Посмотри на меня!» Он не обернулся, не поднял глаз. Элэйс махнула рукой, хотела позвать, но не осмелилась и бессильно опустила руку. Не станет она унижаться, выпрашивая любви, которой он не хочет ей дать.

В городе царила та же деловитая суета, что и в Шато Комталь. Посреди площади громоздился привезенный из Корберы камень — снаряды для баллист и катапульт. Остро воняло мочой из кожевенных мастерских, где готовили шкуры для защиты галереи от пожара. От Нарбоннских ворот тянулась непрерывная вереница повозок с припасами для города: солонина из Ла Пиге и Лораге, вино из Каркассэ, пшеница и ячмень с равнины, бобы и чечевица с овощных рынков Сен-Микеля и Сен-Венсена.

Город гордо и целеустремленно готовился к осаде. Только клубы черного дыма с заречных болот на севере — от сожженных по приказу виконта мельниц и посевов — напоминали о том, как близка и неизбежна угроза.

Элэйс поджидала Сажье, чтобы условиться о месте встречи. В голове, как птицы над рекой, кружились десятки вопросов, которые хотелось задать Эсклармонде. К тому времени, как появился мальчик, ей казалось уже, что язык устал заранее.

Элэйс прошла за ним безымянной улочкой в пригороде Сен-Микель к низкой дверце у самой внешней стены. Здесь громко звучали голоса землекопов, роющих рвы, чтобы помешать солдатам подойти под стены. Сажье пришлось почти кричать, перекрывая шум.

—  Meninaждет там, — сказал он, и его лицо вдруг стало угрюмым.

— А ты не войдешь?

— Она велела привести тебя и сразу идти в Шато за кастеляном Пеллетье.

— Ищи его в Кур д'Онор, — посоветовала Элэйс.

— Найду! — мальчишка снова ухмыльнулся. — Еще увидимся.

Элэйс толкнула дверь и позвала, ожидая увидеть Эсклармонду, но тут же остановилась. В кресле в дальнем углу виднелась вторая фигура.

— Входи, входи! — В голосе Эсклармонды слышалась улыбка. — Помнится, ты уже знакома с Симеоном?

Элэйс ахнула:

— Симеон? Уже?

Она подбежала к нему, протянула руки.

— Какие новости? Ты давно в Каркассоне? Где остановился?

Симеон от души расхохотался.

— Сколько вопросов! Все хочется знать, и все сейчас же! Бертран рассказывал, что девочкой ты задавала вопросы без передышки.

Элэйс улыбнулась. Отец, пожалуй, нисколько не преувеличивал. Она проскользнула на скамью у стола и приняла от Эсклармонды чашу вина, прислушиваясь к их с Симеоном беседе. Эти двое уже успели подружиться.

Симеон был искусный рассказчик. Истории из его жизни в Безьере и Шартре переплетались с воспоминаниями о Святой земле, и время пролетало незаметно. Он рассказывал, как цветут по весне холмы Иудеи, как поля Сефаля покрываются лилиями, желтыми и лиловыми ирисами, как розовеет над простирающимся до небосклона ярким ковром цветущий миндаль. Элэйс слушала и не могла наслушаться.

Но тени становились длиннее, и незаметно для Элэйс атмосфера переменилась. Она чувствовала дрожь ожидания под ложечкой и гадала, не то ли ощущают ее отец и Гильом перед сражением? Чувство, будто время застыло на чашечках весов… Элэйс покосилась на Эсклармонду. Та сидела, сложив руки на коленях, спокойная и собранная.

— Отец вот-вот придет, — заговорила Элэйс, чувствуя себя виноватой за его долгое отсутствие. — Он мне обещал.

— Мы не сомневаемся.

Симеон похлопал ее по руке. Кожа у него была сухая, как пергамент.

— Если он задержится, мы не сможем его дождаться, — заметила Эсклармонда, поглядывая на закрытую дверь, — Хозяева дома скоро вернутся.

Элэйс перехватила взгляд, которым обменялись ее друзья, и, не выдержав напряжения, склонилась вперед.

— Вчера ты мне не ответила, Эсклармонда. — Она удивилась, как ровно звучит ее голос. — Скажи, ты тоже страж? Книга, которую ищет отец, у тебя?

На минуту слова повисли в воздухе, словно ушли в пустоту. Затем Элэйс с удивлением заметила, что Симеон хихикает.

— Много ли рассказал тебе отец о Noublesso? — спросил он, блеснув черными глазами.

— Сказал, что всегда есть пятеро стражей, хранящих три книги лабиринта, — храбро ответила Элэйс.

— А почему пятеро, не объяснил?

Элэйс покачала головой.

—  Navigataire— кормчий — всегда избирает себе в помощь четверых посвященных. Вместе они представляют пять точек человеческого тела и священную силу числа «пять». От каждого стража требуется сила, решимость и верность. Он может быть христианином, сарацином, евреем — в счет идут души, отвага, а не кровь, не род и не цвет кожи. Того требует сама природа тайны, которая принадлежит каждой вере и ни одной из них. — Симеон улыбнулся. — Более двух тысячелетий существуют Noublesso de los Seres— хотя прежде они хранили и оберегали нашу тайну под другими именами. Бывало, мы таились, в иные времена жили открыто.

Элэйс повернулась к Эсклармонде.

— Мой отец не хочет тебя признавать. Просто не может поверить.

— Он обманулся в своих ожиданиях.

— Бертран всегда был такой, — хмыкнул Симеон.

— Он просто не предвидел, что среди пяти стражей может оказаться женщина, — вступилась за отца Элэйс.

— Прежде такое не было редкостью, — заметил Симеон. — В Ассирии, в Египте, в Риме и Вавилоне — ты слыхала рассказы об этих древних государствах — женщина занимала более высокое положение, чем в наши темные времена. Элэйс задумалась.

— По-вашему, Ариф прав, считая, что в горах книги будут в безопасности? — спросила она.

Симеон поднял руку.

— Не нам искать истину или судить, что будет. Наше дело — просто хранить книги и защищать их, чтобы они были наготове, когда возникнет в них нужда.

— Потому Ариф и поручил унести их твоему отцу, а не ему и не мне, — вставила Эсклармонда. — Он, с его положением, станет самым надежным хранителем. Он может собрать охрану, ему легко достать людей и лошадей, и пропустят его легче, чем любого из нас.

Элэйс промолчала. Ей не хотелось выдавать отцовские секреты.

— Ему трудно будет оставить виконта. Отец разрывается между старыми и новыми клятвами.

— Все мы встаем перед подобным выбором, — кивнул Симеон. — Каждый из нас стремится избрать путь, который представляется ему лучшим. Бертрану выпало счастье прожить долгую жизнь прежде, чем ему пришлось решать. — Он взял руки Элэйс в свои. — Ему нельзя медлить, Элэйс. Поддержи его, помоги вынести это испытание. Каркассона до сих пор не сдавалась врагу, но это не значит, что она выстоит теперь.

Элэйс чувствовала на себе их взгляды. Она встала, отошла к очагу. Сердце часто забилось.

— А позволено ли кому-то заменить его? — спросила она.