Неугомонный, стр. 95

«Не может быть. Ты же каждый день пишешь один и тот же сюжет, еще тогда писал, когда меня на свете не было».

«Ступай! Оставь меня в покое!»

Уже в дверях он сказал:

«Я получил пять крон чаевых за то, что вовремя привез цветы для Эландера».

«Для Эрландера.Запоминай, как людей зовут».

Вот в эту минуту, словно давнее воспоминание отворило какую-то дверцу, Валландер начал догадываться, что шел совсем не той дорогой. Его обманывали, и он давал себя обмануть. Шел по следу собственных предрассудков, а не по следу реальности. Он неподвижно сидел у письменного стола, сцепив руки, меж тем как мысли соединялись в новое, неожиданное объяснение всего случившегося. Настолько головокружительное, что поначалу он отказывался верить, что может оказаться прав. Подумал только, что инстинкт все-таки сработал, предостерег его. Он действительно кое-что проглядел. Спутал истину и ложь, принял причину за следствие, и наоборот.

Он пошел в туалет, снял рубашку, так как взмок от пота. Ополоснувшись, спустился в подвал, достал из своего шкафчика чистую рубашку. Рассеянно припомнив, что несколько лет назад получил ее от Линды в подарок на день рождения.

Потом вернулся в кабинет и долго рылся в бумагах, пока не нашел фотографию, которую получил от Асты Хагберг, — фото полковника Стига Веннерстрёма, беседующего в Вашингтоне с молодым Хоканом фон Энке. Положил снимок перед собой, всмотрелся в лица обоих мужчин. Веннерстрём с его холодноватой улыбкой, с бокалом мартини в руке, а перед ним Хокан фон Энке, серьезный, слушающий то, что говорил ему Веннерстрём.

Мысленно Валландер снова разложил фигурки «Лего». Вот они все: Луиза и Хокан фон Энке, Ханс, Сигне в своей кровати, Стен Нурдландер, Герман Эбер, друг Стивен в Америке, Джордж Толбот в Берлине. Туда же он добавил Фанни Кларстрём, а потом наконец еще одну фигурку, не зная пока, кого она представляет. Затем медленно начал убирать фигурку за фигуркой, пока не остались только двое — Луиза и Хокан. Он выпустил ручку, которую держал в руке. Это упала Луиза. Так она закончила свою жизнь, где-то на Вермдё. Но Хокан, ее муж, по-прежнему стоял.

Валландер записал свои мысли. Сунул вашингтонское фото в карман куртки и ушел из Управления. На сей раз через парадный вход, поздоровался с барышней в проходной, потолковал с только что вошедшими дорожными полицейскими и зашагал в город. Те, кто обратил на него внимание, возможно, удивлялись, почему он шел как бы рывками — то быстро, то медленно. Время от времени взмахивал рукой, будто разговаривал с кем-то и жестами подкреплял свои высказывания.

Остановился у сосисочного киоска напротив больницы и долго стоял, пытаясь решить, что бы такое взять. Но в конце концов так и ушел не евши.

А в мозгу все время кружились одни и те же мысли. В самом ли деле он теперь видит перед собой правду? Мог ли он толковать случившееся настолько ошибочно?

Он бродил по городу, в конце концов вышел на пирс лодочной гавани и сел на лавку. Достал из кармана вашингтонскую фотографию, опять всмотрелся в нее и опять спрятал в карман.

Внезапно ему стало совершенно ясно, как все взаимосвязано. Байба была права, любимая Байба, о которой он сейчас тосковал, как никогда.

За каждым всегда стоял кто-то еще.Ошибка заключалась в том, что он спутал, кто стоял на самом переднем плане и кто скрывался на заднем.

Наконец все стало на свои места, он увидел до сих пор ускользавшую картину. Причем увидел очень отчетливо.

Рыбацкая лодка шла к выходу из гавани. Человек у руля поднял руку, помахал Валландеру. Тот помахал в ответ. На южном горизонте сгущался грозовой фронт. В этот миг ему очень недоставало отца. Так бывало нечасто. Первое время после его смерти Валландер чувствовал пугающую пустоту, но вместе с тем и облегчение, что он ушел. Теперь не было ни пустоты, ни облегчения. Он просто чувствовал утрату, огромную тоску по добрым минутам, так или иначе прожитым вместе.

Думал о визите к старой женщине, которая так хорошо отзывалась о его отце. Пожалуй, я не очень-то ясно понимал, кем он был, что значил для меня и для других. Точно так же, как до сих пор не понимал, что же, собственно, кроется за исчезновением Хокана фон Энке и смертью Луизы. Наконец-то я приближаюсь к разгадке, а не отдаляюсь от нее.

Да, этим летом придется совершить еще одну поездку, хотя он и так уже наездился досыта. Но выбора нет, теперь он точно знает, что сделает.

Он еще раз достал из кармана фотографию. Посмотрел на нее, потом осторожно разорвал пополам. Некогда существовал мир, объединявший Стига Веннерстрёма и Хокана фон Энке. Теперь он их разделил.

— Может, уже тогда было так? — вслух проговорил он. — Или это случилось гораздо позже?

Он не знал. Но рассчитывал хотя бы попытаться выяснить, как все обстояло.

Никто не слышал, как он, сидя на дальнем конце пирса, вслух разговаривает сам с собой.

39

Впоследствии этот день вспоминался Валландеру смутно и отрывочно. В конце концов он ушел с пирса, вернулся в город, постоял возле новой закусочной на Хамнгатан, зашел было внутрь, но тотчас же опять вышел на улицу. Сделал еще один круг по переулкам, потом остановился у китайского ресторана возле Стура-торг, где бывал довольно часто. Сел за свободный столик — во второй половине дня посетителей было мало — и рассеянно заказал блюдо из меню.

Спроси его кто-нибудь, что он ел, он бы наверняка не смог ответить. Мысли были заняты другим. Он обдумывал план, который поведет его дальше. Необходимо выяснить, прав он или нет, теперь, когда все вдруг повернулось на сто восемьдесят градусов. У него на руках оказались другие карты, мгновенно изменившие все обстоятельства. Все прежние соображения он мысленно выбросил на свалку.

Он долго сидел, ковыряя палочками еду, потом вдруг быстро, даже слишком быстро закидал ее в себя, расплатился и ушел из ресторана. Вернулся в Управление. По дороге в кабинет его остановила Кристина Магнуссон, спросила, не придет ли он к ним домой на обед в следующее воскресенье. Когда ему удобно — в субботу или в воскресенье. Поскольку причины для отказа не нашлось, он поблагодарил и сказал, что придет в воскресенье. Повесил на дверь кабинета самодельную табличку «Не беспокоить», выключил телефон и закрыл глаза. Немного погодя выпрямился, записал в блокнот несколько слов и удовлетворенно вздохнул: решение принято. Будь что будет, он должен узнать, так ли все было, как он думает. Что он не просто ошибался, но позволил обвести себя вокруг пальца. Во внезапном порыве злости он швырнул ручку в стену и выругался. Один-единственный раз. После чего набрал номер Стена Нурдландера. Связь оказалась плохая. Когда Валландер твердо сказал, что дело важное и им нужно срочно поговорить, Стен Нурдландер обещал перезвонить. Валландер положил трубку, размышляя о том, почему с определенными участками шхер вечно прескверная связь. Или Стен Нурдландер где-то совсем в другом месте?

Он ждал. И все это время так и этак прокручивал мысли, наполнявшие голову. Не голова, а переполненная цистерна. Он все время боялся утечки.

Стен Нурдландер позвонил через сорок минут. Валландер положил перед собой на стол часы и отметил, что стрелки показывают десять минут седьмого. На сей раз связь была отличная.

— Простите великодушно, что заставил вас ждать. Сейчас я стою возле Утё.

— Неподалеку от Мускё, — сказал Валландер. — Или я ошибаюсь?

— Вовсе нет. Можно спокойно сказать, что я нахожусь в классической акватории. То бишь в акватории подлодок.

— Нам надо встретиться, — сказал Валландер. — Я хотел бы с вами поговорить.

— Что-то случилось?

— Всегда что-то случается. Хочу обсудить одну мысль, которая пришла мне в голову.

— Стало быть, ничего не случилось?

— Ничего. Но разговор не телефонный. Как у вас со временем в ближайшие дни?