Глухая стена, стр. 106

Незнакомец сделал Валландеру знак подойти и поднять руки вверх. Забрал его пистолет, швырнул в урну возле банкомата. Потом левой рукой протянул ему пластиковую карточку и на ломаном шведском назвал несколько цифр:

— Один, пять, пять, один.

Бросил карточку на асфальт, показал на нее пистолетом. Валландер поднял карточку. Незнакомец отошел на несколько шагов вбок. Опять взглянул на часы. Махнул пистолетом на банкомат. Очень резко. Похоже, занервничал. Валландер шагнул вперед. Повернув голову, он увидел Роберта Мудина. Тот стоял не двигаясь. В этот миг комиссару было совершенно безразлично, что произойдет, когда он сунет карточку в банкомат и наберет код. Роберт Мудин жив. И это главное. Но как защитить его жизнь? Валландер лихорадочно искал выход. Малейшее неосторожное движение — и незнакомец пристрелит его. А Роберт Мудин наверняка убежать не успеет. Он сунул карточку в прорезь. И в этот миг грянул выстрел. Пуля ударила в асфальт и со свистом срикошетила. Незнакомец обернулся. Валландер увидел за парковкой Мартинссона, метрах в тридцати от банкомата, бросился в сторону, одновременно запустив руку в урну и схватив свое оружие. Незнакомец меж тем выстрелил в Мартинссона. Промазал. Валландер спустил курок. Пуля пробила незнакомцу грудь, он навзничь рухнул на асфальт и больше не шевелился. Роберт Мудин по-прежнему стоял как изваяние.

— Что происходит? — крикнул Мартинссон.

— Иди сюда! — откликнулся Валландер.

Человек на асфальте был мертв.

— Ты почему здесь? — спросил комиссар.

— Подумал, что если ты действительно прав, то ключевое место именно здесь. Ведь Фальк, скорее всего, выбрал этот банкомат, который расположен недалеко от его квартиры и мимо которого он проходил во время своих прогулок. В общем, я попросил Нюберга подежурить вместо меня в центре, а сам рванул сюда.

— Я же велел ему позвонить Лизе!

— А мобильники на что?

— Ладно, ты займись тут, — сказал Валландер. — Я поговорю с Мудином.

Мартинссон кивнул на убитого:

— Кто он?

— Не знаю. Но полагаю, его имя начинается на «К».

— По-твоему, все позади?

— Наверно. Думаю, да. Хотя что именно позади, так и не знаю.

Надо бы сказать Мартинссону спасибо, подумал Валландер. Однако промолчал. Направился к Мудину, который так и не пошевелился. Рано или поздно они с Мартинссоном встретятся в безлюдном коридоре и непременно во всем разберутся.

В глазах у Роберта Мудина стояли слезы.

— Он велел мне идти к вам. Иначе он убьет моих родителей.

— Об этом после. Как ты себя чувствуешь?

— Сперва он сказал, что я должен остаться и закончить работу прямо в Мальмё. Потом застрелил ее. И мы оттуда уехали. Я лежал в багажнике, чуть не задохнулся там… А ведь мы оказались правы.

— Да, правы.

— Вы нашли мою записку?

— Нашел.

— Я только потом всерьез поверил, что так оно и есть. Что речь вправду идет о банкомате, которым пользуются десятки людей.

— Зря не сказал. Хотя, наверно, мне следовало бы самому догадаться. Еще когда мы убедились, что все так или иначе связано с деньгами. Как же я тогда не подумал, что ключ в банкомате!

— Банкомат как пусковая установка для вирусной ракеты, — сказал Мудин. — Умно придумано, что ни говори.

Валландер искоса посмотрел на парнишку. Надолго ли его еще хватит? Внезапно у него возникло ощущение, что когда-то давно в сходной ситуации он уже стоял рядом с другим парнишкой. И тотчас сообразил, что вспомнил Стефана Фредмана, ныне покойного.

— Как все произошло? — спросил он. — Можешь рассказать?

Мудин кивнул:

— Когда она впустила меня в дом, он уже был там. Начал мне угрожать. Запер в ванной. Потом я услышал, как он кричит на нее. По-английски. Поэтому я понял. Ну, то, что расслышал.

— Что же он кричал?

— Она, мол, не справилась со своими задачами. Проявила слабость.

— А еще?

— Только стрельбу. Когда он отпер ванную, я подумал, мне тоже конец. В руке у него был пистолет. Но он лишь сказал, что я заложник. И должен выполнять его приказания. Иначе он убьет моих родителей.

Голос у Роберта подозрительно дрогнул, и Валландер сказал:

— Остальное расскажешь после. Пока достаточно. Даже более чем.

— Он говорил, что они обрушат всю мировую финансовую систему. И начнется обвал с этого банкомата.

— Знаю, — отозвался Валландер. — Но об этом после. Сейчас тебе надо поспать. Поедешь домой, в Лёдеруп. А потом поговорим.

— Все ж таки это фантастика!

Комиссар внимательно посмотрел на него:

— Ты о чем?

— Какое дело можно провернуть. Просто запустив в банкомат крохотный тикающий снарядик.

Валландер не ответил. Завывая сиренами, подъезжали полицейские машины. За грузовичком на парковке стоял синий «Гольф», но с того места, где комиссар изначально остановился, увидеть его было невозможно. Плакат с рекламой дешевых ребрышек болтался под ногами.

Он чувствовал огромную усталость. И одновременно облегчение.

Подошел Мартинссон:

— Надо бы поговорить.

— Надо, — ответил Валландер. — Но не сейчас.

Было без девяти шесть. Понедельник, 20 октября. Интересно, какая будет зима? — рассеянно подумал комиссар.

Во вторник 21 ноября с Валландера неожиданно сняли обвинение в жестоком обращении с Эвой Перссон во время допроса. Эту новость ему сообщила Анн-Бритт. Она же решающим образом содействовала благополучному завершению сей неприятной истории. Но Валландер только задним числом узнал, как все произошло.

Несколькими днями раньше Анн-Бритт навестила Эву Перссон и ее мамашу. Точное содержание их разговора осталось неизвестно. Вопреки всем инструкциям, протокола не было, свидетелей тоже. Однако Валландеру Анн-Бритт намекнула, что прибегла к «мягкой форме эмоционального нажима». В чем именно этот нажим заключался, она не пояснила. Хотя из других ее высказываний Валландер сделал вывод, что она убедила Эву Перссон задуматься о будущем. Если даже с нее снимут все подозрения в том, что она активно участвовала в убийстве Лундберга, ложное обвинение по адресу полицейского может возыметь скверные последствия. Как бы то ни было, подробностей беседы ни Валландер, ни кто-либо другой так и не выяснил. Но на следующий день Эва Перссон и ее мамаша через своего адвоката отозвали иск против комиссара. Признали, что оплеуха была получена в обстоятельствах, изложенных Валландером, то есть когда Эва Перссон набросилась с кулаками на родную мать. Конечно, комиссару все равно можно было бы предъявить публичное обвинение, однако дело прекратили, поспешно, словно ко всеобщему облегчению. Не забыла Анн-Бритт и проинформировать определенный круг журналистов. Хотя известие, что иск против Валландера отозван и обвинения с него сняты, если и попало в газеты, то отнюдь не на первые полосы.

Этот осенний вторник в Сконе выдался на редкость холодным, с очень сильным, порывистым ветром. Валландер проснулся рано, хотя толком не выспался, всю ночь его донимали кошмары. Подробности ему не запомнились, но он точно спасался бегством и едва не был задушен какими-то призрачными, но тяжелыми фигурами, которые наваливались на него.

Около восьми он приехал в управление, но оставался там недолго. Еще накануне решил раз навсегда получить ответ на вопрос, который давно не давал ему покоя. Просмотрев кой-какие бумаги и удостоверившись, что фотоальбом, позаимствованный в свое время у Марианны Фальк, возвращен владелице, комиссар покинул управление и поехал домой к Хёкбергам. Его ждали, поскольку вчера он по телефону договорился с Эриком Хёкбергом о встрече. Сонин брат Эмиль был в школе, мать снова гостила у сестры в Хёэре. Эрик Хёкберг выглядел бледным, осунувшимся. По слухам, дошедшим до Валландера, похороны Сони Хёкберг оставили у всех мучительно-тягостное впечатление. Он вошел в дом и сразу же сказал, что заехал ненадолго.

— Ты говорил, что хочешь взглянуть на Сонину комнату, — сказал Эрик. — Но мне непонятно зачем.