Сбиться с пути, стр. 9

Он был аморальным типом. Отъявленным негодяем. Его ни капли не заботил никто и ничто. Это говорили о нем родители, и в основном их слова соответствовали истине. Однако его достаточно волновала судьба Дженни и Хола, чтобы не разрушать им жизнь своим вмешательством.

Он хорошо хранил свою тайну. Об этом никто не знал. Никто даже не мог бы предположить. И меньше всех она. Она и понятия не имела, что всякий раз, когда он оказывался с ней рядом, его неудержимо тянуло коснуться ее. Не сексуально. Просто дотронуться.

Ее же отношение к нему было исключительно сестринское. Хотя, с другой стороны, он всегда чувствовал, что она боится его. Он доставлял ей неудобства, и это буквально разрывало ему сердце. Конечно, ее страхи были вполне оправданны. У него была скандальная репутация, и любая женщина, дорожившая своим добрым именем, старалась держаться от него подальше, будто его сексуальность была столь же ужасна и заразна, как проказа.

Тем не менее, он часто размышлял о том, что могло бы случиться, если бы Дженни появилась в их доме раньше. Если бы он не отсутствовал в колледже, если бы он уже не был известен как отъявленный хулиган и аморальный тип, если бы у него было время, чтобы завязать с ней отношения, повернулась бы Дженни к нему, а не к Холу?

Это были его любимые фантазии. Потому что он чувствовал, что за сдержанностью Дженни спрятан дух свободы, который стремился к тому, чтобы его выпустили на волю, чувственная, сексуальная женщина, спрятанная за непроницаемую броню предусмотрительности. Если бы она получила свободу, что бы произошло?

Может быть, она сама желала оказаться спасенной. Возможно, она посылала безмолвные посылы, мольбы, которые были слышны лишь ему. Может…

«Да ты обманываешь сам себя, приятель. Она никогда бы не захотела связать свою жизнь с твоей, ни при каких условиях».

Кейдж задвинул стул и встал, сердито бросив пару банкнот на столик. Однако внезапно его рука замерла, будто кто-то ударил его.

«Пока твоя жизнь не изменится».

В ту ночь он вошел в ее комнату вовсе не с намерением совершить то, что в итоге сделал. Он услышал ее плач и понял, что ее попытка отговорить Хола оказалась неудачной. Наверное, это разбило ей сердце, и он хотел просто ее утешить.

Однако она перепутала его с Холом, и словно морским приливом его неудержимо притянуло к ней. В темноте он направился к ее кровати, говоря себе, что в любой момент может назвать себя.

Он коснулся ее. Он услышал отчаяние в ее голосе и понял всю горечь отвергнутой любви. Он ответил на ее мольбы и обнял ее. Однако едва он поцеловал ее, едва ощутил своими руками немедленно откликнувшуюся теплоту ее тела, он понял, что пропал, что у него нет пути назад.

То, что он сотворил, было непростительным. Однако то, что он собирался сделать, представлялось почти столь же плохим. Он собирался отбить ее у брата.

Теперь, когда ему удалось ее заполучить, пусть даже обманом и всего на одну ночь, он не мог позволить себе ее упустить. Даже если ад разверзнется и поглотит его. Он не мог позволить, чтобы его семья угнетала ее свободолюбивый дух. Холу представилась прекрасная возможность раз и навсегда доказать свою любовь к ней, но он ее упустил. Кейдж не собирался стоять в сторонке и наблюдать, как стремления и ожидания, светившиеся на ее лице, сменяются поражением, ее жизнелюбие превращается в смирение, а живость покрывается коконом праведности.

У него оставалось несколько месяцев, чтобы до возвращения Хола добиться ее, и Господь свидетель, именно этим он и собирался заняться.

— Диди. — Она уже сидела в удаленной кабинке, обнявшись с буровым рабочим, который запустил руку ей под свитер, а язык в ухо. Недовольная тем, что им помешали, она оторвалась от своего кавалера. — Ты кое-что забыла, — заметил Кейдж, протягивая ключ в кабинку.

Она упустила его, и ключ со звоном упал на столик. Диди схватила его и тупо уставилась на Кейджа:

— Зачем это?

— Я не собираюсь им воспользоваться.

— Ублюдок, — прошипела она вне себя от бешенства.

— Надеюсь, ты не переменишь свое обо мне мнение, — холодно произнес Кейдж, уже открывая двери бара.

— Послушай, парень, — буровик окликнул его, — не следует разговаривать с леди таким…

— О, оставь его, дорогой, пусть идет, — проворковала Диди, придерживая его за рубашку. Они снова обнялись и вернулись к прерванному появлением Кейджа занятию.

Кейдж вышел на холодный вечерний воздух и сделал глубокий вдох, надеясь очистить голову от алкогольных флюидов кабацкой вони.

Растянувшись за рулем своего «корвет-стинг-рэя» [7]шестьдесят третьего года, он завел двигатель и медленно растворился в ночи.

Этот отреставрированный классический автомобиль был предметом зависти всех мужчин в радиусе ста миль от Jla-Боты и прочно ассоциировался с Кейджем. Блестящий, цвета ночи, с кожаными сиденьями, он производил дьявольское впечатление.

Промчавшись по безлюдному шоссе, он замедлил скорость и почти бесшумно свернул на одну из городских улиц. Остановившись неподалеку от родительского дома, Кейдж припарковал «корвет» и выключил двигатель.

Окно в комнате Дженни уже погасло. Однако Кейдж сидел и около часа задумчиво смотрел на него… Как и все предыдущие шесть ночей этой проклятой недели.

Глава 3

Дженни отвела взгляд от алтаря, около которого стояла, сосредоточенно склонившись, когда в дверях церкви неожиданно возник высокий силуэт, казавшийся почти черным на фоне ослепительно-яркого солнечного света, проникавшего с улицы. Последним человеком, которого она ожидала здесь увидеть, был Кейдж. И, тем не менее, именно он нетерпеливым жестом сдернул модные солнечные очки и подошел к ней по застеленному ковром проходу между рядами.

— Привет.

— Привет.

— Возможно, мне следует увеличить размер ежегодных церковных пожертвований. Неужели церковь не может позволить себе нанять уборщицу? — заметил он, кивнув в сторону корзины с моющими средствами и тряпками, стоящей у нее в ногах.

Дженни самодовольно убрала ручку метелки с оранжевыми перьями в карман узких джинсов, оставив перья свисать снаружи, словно большой птичий хвост.

— Мне самой нравится этим заниматься.

Он усмехнулся:

— Кажется, ты удивлена, увидев меня здесь.

— Ты прав, — честно призналась она. — Когда ты последний раз был в церкви?

Дженни сметала пыль с алтаря, готовя место для букета цветов, недавно доставленного из цветочной лавки. Солнечные лучи проникали сквозь цветные стекла церковных витражей, и в их неярком свете, словно в причудливом танце, кружились пылинки. Радужные лучики отражались также на коже Дженни и на ее волосах, убранных в аккуратный узел на затылке. Джинсы тесно облегали ее. Ей очень шли также и эти скромные теннисные туфельки. Кейдж подумал, что она выглядит изящно и сексуально одновременно.

— На прошлую Пасху. — Он уселся на первую скамью, заложив руки на ее спинку, и оперся на них. Кейдж внимательно осмотрелся по сторонам, находя, что с тех пор, как он себя помнит, все так и осталось здесь неизменным.

— Ах да, — ответила Дженни. — У нас тогда еще был пикник в парке.

— И я качал тебя на качелях.

Она улыбнулась:

— Как же я могла забыть? Я кричала, чтобы ты не раскачивал меня так высоко, но ты все равно продолжал это делать.

— Тебе это нравилось.

Несмотря на написанное в ее взгляде недоверие, Кейдж разглядел в ее скромной улыбке благодарность.

— Откуда ты знаешь?

— Инстинкт.

Когда он лениво улыбнулся ей в ответ, Дженни подумала, что у Кейджа в отношении женщин есть много инстинктов и ни один из них нельзя назвать праведным.

Кейдж мысленно вернулся к событиям прошедшей весны, к тому воскресенью, о котором она упомянула. В тот год была поздняя Пасха, погода казалась уже по-летнему теплой, а небо синим-синим, без малейшего облачка. На Дженни было надето желтое платье, легкое и воздушное, вздымавшееся и облегавшее ее тело при любом дуновении южного ветра.