Ад в тихой обители, стр. 56

Пауэрскорт пристально посмотрел на доктора. Тот хранил прежнее молчание.

— Минуту назад я сказал, что возможно избежать эксгумации. Доктор Блэкстаф, я не прошу нарушить клятву, не прошу признания, да и слово «признание» тут неуместно. Я изложу вам свою версию событий, и все, что требуется с вашей стороны, — просто кивните, если в целом мои догадки верны. Мелочи, детали пока оставим. Вы согласны?

Доктор Блэкстаф не отрывал глаз от огня. Пауэрскорт ждал.

— Согласен, — глухо произнес доктор.

— Благодарю вас, — сказал Пауэрскорт. — От всего сердца благодарю вас. Итак, события той ночи. Не думаю, доктор, что Джон Юстас скончался здесь, у вас. Предполагаю, что его мертвое тело доставил к вам Эндрю Маккена. Не было ночи с умирающим на руках врача пациентом, была ночь, когда канцлер Юстас умер в собственном усадебном доме. Умер, да, хотя следует сказать точнее, — был убит.

Последовала пауза, в течение которой детектив напряженно вглядывался, ожидая подтверждающего знака. Наконец голова доктора едва заметно, но достаточно явно склонилась. Пауэрскорт облегченно вздохнул.

— Убийство, — тихо продолжал он, понимая, что говорит с ближайшим другом покойного, — было поистине кошмарным. Голову отрубили. Палач, по-видимому, собирался потом выставить ее где-то на шесте, и временно насадил на один из четырех столбиков ложа с балдахином. Дворецкого ужаснула возможная оскорбительная шумиха вокруг столь скандальной кончины хозяина. Вы же, движимый жаждой уберечь светлую память о друге, во избежание огласки сделали все, чтобы никто, кроме гробовщика, не узнал про страшную казнь. Людям предстал лишь накрепко запечатанный гроб.

Губы доктора Блэкстафа шевельнулись, но он не произнес ни слова, лишь устало и печально кивнул.

— Благодарю вас, — снова выразил признательность Пауэрскорт. — Теперь о том, как изменить создавшееся положение. Можно оставить тело канцлера в могиле. Полиция не будет настаивать на вскрытии, если я возьму на себя ответственность заявить, что Джон Юстас убит тем же маньяком, который изжарил на вертеле тело одного хориста и расчленил тело другого. Скольких ни загуби убийца, больше раза его не повесить, так что для смертного приговора хватит и двух имеющихся изуродованных трупов. Третью жертву можно даже не называть. Пусть тело и душа Джона Юстаса покоятся с миром. Уверен, это то, чего вы и хотели, доктор Блэкстаф.

— Вы знаете, кто убийца, лорд Пауэрскорт? — проговорил доктор.

Детектив мрачно покачал головой.

— Нет.

— Но вы найдете его?

— Да. Если он не успеет прежде меня прикончить.

Пауэрскорт рассказал доктору, как на него, оставшегося в пустом соборе среди каменных гробниц, рухнули, едва не убив, строительные плиты.

— И последняя просьба, доктор. Больше, надеюсь, я вас не потревожу.

Взгляд Пауэрскорта приковала одна из картин, где ряд лежащих израненных солдат бесконечно тянулся, уходя за край холста. Лежали раненые на снегу. Начиналась полоса тел у амбара, приспособленного под медицинский пункт, в котором трудился коллега доктора Блэкстафа. Битва явно была кровопролитная. По-видимому, Крымская война, сражение под Аккерманом или Балаклавой. За амбаром уже скопилась груда ампутированных конечностей, и санитар выносил новую порцию. С подступившим под горло спазмом детектив разглядел, что отходы хирургии сортируются: отрезанные руки влево, ноги вправо.

— Будьте добры, доктор, послушайте и так же, как до этого, просто кивните, если я прав. Хотелось бы знать, насколько правдоподобны мои догадки, что же так измучило под конец жизни Джона Юстаса. Мне кажется, мы в зоне, вернее, в самой гуще заговора — дерзкого, превосходно спланированного заговора, с целями, далеко выходящими за пределы Комптонского собора.

Минут пять детектив говорил. Иногда прерывая себя, уточняя слова и проясняя мысли, он впервые вслух говорил о том, что до сих пор теснилось, складывалось лишь в его долгих, чаще полуночных, размышлениях. Многие детали он опустил. Не стал, например, отвлекать доктора неизвестными тому сюжетами о еженедельном паломничестве архидиакона в часовню Мэлбери-Клинтон или поездках молодого каноника на мессы в городке Лэдбери-Сент-Джон. Завершил он своими предположениями насчет скорого празднования юбилея Комптона.

Окончив речь. Пауэрскорт почувствовал себя чрезмерно расхрабрившимся старшекурсником, сделавшим весьма полемичный доклад и ждущим приговора педагога. Взгляд доктора выражал крайнее изумление. Ясно, сейчас объявит все это бредом сумасшедшего. Но нет. Не менее минуты Блэкстаф молчал, глядя прямо в глаза Пауэрскорту. А затем кивнул. Кивнул сурово и решительно.

После помолвки под штормовым ветром на скалах Гластонбери Патрик Батлер взял за обычай заглядывать к своей невесте каждый час. Встречу за утренним кофе сменяли встречи за чаем после обеда, чашечкой шоколада ранним вечером и непременно за общим ужином с Энн и ее сынишками. Но на очередное счастливое свидание (было это как раз наутро после беседы Пауэрскорта с доктором Блэкстафом) Патрик явился несколько смущенный и расстроенный.

— Не понимаю, Энн, не понимаю. Епископ же недавно сам приглашал провести наше венчание в соборе. Ну я и попросил его назначить церемонию через месяц после Пасхи, как мы с тобой договорились, так ведь?

Энн кивком подтвердила важное совместное решение.

— А он мне теперь говорит, что в это время венчать нас в соборе никак не получится. — (Мысленный перевод на язык газетного анонса звучал более патетично: «Епископ запрещает свадьбу», «Жених и невеста в отчаянии»…). — Советует нам пойти к алтарю церкви Святого Питера под Арками.

— Но это невозможно, исключено! — изменяя обычному спокойствию, почти крикнула Энн, чей покойный супруг был викарием упомянутой церкви. — Как я могу опять выходить замуж у алтаря, возле которого служил мой первый муж? Что скажут прихожане?

— Может, епископ что-нибудь напутал? Почему нам нельзя в соборе? Все эти юбилеи уже отгремят.

— Не хмурься, Патрик, я сейчас тебя порадую. Мы вечером идем на званый ужин. Леди Люси по пути на очередную репетицию «Мессии» специально заходила пригласить нас.

— Пышный прием, Энн? Положено расфрантиться? — озабоченно спросил журналист. Вообще-то у него имелось целых два прекрасных костюма, только на них слишком заметно отпечатались следы профессии в виде чернильных пятен и потертых локтей. Кроме того, оба костюма явно взывали к чистке. Жених уже обещал после свадьбы обновить свой гардероб.

— Гостями, видимо, будем только мы и Джонни Фицджеральд, — сказала Энн.

К Патрику вернулся обычный энтузиазм:

— А вдруг убийство разгадано? Вдруг нам за ужином объявят, кто этот душегуб?

А в воображении уже сложились заголовки: «Разгадка страшных преступлений на десерт», «Убийца будет назван после суфле из семги».

Остатки ужина убрали, и на столе вновь воцарился порядок. Дворецкий удалился, получив распоряжение Пауэрскорта не беспокоить сидевших в столовой Ферфилд-парка. Патрик Батлер весело болтал, развлекая леди Люси историями о горькой доле газетчика. Энн Герберт и Джонни Фицджеральд, обнаружив общий интерес к жизни пернатых, обсуждали достоинства разных биноклей. Сам Пауэрскорт за ужином говорил мало. О разговоре с доктором Блэкстафом он успел рассказать жене еще до того, как она умчалась на свою хоровую репетицию. На эти нелепые радения, с которых Люси вернулась бледная, чуть не в слезах, поскольку несколько раз брала неверную ноту при исполнении «Младенец родился нам» и заслужила испепеляющие взоры хормейстера.

Пауэрскорт думал о трех частях предложенной ему головоломки. Загадка смерти Джона Юстаса. Секрет собора. Неразгаданная личность убийцы. С первой ясно, со второй тоже, пожалуй, проясняется. Но третья? Детектив сосредоточенно рассматривал крахмальную скатерть. Сидящая напротив леди Люси ободряюще улыбнулась ему. И вот Пауэрскорт постучал вилкой о край бокала.