Медуза, стр. 24

Но всего пару дней спустя после того, как Дюрану вручили свидетельство о присвоении офицерского звания, он заявил, что жаждет служить в боевых частях, а именно во французском Иностранном легионе, все схватились за голову. Все, как один, считали, что он отворачивается от благосклонной фортуны, отказывается от образцовой карьеры офицера, и никак не могли уразуметь, что же подвигло Дюрана на подобный шаг. Сам он считал его единственно верным. Протирание штанов за письменным столом явно не его стихия, он был убежден, что познать жизнь и армейскую службу сможет лишь на поле битвы.

Несмотря на все уговоры, на советы преподавателей, невзирая на угрозы и проклятия отца, молодой Франсуа Филипп Дюран не изменил решения. Уже несколько недель спустя он отправился в штаб Иностранного легиона в городе Обань вблизи Марселя. Там он без проволочек был зачислен во 2-й воздушно-десантный полк, элитное подразделение Иностранного легиона, о котором ходили легенды и которое сражалось во многих странах мира.

Взор Дюрана переместился на еще одно свидетельство, скромного вида документ, где черным по белому было написано, что майор Дюран по успешном завершении своего пятилетнего контракта изъявил желание продлить его еще на пять лет, служа на сей раз на штабной должности, в штабе оперативного руководства 2-го воздушно-десантного полка, дислоцированного в Кальви на Корсике.

Дюран невольно выпрямился, пробегая глазами строчки лаконично сформулированного документа. Мало на свете военных, кто в двадцать девять лет мог бы похвастаться лучшим послужным списком. Все говорило о том, что решение, принятое им в свое время, оказалось верным. Кровь и пот вместо медалей и парадов. Тяжкий труд и, что еще важнее, уважение. Дюрана неизменно окружала особая аура. Это и взгляды вслед, и слова, нашептываемые за спиной, и почтение, с которым салютовали младшие по чину, — все свидетельствовало о высоком уважении личного состава.

Однако все это доставалось весьма дорогой ценой. До сих пор напоминал о себе вывих плеча, заработанный в Танжере, перелом бедренных костей обеих ног, укоротивший левую на два сантиметра. Короче говоря, здоровье вынудило его перейти на командно-штабную работу, так было спокойнее. И предложение правительства Нигера заняться умиротворением мятежных регионов этой страны пришлось Дюрану как нельзя кстати.

Сегодня ему исполнялось сорок восемь лет. Срок достаточный, чтобы окинуть мысленным взором прожитое. Нет, Франсуа Филиппу Дюрану не в чем было себя упрекнуть. Какими бы странными ни казались принимаемые им решения, для него лично они всегда были обдуманными, мотивированными и верными. Начни Дюран жизнь сначала, он прожил бы ее в точности так же. Север Нигера благодаря его усилиям обрел стабильность. Ничто не ускользало от внимания Дюрана, все было под его контролем. Так он, во всяком случае, считал до сегодняшнего дня.

Дюран повернулся и проследовал к письменному столу. Плечо ныло знакомой отвратительной болью, будто кто-то вгонял ему раскаленные иголки в сустав. Явно к перемене погоды. Сморщившись, он уселся в кресло и покосился на факс, полученный им полчаса назад. Еще раз пробежав глазами бумагу, он покачал головой. Ничего хорошего. Более того, хуже некуда.

Все началось с экспедиции. То, что эти свихнувшиеся янки вообразили обнаружить здесь нечто необычайное или даже сверхценное, хоть и казалось дикостью, но это полбеды. В конце концов, они пожаловали сюда не за драгоценными камнями или золотом, а за какими-то закорючками на стенах скал. Если они и вправду обнаружат нечто представляющее ценность, его тут же оповестят. И уж он тогда своего не упустит. Что действительно не на шутку беспокоило полковника, так это приданные губернатором Беном Джамаром экспедиционной группе бойцы народного ополчения. Неплохие ребята. В первую очередь Мано Исса. Непредсказуемый, коренастый упрямец, но великолепный солдат. Такой вполне может сгоряча наломать дров. Полковнику Дюрану было не по себе от мысли, что в подконтрольном ему районе находятся чужие солдаты. Это дестабилизировало ситуацию. А тут еще чертов факс.

Он вновь и вновь перечитывал документ, словно не веря глазам. Факс исходил не от правительства и не от генерального штаба. И адресовался Дюрану не как должностному лицу, а носил характер чисто личного послания. Поскольку написан был его сослуживцем по Кальви майором Науманом.

Науман был одним из лучших офицеров, с которыми когда-либо приходилось служить Дюрану, и они были не просто сослуживцами, а друзьями. Но после того как Дюран отбарабанил пять лет в Иностранном легионе, связи оборвались.

Если верить сообщению, выходило, что Науман также ушел из Иностранного легиона. Он работал в Японии техническим консультантом одной немецкой фирмы, занимавшейся производством вооружений. Довольно любопытная метаморфоза, но и этому, в конце концов, могло быть адекватное объяснение. Что поражало Дюрана, так это обилие фактов о деятельности экспедиции американцев, сообщенных ему Науманом. Похоже, Науману был известен каждый их шаг, он вообще знал решительно все — бюджет, предполагаемую продолжительность и даже цель поисков. Полковник невольно выругался. Верить тому, что группа на самом деле ищет наскальную живопись, по меньшей мере наивно. Следовало сразу же прислушаться к своему внутреннему голосу и запросить данные на всех членов прибывшей группы. У полковника похолодело внутри, когда он прочел об их истинной миссии. Непостижимо, что такие бесценные сокровища находятся в этой глухомани. Японцы, на которых работал Науман, по-видимому, готовы на все ради овладения находкой. Именно потому и внедрили в группу своего человека, опытного специалиста, не один год работавшего на них. Но сейчас, когда группа стоит на пороге обнаружения находки, японцы решили подстраховаться — одного «крота» в группе показалось маловато. Им нужна полная уверенность, что их план будет осуществлен.

Дюран вновь покачал головой. Просьба Наумана немыслима. Чудовищна. И то, что Дюран не дал волю возмущению, объяснялось не цифрой со многими нулями, указанной в факсе, а исключительно тем, что в свое время его с Науманом связывали узы боевой дружбы. Понятия «бывший легионер» не существует, узы братства остаются нерасторжимыми до гробовой доски.

Глубоко вздохнув, полковник Дюран поднялся из-за стола и сжег факс над пепельницей.

Глава 11

Три дня прошло с достопамятного вечера. Для Ханны они превратились в пытку. Их группа, перебираясь с места на место, обшаривала все закоулки каньона в поисках Медузы. С севера на юг и с запада на восток. Скоро они знали буквально каждый камень в здешних местах. И все впустую. Не было здесь Медуз. Даже заурядных рисунков на скалах. Район был мертвым, выражаясь на жаргоне палеонтологов. Полковник Дюран оказался прав — будь здесь нечто любопытное, его уже давным-давно обнаружили бы.

Что до Патрика, он на следующее утро не помнил ничего из прошедшего вечера. К счастью, бедняга отделался легким испугом — никаких психических травм гипнотический сеанс не вызвал. Звукооператор был бодр и весел. Зато у остальных членов группы эксперимент Ханны оставил неприятный осадок.

Участники экспедиции начинали отмечать дурные признаки буквально на каждом шагу. В особенности Малкольм Нидри, возложивший на Ханну ответственность за едва не закончившийся трагически сеанс. И хотя она не уставала повторять ему, что никаких дурных намерений в тот вечер у нее не было, он стоял на своем. Именно она главная виновница, кроме того, три дня бесплодных поисков убедили его, что Ханна и как ученый никуда не годится. Они с Ирэн даже совещались с глазу на глаз, обсуждая вопрос о том, уж не вернуться ли к обломку скалы и продолжить поиски там. Лишь уговоры остальных членов группы заставили их изменить мнение. В нервозной атмосфере, в бушующем море негативной энергии Ханна пришла к решению на время отойти от дел и побыть в одиночестве. На сделанных со спутника снимках она обнаружила район, на ее взгляд перспективный в аспекте поисков. Ханна не согласилась на просьбу Криса взять его с собой, поскольку ей не хотелось лишний раз давать повод для пересудов. А в лагере уже поговаривали о том, что, дескать, у них роман. Не хотелось тащить за собой и Абду — Ханне казалось, что он в последние дни тоже смотрел на нее как на законченную дуру.