Духи Великой Реки, стр. 76

Ган неохотно раскрыл толстый том, который он против своей воли принес в установленный на палубе шатер из своей каюты. Теперь книга лежала на столике красного дерева, где обычно находилась карта Гавиала.

– Посмотрим… – пробормотал он. – Так… Берега густо заросли бамбуком… Хорошо ловится рыба, особенно форель… Вот: «Устье имеет в ширину двенадцать медных мер, а в глубину – пять. Ширина и глубина русла остаются такими же на протяжении восьми лиг; дальше река разделяется на два рукава, ни один из которых не судоходен. Дальше можно плыть только на плоскодонном скифе». – Старый ученый поднял глаза от книги. – Вот что тут сказано.

Слушая Гана, Гхэ рассматривал устье потока. На его несведущий взгляд, корабль с легкостью должен был там пройти; за песчаной косой и скоплением принесенных водой стволов и ветвей деревьев река казалась широкой и чистой.

Гхэ прищурился. Там, где приток встречался с Рекой, что-то происходило. Струи потока были светлее, и там, где воды сливались, Гхэ заметил завихрения – не в самой влаге, но в той субстанции, что скрывалась за ней. Гхэ уловил отчаяние, звучащее в воздухе, как отзвук знакомой песни.

Отчаяние, боль, голод. Первые два чувства принадлежали вливающемуся в Реку потоку; ощущение голода, несомненно, исходило от бога-Реки – оно в точности напоминало то, что испытывал сам Гхэ, оказавшись далеко от воды, когда его пищей могли быть только живые души. Бог-Река пожирал этот меньший поток – не только его воду, но его душу. Это означало, что в мире есть и другие духи, кроме Реки. Не боги, конечно, но существа, похожие на богов.

Внезапное понимание этого нанесло Гхэ почти физический удар; он не слышал ни слова из продолжавшегося между Гавиалом и Ганом разговора. Глядя на бесконечно длящуюся гибель притока, он словно вновь услышал самодовольный смех того существа, что скрывалось под Храмом Воды, – существа, которое смотрело на Реку почти свысока.

Гхэ едва не убил Гавиала, когда этот глупец дернул его за руку. Он чувствовал, как в нем нарастает мощь, и одновременно ощутил внезапно обострившийся голод – должно быть, отражение голода Реки. Однако предостерегающий взгляд Квен Шен заставил Гхэ смягчиться.

– Ну же, мастер Йэн, – говорил Гавиал. – Я настаиваю, чтобы ты слушал внимательно.

– Прости меня, – сказал Гхэ, стараясь, чтобы в его голосе прозвучал интерес, которого он на самом деле не испытывал. – Я просто задумался о том, что нам предстоит покинуть Реку. Это кажется таким странным.

– Да, – согласился Гавиал. – И мне не совсем понятно, зачем мы это делаем. Восемь лиг – не так уж много. Что можно обнаружить на расстоянии восьми лиг? Мне представляется, что гораздо лучше плыть и дальше по Реке.

– Дорогой, – ласково сказала Квен Шен, похлопав супруга по плечу, – разве ты не помнишь, как сам же объяснял мне важность нанесения на карту судоходных рек и сухопутных маршрутов? Почтенный Ган говорит, что этот поток как раз и дает такую возможность. Не забудь, ты говорил еще и о том, что команда нуждается в остановке на берегу, чтобы поохотиться и пополнить запасы. Разве будет лучшая возможность для охоты, чем теперь?

– О, действительно, – проговорил Гавиал, – я и в самом деле подумывал об остановке.

Гхэ удивлялся про себя, как такая женщина, как Квен Шен, удерживается от того, чтобы придушить ночью этого безмозглого фата; однако ответ был ему известен. В Ноле женщина могла достичь власти только благодаря супругу, сыну или брату. Гавиал унаследовал высокое положение, но мозгами, чтобы воспользоваться им, не обладал. Всем при дворе было известно, откуда берутся мысли этого вельможи, и все испытывали облегчение от того, что нашлась рука, которая им управляла.

– Хорошо, – продолжал Гавиал, – пусть рулевой повернет корабль, а я отдам приказание драконам. – Он обратился к ожидавшим его приказа воинам: – Солдаты, держите луки наготове и зарядите катапульту! Мы вступаем в неизвестную страну, и кто знает, что мы там найдем.

Через несколько минут нос корабля раздвинул водоросли в устье потока, и судно двинулось по водному пути в глубь земель менгов. Когда они пересекли границу, которую никто, кроме него, не мог видеть, Гхэ ощутил дрожь и приступ тошноты, которые, однако, быстро прошли, хотя чувство неопределенной тревоги осталось. Квен Шен призывно взглянула на него. Как эта женщина понимает его настроение, как умеет угадать, в чем он нуждается! Побыв еще немного на палубе, Гхэ спустился в свою каюту и стал ждать ее прихода.

Ган уже давно вернулся к себе и сидел, погрузившись в еще один научный труд. Сколько же книг притащил с собой на корабль старик? Проходя мимо, Гхэ заметил, как по лицу Гана скользнуло выражение… триумфа?.. надежды? По старику никогда ничего точно не скажешь. Должно быть, нашел в своей книге что-то интересное. Лицо Хизи так же загоралось, когда ей удавалось найти в манускриптах подтверждение тому, что она подозревала или на что надеялась. Тогда, правда, Гхэ не имел достаточно могущества, да и надобности улавливать эти ее чувства; Хизи просто излучала их, как солнце излучает свет.

Хизи. Теперь уже скоро!

Тело Гхэ напряглось в предвкушении прихода Квен Шен.

Ган слышал, как мимо прошел Гхэ, – он уже давно научился узнавать шаги вампира. Старик поспешно начал сам себе читать поэму, стараясь скрыть за этим свои истинные чувства, такие опасные надежду и триумф.

Гхэ скрылся в своей каюте, но Ган все продолжал бормотать:

Смерть идет в селенья смертных —

Приниматься за уборку,

Засияют искры света

В темной взоре Смерти зоркой.

День за днем забота Смерти —

Все уборка, да не лень ей…

По душе служанке этой

Люди смертные в селеньях.

Только когда он услышал, как Квен Шен вошла в соседнюю каюту и оттуда стали доноситься звуки, свидетельствующие о чувственных радостях, Ган позволил себе вернуться к тому месту в книге, на котором остановился; крупный заголовок, написанный древними знаками, гласил: «О природе и характере драконов».

ХХV

ПАДАЮЩИЕ НЕБЕСА

Упавшая на Перкара тень удивила его. Не то чтобы он не слышал, как кто-то карабкается по неровной каменистой поверхности скалы, – он уже давно понял, что кто-то поднимается на вершину, по-видимому, чтобы повидаться с ним. Что его удивило, так это ее размер – даже если учесть, что садящееся солнце удлинило все тени, огромный черный силуэт не мог принадлежать никому, кроме Тзэма – Тзэма или какого-то огромного зверя; впрочем, о звере Харка предупредил бы его.

С другой стороны, если подумать, то Харка в последнее время не очень старательно выполняет свои обязанности; Перкар решил взглянуть, чьи плечи отбрасывают эту темно-синюю тень.

Это и в самом деле оказался Тзэм. На лице Перкара, должно быть, отразилось такое изумление, что великан поднял руку, показывая, что, когда отдышится, объяснит, зачем пришел.

На это потребовалось несколько минут. Несмотря на то что день был прохладным, полувеликан обливался потом: ветерок доносил до Перкара острый запах разгоряченного тела в смеси с ароматами сухого можжевельника, шалфея и тысячелистника.

– Народ моей матери, великаны, – наконец пропыхтел Тзэм, – должно быть, живут на ровной и мягкой земле. Мы определенно не созданы для того, чтобы лазить по горам.

Перкар растянул губы в улыбке, хотя улыбаться ему не хотелось. Он вызвался нести дозор на высокой скале ради того, чтобы побыть в одиночестве: ему многое нужно было обдумать, и компания его не привлекала. Но все же он испытывал своего рода настороженное уважение – даже восхищение – по отношению к полувеликану, хотя время и обстоятельства сделали их знакомство совсем поверхностным. Если приход Тзэма был дружеским жестом с его стороны, стоит постараться скрыть свое дурное настроение, хотя на душе у Перкара было невесело. Его отец всегда говорил: упустить предложенную дружбу – все равно что не заметить важный след, а Перкар чувствовал, что уже много таких следов пропустил за свою короткую жизнь. Последнее время его друзья обрели нехорошую привычку умирать, и у юноши остались только Нгангата и, может быть, Хизи; оба они в данный момент с ним не разговаривали, и не без причины. Так что еще один друг очень бы Перкару пригодился.