1Q84 (Тысяча невестьсот восемьдесят четыре). Книга 2. Июль-сентябрь., стр. 63

Призрачное сияние мегаполиса гасило на небосводе почти все звезды. Разве только самые яркие несмело проглядывали то там, то здесь. В абсолютно безоблачном небе одна лишь луна светила ярко и уверенно. Не жалуясь ни на свет, ни на шум, ни на грязный воздух мегаполиса, исправно висела, где ей положено. Если вглядеться внимательней, можно изучать ее географию — со всеми ее гигантскими кратерами и безбрежными пустынями. Разглядывая ночное светило, Тэнго ощутил, как из глубин подсознания всплывает память далеких предков. С незапамятных времен, когда у людей еще не было ни огня, ни простейших инструментов, ни даже слов для общения, луна была на их стороне. Своим ангельским сиянием она рассеивала самую ужасную мглу и разгоняла самые дикие страхи. Ее регулярно сменяющиеся фазы подарили людям концепцию Времени. И даже сегодня, когда абсолютной мглы уже почти никогда и нигде не встретишь, благодарность луне за столь бескорыстное свечение остается в людях на уровне генетической памяти. Коллективной памяти, согревающей наши одинокие души.

Как давно я уже не смотрел на луну, вдруг подумал Тэнго. Когда это было в последний раз? Жизнь в городах приучает смотреть разве что себе под ноги. О том, что на свете бывает небо, никто и не вспомнит…

И вдруг рядом с луной Тэнго заметил что-то еще. Сперва он принял это за мираж. За тусклое отражение луны, эффект преломленья ее же лучей. Но сколько он ни вглядывался, вторая луна не исчезала. Он стоял, разинув рот, и не знал, что подумать. Луна и ее двойник никак не хотели сходиться в единое целое. Примерно как высказанные слова порой не сходятся с мыслью.

Вторая луна?

Тэнго закрыл глаза и с силой потер пальцами веки. Что это с ним? Вроде не пьян. Он глубоко вдохнул, с шумом выдохнул. Убедился, что сознание чистое, как стекло. Проверим, кто я такой, сказал он себе. Где нахожусь и что делаю. На дворе сентябрь 1984 года, меня зовут Тэнго Кавана, я живу в кварталах Сугинами района Коэндзи, стою на детской горке неподалеку от дома и смотрю на луну. Все точно, нигде не ошибся.

Он открыл глаза и снова взглянул на небо. Внимательно и хладнокровно. Но там по-прежнему висели две луны.

Никаких миражей: лун стало две. Тэнго стиснул руку в кулак и простоял так бог знает сколько.

Луна в небе висела, как и всегда. Но ей больше не было одиноко.

Глава 19

_______________________

АОМАМЭ

Когда просыпается Дота

«Воздушный кокон» оказался романом-фантазией, читать который было на удивленье легко. Написан разговорным языком десятилетней девчонки. Ни сложных терминов, ни натужной логики, ни спорных формулировок. С начала и до последней страницы — история от первого лица. Язык простой, интонация искренняя. Слова бегут перед глазами легко, как хорошая музыка, без назойливых разъяснений. Девочка просто рассказывает о том, что с нею случилось. История развивается плавно и не прерывается нудной заумью типа «что же сейчас происходит» или «какой в этом смысл». Неторопливо и уверенно рассказчица уводит читателя в дебри повествования. Читатель принимает ее точку зрения, ступает по ее следам. Очень доверчиво и естественно. Как вдруг понимает, что его завели совсем в другой, нездешний мир. Туда, где LittlePeople прядут из воздуха огромный кокон.

Уже первые десять страниц произвели на Аомамэ сильное впечатление. Если это действительно писал Тэнго — у него отменный литературный талант. Хотя Тэнго, которого она знала, отличался прежде всего любовью к математике. Его даже называли вундеркиндом. Задачи, которые не всякому взрослому по зубам, раскалывал, как орешки. Да и по другим предметам оставлял большинство сверстников позади. Здоровяк, лидировал почти в любом виде спорта. Но чтобы хорошо писал сочинения — такого она не помнила. Может, раньше этот талант был толком не виден за формулами и цифрами?

Или же Тэнго просто записал чужую историю, как ему надиктовали, слово в слово? И его индивидуальность в этой книге никак не проявилась? Да нет, не может быть. Этот текст лишь на первый взгляд кажется простым и даже наивным, но если читать внимательно — очень скоро заметишь, как грамотно расставлены акценты, как верно рассчитаны смысловые нюансы. Ничего лишнего, и в то же время — все, что нужно. Метафоры выверены, образы богаты и точны. Более того — в этом тексте чувствовалась неповторимая мелодика. Даже не читая его вслух, можно было ощутить глубокий внутренний ритм и конкретную интонацию. Что бы там ни говорили, а семнадцатилетней девчонке такой труд не под силу.

Аомамэ покачала головой и стала читать дальше.

Главной героине — десять лет. Она живет в горах с небольшой группой людей, которая называет себя «Собрание». И отец ее, и мать — члены Собрания, живут и трудятся вместе со всеми. Ни братьев, ни сестер у нее нет. Привезли ее сюда через несколько месяцев после рождения, поэтому о жизни в большом мире она почти ничего не знает. Все в Собрании трудятся с утра до вечера, и с родителями она почти не видится, хотя живут они дружно. Днем девочка ходит в деревенскую школу, а мать с отцом работают в поле. В свободное от школы время дети также выходят в поле и помогают родителям.

Взрослые члены Собрания не любят внешний мир. Свою же общину называют цитаделью, прекрасным островком человеческой жизни в жестоком океане капитализма. Что такое капитализм (иногда они еще называют это «материализм»), девочка не знает. Просто когда слышит подобные слова, подсознательно ощущает, будто это что-то неправильное, некое нарушение природы вещей. Взрослые учат ее не общаться с внешним миром, насколько это возможно. Иначе тот осквернит ее.

Всего в Собрании около полусотни сравнительно молодых мужчин и женщин, но люди эти разделены на две группы. Она группа мечтает о революции, другая — о мире. Родители девочки принадлежат ко вторым. Из всех членов общины они самые старшие и с первого дня Собрания играют в нем главную роль.

Разницу между этими группами девочка понимает плохо. И отличить мир от революции пока не способна. Только где-то в душе ощущает: революция — это что-то острое, а мир — нечто круглое. Два этих типа мышления в ее представлении имеют разную форму, окрашены в разные цвета — и точно так же, как луна в небе, бывают то большими, то маленькими. Больше об этом она ничего не знает.

Как сформировалось Собрание, ей тоже неизвестно. По словам взрослых, лет десять назад, когда она только родилась, во внешнем мире произошли изменения. Люди решили оставить жизнь в больших городах, ушли в горы и организовали сообщество. О больших городах девочка тоже почти ничего не знает. Никогда не ездила на электричке, ни разу не входила в кабину лифта. И не видела даже во сне домов выше трех этажей. Того, чего она не знала, на свете было слишком много. А все, что знала, находилось вокруг нее: протяни руку — дотянешься.

Но, несмотря на узость своего взгляда на мир и скупость окружающего пейзажа, девочке удалось описать жизнь общины весьма увлекательно. Она хорошо чувствовала, что всех этих людей объединяло одно: решение уйти от капитализма. И что при всей разнице мировоззрений им приходилось выживать сообща, каждый день подставляя друг другу плечо. Они жили на грани голода и работали с рассвета до заката, не ведая отдыха. Выращивали овощи и обменивали их на самое необходимое в ближайшей деревне, стараясь не использовать продукцию массового производства. Их единственный электрогенератор, без которого все же не обойтись, был восстановлен из металлолома, а одежда походила на самую настоящую рухлядь.

Кто-то от такой простой, но суровой жизни сбегал, а кто-то, напротив, узнав о Собрании, приезжал и вливался в ряды общины. Поскольку вторых было больше, коммуна росла, и руководством это приветствовалось. Они заселили брошенную деревню, где жилья и полей и огородами хватало с избытком, и новым рабочим рукам были только рады.

Детей там было человек десять — в основном тех, кто родился уже в коммуне, — но девочка была самой старшей. Все они посещали деревенскую школу. Вместе уходили и вместе возвращались. Учиться в школе было обязательно по закону. Да и основатели коммуны надеялись, что общение их детей с деревенскими поможет Собранию наладить контакты с жителями окружающих деревень. Но местные дети не любили детей общины, ополчались против них, и «общинным» то и дело приходилось защищаться — как от физических издевательств, так и от духовной скверны.