Обрученные, стр. 1

Элли Каунди

Обрученные

(Обрученные — 1)

Моя глубокая благодарность и признательность:

Скотту, моему мужу, благодаря которому мое писательство стало не только возможным, но и осуществимым.

Моим трем мальчикам, чье существование делает увлекательной мою жизнь. Я люблю тебя, и тебя, и тебя.

Моим родителям, Роберту и Эрлен Брейсуэйт; брату Нику и сестрам, Элен и Хоуп, которые внимательно прочли всю, до последнего слова, рукопись (а Элен — даже несколько раз).

Моим друзьям — читателям и писателям — приславшим существенные для меня замечания и одобрения.

Алеку Шейну, который проделал ради меня путь длиной в много миль, хотя его вид спорта — борьба (черный пояс четвертой степени), а не бег на длинные дистанции.

Джоди Римеру — блестящему и остроумному защитнику любой авторской мечты.

Джулии Штраус-Гейбл — женщине, которая с неподражаемой грацией и талантом умеет сделать лучше каждую мою строчку.

И всей замечательной команде издательства «Penguin», чье участие в работе над моим романом сделало его лучше, чем он был. Вот далеко не полный список этих сотрудников: Тереза Эванджелиста, Лаури Хорник, Розен Лоуэр, Линда Мак-Карти, Санта Ньюлин, Ирэн Вандерворт, Дон Уэйсберг и Лиза Иоскович.

ГЛАВА 1

Теперь, когда я поняла, что умею летать, куда мне лететь в ночи? У меня нет белых оперенных крыльев; мои крылья— зеленые, из зеленого шелка. Они трепещут на ветру и следуют за каждым моим движением— по кругу или прямо,— куда бы я ни шла. И я не боюсь теперь ни тьмы вокруг, ни глубокого, усыпанного звездами неба...

Я смеюсь над собой, над своими глупыми фантазиями. Люди не летают, хотя до возникновения Общества существовали мифы о тех, кто мог летать. Однажды я видела таких на картине. Белые крылья, синее небо, золотое сияние вокруг голов, взоры устремлены вверх с удивлением, будто они не могут поверить, что художник заставил их делать, не могут поверить, что их ноги не касаются земли.

Ну, конечно, сказки, я знаю. Но сегодня так легко забыть, что это неправда. Наш аэропоезд плавно мчится сквозь звездную ночь, и сердце мое бьется так часто, что, кажется, я смогу так же плавно взлететь в небо в любой момент.

— Чему ты улыбаешься? — интересуется Ксандер, глядя, как я аккуратно разглаживаю складки шелкового зеленого платья.

— Всему, — отвечаю я, и это правда. Я так долго ждала моего Банкета обручения. Той минуты, когда впервые увижу лицо мальчика, который станет моей парой. Впервые услышу его имя.

Я не могу больше ждать. Поезд летит сквозь ночь, но мне кажется, он еле ползет. Звук бегущего поезда сливается с тихим, как дождь, журчанием голосов наших родителей, с быстрыми, как молнии, ударами моего сердца.

Наверное, Ксандер тоже слышит биение моего сердца, потому что он спрашивает:

— Ты волнуешься?

Его старший брат, сидящий рядом, начинает рассказывать моей маме о своем Банкете обручения. Скоро и у нас с Ксандером появятся свои истории о сегодняшнем вечере.

— Нисколько, — отвечаю я. Но Ксандер — мой лучший друг, он слишком хорошо меня знает.

— Вот и неправда, — поддразнивает он. — Волнуешься.

— А ты?

— О нет! Я готов.

Он произносит это твердо, и я ему верю. Ксандер принадлежит к тому типу людей, которые знают, чего хотят.

— Ничего, что ты волнуешься, Кассия, — говорит он мягко. — Почти девяносто три процента девочек и мальчиков выказывают некоторые признаки нервозности перед своим Банкетом обручения.

— Ты что, помнишь все официальные материалы по Обручению?

— Почти, — отвечает Ксандер, усмехаясь. Он разводит руки, как бы говоря: «А ты как думала? »

Этот жест смешит меня, и, кроме того, я тоже помню все эти материалы. Нетрудно запомнить, если ты прочла их столько раз, понимая всю важность предстоящего события.

— Значит, ты в меньшинстве, — говорю я. — В числе тех семи процентов, которые не выказывают признаков нервозности вообще.

— Конечно, — соглашается он.

— Почему ты решил, что я волнуюсь?

— Потому что ты все время открываешь и закрываешь это,— Ксандер указывает на золотую вещицу в моих руках. — Не знал, что у тебя есть артефакт [1].

У некоторых из нас сохранились старинные драгоценности. Хотя каждому гражданину Общества разрешено иметь по одному артефакту, получить их трудно. Только если кто-то из ваших предков постарается беречь их для вас долгие годы.

— У меня и не было его еще несколько часов тому назад, — объясняю я ему. — Дедушка подарил мне его на день рождения. Он принадлежал еще его матери.

— Как это называется? — спрашивает Ксандер.

— Медальон, — отвечаю я. Мне очень нравится это слово. Медальон маленький, и я маленькая, невысокая. И мне нравится, как это слово звучит: ме-даль-он, будто звенит колокольчик.

— А что означают эти инициалы и цифры?

— Я не знаю, — пробегаю пальцем по буквам АСМ и числу 1940, выгравированным на золотой крышке. — Но посмотри!

Открываю крышку, чтобы показать, что там внутри: маленькое зеркальце из настоящего стекла и небольшая полость, которую, по словам дедушки, первая владелица заполняла пудрой. Я храню там три таблетки, которые каждый из нас носит с собой на крайний случай: зеленую, синюю и красную.

— Это удобно, — соглашается Ксандер. Он вытягивает вперед руки, и я вижу, что у него тоже есть артефакт: пара красивых платиновых запонок. — Мне их подарил отец, но, увы, внутрь ничего не положишь. Они абсолютно бесполезны.

— Но выглядят они очень мило. — Мой взгляд скользит вверх, к лицу Ксандера, к его большим голубым глазам и светлым волосам над черным костюмом и белой рубашкой. Он всегда был красив, даже когда мы были маленькими, но я никогда раньше не видела его таким нарядным, как сегодня. Одежда мужчин однообразнее, чем одежда женщин. Все костюмы похожи один на другой. Однако можно менять цвета рубашек и галстуков, да и качество ткани для мужских костюмов гораздо выше, чем для женских рабочих платьев. — Ты выглядишь очень мило.

Девочка, которую объявят его парой, будет потрясена.

— Мило? — Ксандер поднимает брови. — Только и всего?

— Ксандер! — восклицает его мать. В ее голосе смешались изумление и упрек.

— Зато ты выглядишь изумительно, — шепчет мне Ксандер, и я слегка краснею, хотя знаю его всю свою жизнь. Но я знаю, что хороша в этом платье из блестящего зеленого атласа, с широкой, длинной юбкой. От непривычного прикосновения гладкой ткани к моей коже я чувствую себя грациозной и элегантной.

Рядом мои родители почти одновременно ахают, когда показывается Сити-Холл, освещенный по случаю праздника переливающимися голубыми и белыми огнями. Еще не видны мраморные ступени парадного крыльца, но я знаю, что они отполированы до блеска. Всю жизнь ждала я момента, когда поднимусь по этим сверкающим ступеням и войду через эту дверь в Сити-Холл — здание, которое раньше я видела только издали и порога которого никогда не переступала.

Мне хочется достать медальон и взглянуть в зеркальце, чтобы убедиться, что я выгляжу как нельзя лучше. Но боюсь показаться тщеславной и только бросаю беглый взгляд на свое лицо, отраженное в его блестящей поверхности.

Круглая крышка немного искажает черты, но это я. Мои зеленые глаза. Мои каштановые, с медным отливом волосы, которые кажутся более золотистыми в отражении, чем есть на самом деле. Мой короткий прямой нос. Моя чуть заметная ямочка на подбородке, точь-в-точь как у дедушки. Все эти черты отличают меня, Кассию Марию Рейес, которой именно сегодня исполнилось семнадцать лет.

Я поворачиваю медальон в руках, глядя, как точно прилегают друг к другу две его половинки. Так же точно день моего Обручения совпал с днем моего рождения. Мой день рождения приходится на пятнадцатое — число, в которое Банкеты обручения проводятся каждый месяц. Я всегда надеялась, что мой банкет состоится как раз в день моего рождения, хотя понимала, что это необязательно. Вас могут вызвать на ваш банкет в любой месяц в течение года после того, как вам исполнилось семнадцать. Когда две недели назад я узнала, что действительно буду обручена в день моего рождения, я почти услышала щелчок двух совместившихся створок: то, о чем я так долго мечтала, в точности совпало с реальностью.