Матушка Готель, стр. 50
Через пару дней башня внутри выглядела так же великолепно, как и снаружи. Заканчивая домашние дела, Готель ложилась в постель к полуночи, а под час засыпала, перелистывая книги и дневники несчастного астронома, чьи сочинения для девушки шли, как захватывающая сказка ко сну. Вычитав какую-либо деталь в дневнике, Готель непременно находила на неё ссылку в карте, либо объяснение в соседней книге. Позже она заметила, что на каждой карте датируемой определенным временем, ученый отображал все светила, которые были видны в ту или иную ночь, пытаясь, тем самым, уловить то ли закономерность, то ли происшедшие изменения на звездном небосводе. Но при всём астрономическом укладе работ, огромную часть его библиотеки содержали книги по античной философии, мифологии и, конечно же, библейские летописи, где с той же скрупулезностью он делал пометки и цитировал авторов. И чем больше Готель вдавалась в подробности, тем больше не понимала, и тем больше в её голове возникало вопросов. К примеру, как связывал он теологию со звездным небом? "Неужто он надеялся разглядеть там Бога?" - думала она, пошивая себе новое платье.
Иногда в башне было так тихо, что единственным звуком было шуршание нитки сквозь материал, тогда Готель вставала и подходила к окну, будто что-то звало её там. Она давно уже заметила этот звук. В какой-то момент она даже научилась не обращать на него внимания. Но здесь, в башне, он был особенно отчетливо слышен. Он подступал неслышно, затем перерастал в ноющий и скользил по венам вверх, пока не обволакивал ненавязчивым дискомфортом всё сердце. И не разобравшись во время с его источником, Готель подходила к окну. И смотрела на небо. И различала журчание ручья, и замечала, как шмель перелетел с одного цветка на другой; и тогда то - зовущее захлестывало её целиком и хотелось выть и плакать, ощущая его всем телом. Бесконечное. Своё одиночество.
IX
На следующее утро, в новом сером платье и своей старой накидке того же цвета, Готель ушла из башни; при этом она прекрасно понимала, что причиной её душевной боли была не башня, а огромное, как пропасть, время, беспрестанно растущее и тем отрывающее её от её же собственной, прошлой жизни, единственной и настоящей.
Теперь же она должна была делать вид, что ей пятнадцать, но глаза её были тусклы, ибо ничего нового им более не открывалось. И Готель шла в Турин, надеясь, что этот город, родивший её, возможно, даст ей что-то, что будет питать её силы, хотя бы следующие пятьдесят лет. Она снова остановилась у Эба. Это было вполне обходимо, но она подумала, что ей, может быть, стоит начать строить что-то новое, даже если это станет последним камнем над её прошлым. Она снова извинилась за своё поведение в их первую и последнюю встречу, но грузный Эб и его худая жена оказали тому мало внимания, и встречали Готель, как дорогого гостя, поскольку "еще никто не возвращался к ним дважды".
До Турина оставался еще день пути и, пока не появился город, Готель следовала межгорьем, всё ещё глядя себе под ноги, то ли оттого, что это занимало её, то ли оттого, что успокаивало; притом, что она наверно знала, что идет здесь впервые и найти своего кольца здесь никак не сможет. Она, не без удивления для себя, обнаружила, что пересекает Альпы второй раз в жизни и в том же пятнадцатилетнем возрасте, когда её табор направлялся в Кассель.
К концу дня Готель, вымотанная альпийским переходом и обессиленная, как ганнибальский воин всякого рода потерями, вошла в стены Турина. Перефразируя Николь, всякий город обычен, если только вы там не родились. А потому, ступая прямыми, как шахматная доска, улицами, Готель пыталась уловить, хоть что-нибудь, что отзовется в её сердце знакомым эхом, но не замечала ничего, кроме правильных форм города. Начиная с плоского ландшафта и заканчивая аккуратными домиками с многочисленными мастерскими, где ритмично стучали, плавили и доили. Всё здесь было упорядоченно, и Готель, привыкшая к хаотичному, чувственному Парижу и остальной эмоциональной французской организации, почувствовала себя здесь несколько не в своей тарелке; на которую, кстати говоря, окруженный горным хребтом, Турин очень похож.
Только по дороге к настоятельнице, Готель насчитала полдюжины небольших церквей, четыре кузницы, три мясные лавки, шесть молочных, еще несколько свечных мастерских, но при этом не уловила ни одного признака её родственной близости с этим, сокрытым снежными вершинами, "домом".
Потратив на рынке пару монет и подкрепившись по пути масляной булочкой с оливками, очень скоро она явилась к раскрытым дверям Санта Марии. Увидев совсем небольшую церковь, после монументального Нотр-Дама и собора в Лионе, Готель на секунду смешалась в сомнении, туда ли она пришла, и провела несколько минут, оглядываясь на площадь и прохожих. Те же, часто входили в сей храм и выходили, так благоговейно держа друг друга за руки, что Готель в какой-то момент, поддалась общему темпу и не замедлила войти внутрь. Привыкшая проводить время с Господом не только за молитвой, но и свободное, она совершенно стеснилась у стены и наблюдала за прихожанами со стороны.
Все, видимо, очень торопились, потому что всё делали очень быстро. Быстро перебирали слова молитв, быстро вставали и тут же исчезали, словно куда-то опаздывали. И Готель, приняв во внимание количество мастерских на улицах города, невольно сделала единственный вывод, что все они бежали обратно на работу, которая, похоже, являлась здесь не только важным занятием, но и каким-то смертным грехом.
- Дитя моё, - услышала вдруг за спиной Готель и вздрогнула от неожиданности, - простите меня, сеньорита, если напугала вас, - добавила монашка.
Она была худа чуть больше тридцати лет и носила ухоженную темную рясу, из-под которой не выглядывало ни единого волоса, но которые, похоже, имели такой же темный цвет, как и у большинства италиек.
- Всё хорошо, - улыбнулась девушка, приложив на мгновение руку к сердцу.
- Мне показалось, вы кого-то ищете.
- Вы правы, сестра, я ищу сестру Франческу.
- Сестра Франческа - это я, - ответила та важно, приподняв подбородок, и, слегка прищурившись, добавила, - не вы ли та самая мадмуазель Сен-Клер из Марселя?
- Да, сестра, - улыбнулась Готель.
- Пойдемте, - сказала настоятельница и пошла вперед, - мы ждали вас раньше, у вас всё хорошо?
- Да, сестра, - отвечала вслед девушка, - перевал занял у меня больше времени, чем я планировала.
- Я думала, вы будете старше.
"Я тоже так думала", - промолчала Готель, и ей показалось, что как только сестра Франческа узнала, кто перед ней, её тон сменился с вежливого теплого на вежливый официальный.
- Я бы сказала, что ваш визит делает нам чести, если бы…, - замолчала настоятельница.
- Если бы что, сестра?
- Если бы знала о ваших намерениях, - сказала та, остановившись в пустом коридоре.
Церковь была настолько старой, что не источала ни единого запаха, кроме ладана и благовоний.
- Мои намерения очевидны, - ответила Готель, - я желала бы служить послушницей при вашем храме.
- Да, но почему здесь?
- Я родилась здесь, - тихо ответила девушка, - но если вы желаете, я сейчас же уйду, - развернулась, было, Готель.
- Вы не можете, - остановила её настоятельница, испугавшись, - послушайте, люди из Ордена приходили ко мне, и я обещала, что позабочусь о вас; и сейчас, я лишь хочу знать, нужно ли мне волноваться на этот счёт или нет.
- Нет, матушка, - кротко ответила Готель.
Настоятельница опустила глаза и пошла дальше:
- Наши кельи находятся в доме на другом берегу реки.
Солнце было готово вот-вот сесть за горизонт, что навело Готель на мысль зайти в свечную лавку. Здесь были, как совсем тоненькие свечки за ломаный грош, с которыми едва успеешь открыть гостю дверь, так и большие и весьма дорогие, служившие не один вечер и даже не одну неделю.
Турин заканчивался рекой По. За ней стояло еще несколько фермерских домиков и монаший приют в предлинном доме двух этажей, служивший обителью сразу трём храмам. Сами кельи размещались на втором этаже, на первом же находились уборные, склад, кухня и столовая с тремя столами на дюжину мест каждый. Стол слева относился к церкви Санта Марии, настоятельницей которой была сестра Франческа и куда была принята Готель. За столом посередине обедали служители храма Сан-Сальваторе, а у стены справа стоял стол церкви Сан Джованни Баттиста. И всё остальное здесь было пронизано тем же духом сплоченности, поскольку все три храма стояли почти в той же близости что и столы, да и сестры жили по нескольку человек в комнате.