Матушка Готель, стр. 38
Готель смотрела на Сену и вертела в руках опавший листок.
- Вы собирались к Жилю, - напомнила она.
- Да, - улыбнулся тот и махнул рукой, - но я пойду к нему позже.
Но Клеман не пошел к нему ни позже, ни на следующий день. А в тот день, он купил на все деньги фруктов и принес их Готель. Он пытался заботиться о своей супруге в соответствии с её положением в обществе и в его сердце, даже если бы ему в итоге пришлось спать под открытым небом.
- Когда вы доделаете крышу? - снова спросила его жена к зиме, - не шутите так Клеман, день на день ляжет снег.
И после долгих уговоров, Клеман всё же собрал какие-то средства и залатал крышу. Днем он находился в магазине, а едва начинало смеркаться, приходил к Готель и садился у огня.
- Меня сегодня посетила мадам Леблан, - рассказывал он, откашлявшись, - она пересмотрела весь мой ассортимент.
- И что же она купила? - спросила супруга, шинкуя салат.
- Пока ничего, - ответил Клеман, - но она обещала снова. Знатная дама. Пока у меня будут такие покупатели, мой магазин будет процветать.
- Я зайду к вам завтра, убрать, - сказала Готель, постучав ложкой по краю миски.
И на следующий день, раздав у собора горячую сдобу Гийома, она пришла в лавку. У Клемана горел камин, но Готель не могла отделаться от ощущения, что в доме, всё же, необъяснимо холодно. Стены не были прогретыми, как бывает в доме, где регулярно топят, и даже на камине по краям блестел иней. Готель сделала шаг к лестнице на второй этаж, но Клеман вцепился в неё двумя руками с глазами переполненными страха:
- Постойте! - взмолился он.
- Вы не жалеете меня совсем! - крикнула она, выкручивая себе руки, пытаясь вырваться, - на улице зима! Вы не топите, вы совсем не топите дровами! И вы ничего не едите.
Готель села на ступени лестницы и тихо заплакала.
- Закрывайте магазин, - вытирая лицо проговорила она и посмотрела на растерянного Клемана, - закрывайте этот проклятый магазин!
Когда они пришли в дом Готель Клеман сел у огня, пока его супруга готовила постель.
- Вам лучше снять одежду, чтоб быстрее согреться, - сказала она.
Он стащил с себя сапоги и сбросил на пол тулуп:
- Я помню, как увидел вас в первый раз. В платье из голубой парчи. Вы были похожи на ангела.
Готель подошла к огню, взглянула на мужа и слезы брызнули из её глаз. Она бросилась через улицу и заколотила в окно Гийома.
- Что случилось, мадам Сен-Клер? - заохал старик.
- Лекаря! Зовите лекаря! Скорее! Скорее! - кричала она среди дороги.
Вернувшись, она уложила Клемана в постель и вытирала с его лица пот, пока не пришел доктор.
- К сожалению, болезнь вашего мужа слишком усугублена его слабым состоянием, - сказал он, спустившись с мансарды, - я дал ему лекарство, но если жар скоро не сойдет, мадам…, мне очень жаль.
Готель села на стул. Как ни твердила она в душе, что Клеман был только обстоятельством её, не сложившейся, как бы ей хотелось, жизни; сейчас она не могла представить себе эту самую жизнь без него. После того, как все ушли, она поднялась в комнату, где лежал Клеман. Он дрожал от озноба, но увидев супругу, улыбнулся:
- Вы надели бежевое платье.
Готель улыбнулась в ответ и взяла мужа за руку.
- Оно ужасно, - пересохшим голосом проговорил он и попытался повернуться, - а мне сейчас тяжело смеяться. Почему вы молчите? - спросил он её, - вы что-то знаете? Должно быть.
- Простите, - заплакала Готель.
В доме сделалось так тихо, что было слышно, как за окном ложится снег.
- Жалко, что сейчас не видно вашего вьюна, у него чудный запах, - чуть шевеля губами, произнес Клеман.
В течение нескольких часов Готель сидела рядом, вытирала лоб и давала ему воды.
- Вы оставите мне мое кольцо? - вдруг спросил он.
- О, мой бедный Клеман, - снова заплакала Готель.
- Да бросьте, - улыбнулся он, - я счастливчик, у меня лучшая в Париже жена…, - еле слышно договорил он сухими губами и застыл.
- Клеман! - крикнула Готель, - Клеман! Не оставляйте меня, прошу вас! Прошу вас…
Утро было пустым и тихим.
- Что случилось, дорогая? - спросила Констанция, - на вас лица нет.
- Клеман, - беззвучно пошевелила губами Готель.
Несколько ночей она провела во дворце, рядом с графиней.
- Я так редко говорила, что люблю его, - шептала она на груди подруги, - может быть, вообще не говорила.
Потеря Клемана стала для Готель колоссальной, какой потери она себе никогда и не предполагала. "Я прожила рядом с ним более тринадцати лет, - скажет она много позже, - но мне кажется, что я его пропустила"; поскольку до самого конца она была уверена, что их общение и брак были временным спасением, чем-то не настоящим, компромиссом, а та жизнь - неудавшаяся, с Раймундом - она была настоящей. Но стоило Клеману исчезнуть, всё стало неважно. Как впрочем, и её вечное внутреннее противостояние с Раймундом - её отчаянное сопротивление действительности. Даже когда она узнала, что Раймунд, через пять или шесть лет, откупился от Альфонсо и Прованса за тридцать тысяч и даже признал себя вассалом Алиеноры; ничего из этого больше не имело смысла и не приносило ей никакого удовлетворения. Жизнь Готель также не двигалась назад, и что-то менять уже было поздно, и оттого потеря Клемана становилась еще более невосполнимой. Она стала невосполнимой потерей следующих десяти лет, которые по сути своей оказались вычеркнутыми, и осталось лишь ожидание конца. Долгое, наказательное. Как однажды она призналась на исповеди Морису: "Эти десять лет стали для меня немым адом, за все мои грехи".
VII
- Во мне верность, - прочитала Констанция эпитафию с камня.
- Я решила, что он достоин этих слов больше, чем я, - призналась Готель на могиле своего покойного мужа.
Они вышли с кладбища к Сене, и пошли неторопливым шагом к центральному острову. Готель хромала на больную ногу и порой останавливалась перевести дыхание. На её прежде черных волосах, за последние десять лет, появились редкие проседи.
- Мы не были близки, как это говорится, - пошла она дальше, - скорее, я не была. Я помню, однажды спросила его, желает ли он детей, и, знаете, он ответил, что также сильно, как и я. И я спросила, почему же он никогда не говорил об этом, о возможности завести ребенка на стороне; я бы не была против. Но он сказал, что эта общая неразрешимость делала его ближе ко мне.
Констанция вертела в руках сорванный цветок и послушно следовала за своей подругой.
- Простите, - сказала Готель, - я столько говорю о себе, что мне самой неловко.
- Не извиняйтесь, мне нравиться вас слушать. К тому же, стоит мне вернуться, не слышно никого, лишь графа да Филиппа. Зайдемте во дворец, - вдруг предложила графиня, - я познакомлю вас с молодой королевой.
Париж блестел под голубым небом, режущей его натрое рекой, а мосты через неё были забиты людьми и телегами, и город бурлил, создавая с этим потоком единый ансамбль движения и жизни.
Через несколько минут они вошли во дворец, и Готель увидела двор, словно это было тридцать лет назад. С зеленой травой и нагретыми солнцем каменными скамейками, фонтаном, каменистой площадью и ступенями, подымающимся к парадным дверям. Девочка десяти лет, сложив за спиной руки, что-то шептала заливающейся смехом Анне, которая затем садилась под дерево и то же самое наказывала своей непослушной кукле. И Готель подумала, что если сейчас повернет направо голову, то непременно увидит рыжие кудри сестры Элоизы. Она обернулась, но увидела Констанс, та улыбалась и что-то говорила ей, но Готель была слишком погружена в себя. Она видела, как перед ними, там под деревом, зарождалась новая жизнь и совсем другая история. И, возможно, в той истории не будет ни её, ни Констанции, никого из тех, кто участвовал в их свершенной судьбе. Но будут другие короли и графы, и трижды сменятся епископы, взведутся новые соборы, и это будет целый водоворот, наполненный какими-то своими чувствами, горестями и радостями, неразделенной любовью, а может и головокружительным счастьем; следующий цикл, пережить который потребовалось бы сил и желания, по крайней мере, на следующие пятьдесят лет.