Законник., стр. 13
Правда, для этого мне пришлось недели три ежедневно загонять мэтра Джиэро в состояние небытия. И целенаправленно привязывать свой образ к единственной женщине в Кошмаре, которую мне было не жалко.
В результате вся похоть королевского палача сконцентрировалась на Детоубийце. А ко мне, ее 'жалкому подобию', пропал всяческий интерес.
Единственная шероховатость, убрать которую мне почему-то не удавалось, было мое имя: несмотря на почти ежедневные попытки это изменить, мэтр Джиэро упорно продолжал называть Валию Илзе. Поэтому в дни, когда в Кошмаре могли появиться мой отец или мать, мне приходилось являться в пыточную на час раньше обычного. Чтобы оторвать 'влюбленного' от его пассии и хоть как-то настроить на работу…
…Испуганный голос Гноя раздался за моей спиной минут на двадцать раньше, чем я ожидала:
— Ваше высочество? Мэтр? Там… эта-а… ее величество королева Галиэнна!!!
– 'Там' — это где? — хмуро поинтересовалась я. И вздрогнула: заигравшись с изменениями, я забыла приказать унести Валию обратно в камеру!
— Вон-а, по лестнице спускаются… — выдохнул палач.
— Ну, и чего ты встал? — рявкнула я. — Хватай кресло ее величества и ставь на место малой жаровни!
— Ага… Уже тащу! — вцепившись в резной подлокотник, заверещал он. Потом сообразил, что сначала надо убрать жаровню, и рванул к ней. Случайно смахнув на пол клещи для вырывания ногтей…
Услышав грохот, Валия, безучастно смотревшая в потолок, дернулась и заверещала.
Побледнев, как полотно, Гной затравленно посмотрел на стоящего к нему спиной мэтра, и, сглотнув слюну, коротко тюкнул женщину кулаком в висок.
Крик тут же оборвался. Одновременно со Словом Освобождения, которое я под шумок шепнула мэтру Джиэро:
— Ладирен-СВИСС…
…Замерев в дверном проеме, мама царственно обвела взглядом пыточную, ненадолго остановила его окровавленном теле Валии, распростертом на дыбе, и уставилась на темя склонившегося в поклоне королевского палача:
— Джиэро? Ты что, не знал, что сегодня мы работаем со вторым элирейцем?
— Знал, ваше величество… — не поднимая головы, пробормотал он.
— Так почему ты не приказал тут убраться?
Мэтр Джиэро сгорбился еще больше и еле слышно прошептал:
— Простите, ваше величество… Не успел…
— Тогда что тут делает эта тварь? — мотнув головой в сторону Валии, зашипела мать. — Вы что, не можете тешить свою похоть где-нибудь еще?
— Илзе — не тварь! — вскинув голову, рыкнул палач. И, сорвавшись с места, в два прыжка оказался рядом со своей 'милой'.
— Илзе? — мама непонимающе посмотрела на меня.
'Потом…' — одними губами произнесла я. И, убедившись в том, что мама прочла мою артикуляцию, повернулась к Гною: — Бегом за Ласло, живо…
…Гной исчез за дверью буквально через мгновение. А следом за ним, баюкая на руках тело Валии, вышел из пыточной и мэтр Джиэро.
— Ее что, тоже зовут Илзе? — проводив его взглядом, недоверчиво поинтересовалась мать.
Я отрицательно покачала головой.
Взгляд мамы потемнел:
— И давно он ее так называет?
— Первый раз я услышала где-то дней двадцать тому назад…
— А ты не… — мать оборвала предложение на полуслове. Точно зная, что я ее пойму.
— Нет. Он — КОРОЛЕВСКИЙ ПАЛАЧ…
Взгляд мамы вильнул, и я вдруг почувствовала, как жалкие остатки моей веры в родителей испаряются, как утренний туман на ярком солнце: мама РЕШИЛА НЕ ГОВОРИТЬ отцу о том, что его в сознании его игрушки начались необратимые изменения! И о том, что эти изменения представляют опасность для моей жизни и чести!!!
Не почувствовать изменение моего настроения мама не могла. Однако, вместо того, чтобы попробовать убедить меня в своей правоте, она просто пожала плечами:
— Умница…
'Умница?…' — мысленно повторила я. И вытаращила глаза, пытаясь удержать наворачивающиеся слезы…
…Процесс наложения личины на второго элирейца прошел мимо меня: все, что я говорила или делала, происходило без участия разума. А момент, привязки его к поводырю, не запомнился вообще: нормально соображать я начала только тогда, мама произнесла Слово Освобождения, и запечатленный открыл глаза.
Естественно, скрыть свое состояние от самой сильной Видящей Делирии мне не удалось, поэтому, дождавшись, пока Гной выведет элирейца в коридор, а мэтр Джиэро отойдет в дальний угол пыточной, я намеренно очертила ей круг 'терзающих меня' мыслей:
— А что мне делать, если он перестанет переносить желание на Образ?
— Не перестанет… — поняв, что именно я имею в виду, шепотом успокоила меня мать. — Ты — принцесса, а он — быдло…
— Да, но тут, в Кошмаре — я никто. Просто его помощница…
Следующие слова мамы ввергли меня в ступор:
— Только не вздумай его заговаривать… Хватит нам одной Кариэны…
— Так она…
— …от чахотки… — перебила меня мать. И, увидев, что мэтр поворачивается к нам, повысила голос: — …И если я еще раз увижу пыточную в таком непотребном виде, то пожалуюсь отцу…
— Да, ваше величество… — склонив голову, пролепетала я. И злобно зыркнула на ухмыляющегося палача…
Глава 8. Граф Томас Ромерс
…Вскинутый перед собой лук, зажмуренный правый глаз, искривленный в мстительной гримасе рот… Высверк лезвия топора… Розовато-белый край перерубленной пополам ключицы, торчащей из раны… Посвист пролетевшей мимо стрелы… Скрежет острия копья, принятого на щит… — в какой-то момент Том вдруг понял, что его тело двигается само. Как на тренировке. А он — думает! Причем не об ударах, защите или перемещениях, а о своем сюзерене, исчезнувшем в лесной чаще.
Нет, он нисколько не сомневался в том, что правильно понял жест 'продолжай'. И не сомневался в том, что граф Утерс сможет справиться с Фахримом Когтем. Но мысль о том, что выстрел в спину может оборвать жизнь самого непобедимого бойца, упорно действовала на нервы. Поэтому, зарубив последнего разбойника, Том метнулся к краю обрыва, окинул взглядом картину развернувшегося в овраге побоища, и, убедившись, что воины Правой Руки прекрасно обходятся и без него, рванул в лес.
Для того чтобы двигаться по следу, оставленному предводителем разбойников, не надо было быть следопытом: Фахрим Коготь, спасая свою жизнь, несся сломя голову. Оставляя за собой самую настоящую тропу — разбросанную в разные стороны прелую листву, глубокие вмятины в земле, вывернутые из земли камни и содранный со стволов мох. При желании можно было сказать, где он терял равновесие, где падал, а где пытался оглянуться, чтобы оценить свои шансы на спасение.