Госпожа моего сердца, стр. 34

Но она боялась смотреть на свое отражение в зеркале. Она никогда не могла поверить, что на самом деле сама по себе была такой обольстительной, и подозревала, что прельщает всех своим могуществом, богатством и властью.

Теперь, когда она посмотрела в это своеобразное зеркало – его лицо, – она поняла, что все до сих пор было только тенью настоящих чувств и настоящей страсти.

Она поднялась, испытывая потрясение и стыд. Он не глядел на нее, занимаясь своим делом так целеустремленно, словно оно требовало от него полного внимания.

Меланта стряхнула песок с накидки и зашагала к зарослям высокого тростника, чтобы поскорее укрыться в нем.

Рук замер, слыша ее удаляющиеся шаги. Сейчас он сидел на корточках около ее мехов, собираясь сложить их.

Он был подавлен и потрясен. Шутя и смеясь, она одним легким усилием разнесла в щепки его «оборонительные сооружение», над созданием которого он так долго и упорно трудился. Она лежала на нем, игривая и беззаботная, как ребенок, и безрассудная, как потаскушка.

Он дотронулся до того места на подбородке, которого касались ее губы, а затем стал разглядывать свои пальцы.

До тех пор, пока она держится на расстоянии от него и презирает его, он находится в безопасности. Ее настроение и высокомерие служили для него своеобразной защитой, а ее высокое положение создавало между ними непреодолимую стену даже здесь, когда они были одни в этой глуши. В те моменты, когда воля его ослабевала и желания грозили слишком сильно захватить его, ему лишь достаточно было вспомнить ее слова о том, как она презирала и не любила грубых простых людей.

Но уже ничто не могло спасти и остановить его, если она вздумает обрушить на него свое очарование смеха. Вот где таилась ее настоящая власть – совсем не в ее красивой внешности или ее положении. Она смеялась над Ланкастером, и сын короля оказался перед нею на коленях. Теперь она рассмеялась снова, и Рук сразу же был сражен, побежден, и оказался совсем беспомощным, как один из зверей Цирцеи.

И еще он понял, что страстно желал своего поражения. Боль в пустом желудке, да что там – боль от пронизывающего копья была бы ничем в сравнении со сладостной болью желания, горячей волной растекавшегося по его телу.

Он закрыл глаза. Он дал клятву верности дочери дьявола. Это было как раз тринадцать лет назад – несчастливое и роковое число. Вот она и пришла за ним!

Глава 10

Птицу надо накормить. Это было ясно без слов. Все камни на рукавице и приманке принцессы, все камни, которые остались в брошенных ими сундуках, все ее меховые одежды и украшенные жемчугом платья не стоили и половины того, во что оценивался этот белый сокол. Испытываемый самим Руком голод, чувство опасности, неловкость, возникшая между ними – все это отступило на задний план теперь, когда встал вопрос о питании сокола.

Гринголет не ел уже два дня. Он был возбужден, рвался на охоту, расправляя крылья и выпуская когти. Принцесса готовилась к охоте, заменяя путцы и осматривая должник и клобучок.

Огромные стаи птиц, которые опускались на реку утром на рассвете, уже исчезли. Теперь пролетали лишь редкие и одиночные птицы. Несмотря на то умение, которое продемонстрировала принцесса Меланта, когда она обращалась с приманкой, Рук совсем не был уверен в ее мастерстве как охотника. А сегодняшнее ее ребячество утром тем более не укрепляло его во мнении, что она может участвовать в этом сложнейшем виде охоты. Сам он совсем не умел охотиться с соколами. Предстоящая охота рядом с широким руслом реки все более внушала ему опасения – преследуемая птица обязательно ринется дальше от берега и, значит, атака произойдет над водой.

Однажды он был при дворе, когда Ланкастер и его брат, принц, возвращались с соколиной, охоты. У них тогда было что-то около полу десятка хорошо обученных соколов, охотившихся на журавлей и цапель. Он помнит, как среди большой и яркой процессии было множество слуг в мокрой одежде, промокших придворных и собак с влажной шкурой. Тогда витал всеобщий дух оживления – день был не очень холодным, и замок с теплым очагом совсем близко.

Здесь не было ни собак, ни слуг, на случай, если сокол выпустит свою жертву под водой. А единственным придворным был сам Рук.

Может быть у нее есть какое-то колдовство завораживать жертву. По крайней мере, все ее движения были уверенными. Сейчас она шла впереди него, пробираясь сквозь высокий тростник и неся сокола. Камни сверкали из-под ее развевающейся накидки. Сейчас она походила на валькирию из древних приданий, молчаливую деву-воина, идущую на битву. Рук тихо следовал за ней. Он снял свои шпоры, а также все металлические части доспехов, из которых теперь на нем осталась только кожаная куртка. В руках он нес меч.

На покрытом густыми зарослями берегу она остановилась. Футах в пятидесяти от берега Рук увидел пару диких уток – крякв. Но на то, что, взлетев, они полетят в нужном направлении, надежды не было.

– Эти подойдут, – пробормотала она так тихо, что он едва расслышал ее. Она искоса взглянула на него. – Ты должен зайти туда – в дальний тростник, и ждать моего сигнала. Надо будет вспугнуть дичь, пока он не поднялся очень высоко. Не так высоко, как в прошлый раз.

Он осмотрел тростник, стараясь выбрать наилучший путь.

– Какой знак следует мне ожидать?

– Крика черного дрозда.

– Госпожа, – чуть слышно произнес он. – Нет ли у вас знаний о колдовских заклинаниях, чтобы направить их сюда?

Искоса она так взглянула на него, что он смешался и быстро добавил:

– Если мне придется плыть, я могу утонуть или занемочь от простуды, оставив мою госпожу совсем без защиты.

Взгляд ее сиреневых глаз, казалось, прожжет дыру в его теле.

– Так ты боишься промокнуть? – насмешливым тоном произнесла она.

Ему это, однако, не показалось смешным.

– На мне моя единственная одежда, моя госпожа. Я не смогу сменить ее.

Она презрительно сложила губы.

– Так ты просто снимешь ее, и я отвернусь, раз ты такой скромный и стеснительный.

Он вспыхнул от смущения и почувствовал, как горячая волна покатилась по его телу. Она, кажется, тоже почувствовала его состояние, так как быстро отвела глаза в сторону и добавила:

– В нашем небольшом отряде ты, кажется, лучший по швырянию камней. Может, ты воспользуешься своим умением и забросишь камешек так, чтобы он упал за утками. Может быть, он заставит их подняться и последовать по направлению к берегу.

Рук подумал про себя, что даже слабое умение ворожить имело больше шансов, чем эта хитрость.

– Госпожа, может быть все-таки лучше ворожба? Ну, хотя бы самое слабое заклинание. Бог нас простит.

Она высоко подняла свои брови.

– Я вижу, что ты ведешь себя неподобающим образом только, когда это тебе удобно, рыцарь-монах.

– Не монах, – пробормотал Рук. Его стало раздражать это придуманное ею прозвище.

– А я не ведьма. – Она смотрела прямо в его глаза. – Я жду, когда ты будешь готов выполнить мои указания.

Рук стиснул зубы и двинулся по берегу, подобрав два камня, которые ему показались наиболее подходящими для этой цели – достаточно тяжелыми и одновременно плоскими, чтобы произвести большой всплеск на воде. Он пригнулся и двинулся в тростник, раздвигая его заросли по мере продвижения. Его ноги утопали в иле и грязи, и он старался тихо поднимать их, чтобы избежать чавкающих звуков.

Меланта в душе вполне разделяла нежелание Рука залезать в холодную воду, однако никогда бы не призналась ему в этом. К сожалению, у нее и вправду не было возможности обратиться к какому-либо волшебству или заклинаниям. И единственное, на что она могла рассчитывать, было ее искусство соколиной охоты и выучка Гринголета. Сокол был достаточно опытным, чтобы выждать, пока дичь не окажется над сушей, и только тогда атаковать ее. С другой стороны, утки, скорее всего, предпочтут лететь по ветру, а над рекой поток воздуха был наиболее сильным. Так что, если только они достаточно разумны или утомлены, они не покинут русла реки и не станут отклоняться к берегу. Однако, госпоже Судьбе было угодно послать сюда именно крякв – наиболее сильных и больших по размеру диких уток, уверенных в себе благодаря своим размерам и скорости лета. Именно это и давало надежду – они вполне могли решиться на бегство от сокола над землей. Тогда бы у них не оставалось шансов, так как в полете по прямой он мог обогнать любую другую птицу в этом Божьем мире.