Цветы из бури, стр. 72

— Моя жена, — сказал он. — Прекрасно. — Он стоял и отдыхал, похожий на полутеневой силуэт в потоках солнечного света. Его жена. Она моргнула и отвела глаза, потому что смотреть на Кристиана было больно.

Глава 25

Общаясь только с ним, никому не представленная, она не имела контактов с людьми и жила в доме как гостья. Но ни леди де Марли, ни сам Жерво не хотели больше такого допускать.

— Он — герцог, а вы — герцогиня, поэтому вам надо начинать заниматься делами, — объявила его тетушка.

Под ее руководством Мэдди запросила квартальный отчет и теперь сидела и просматривала его вместе с Кальвином и Роудс. Перед ней лежала толстая книга расходов за полгода, и Мэдди немало узнала из нее. Многие считали, что герцог просто давно болеет, но Роудс и дворецкий хорошо понимали, в чем дело. Хотя слово «опека» никто не произносил. Мэдди подозревала, что они беспокоятся о будущем, и о том, кто будет распоряжаться состоянием. Прислуга напряженно держалась с ней, но дела все делала, и прежде, чем им уйти, Роудс осторожно спросила, не покинет ли герцог замок.

— Я не знаю, — честно ответила Мэдди. — Я поговорю с герцогом. Хотя, по-моему, он здесь чувствует себя неплохо.

— Умоляю вас, ваша милость, не спрашивайте. Не надо, это был глупый вопрос. — Дворецкий сурово посмотрел на Роудс. — Вы что-то несете всякую чепуху, миссис Роудс. С чего бы его милости уезжать из замка.

Роудс приняла упрек молча. Мэдди решила, что лучше всего пойти им навстречу.

— Может быть, вы слышали, что дееспособность герцога ставится под сомнение?

— Мы не слышали ничего особенного, ваша милость. Мы знаем только, что его милость нездоровы, — сказал староста явно фальшиво.

— Это правда, он болел. Верно также, что в ближайшие месяцы может возникнуть вопрос о его дееспособности.

Слуги стоически взирали на нее.

— Вы верите в то, что он может быть недееспособным? — спросила Мэдди старосту.

— Конечно, нет, ваша милость.

— Он не может хорошо говорить, — ответила Мэдди.

— Верно. Мы замечали. Но все остальное, кажется, в порядке.

Мэдди подумала, что это скорее вежливость, чем искренность. Но по крайней мере, их слова показали степень преданности герцогу этих людей.

— Да, — сказала она. — Если вы будете терпеливы, дадите ему время и будете внимательны, то увидите, что с ним все в порядке.

— Очень хорошо, ваша милость.

— Я буду особо внимательна. И я прошу каждого из вас объяснить всем слугам, что ко мне надо обращаться просто «хозяйка». Я была воспитана на принципах нашего братства, и к другому я не привыкла.

— Хозяйка?

— Просто хозяйка.

— Могу я попросить вас, — произнес дворецкий, — обращаться к вам «мадам», что более соответствует чести дома?

Мэдди поглядела на него.

— Я думаю, что честь дома больше зависит от того, как ведут себя его обитатели, а не как они друг к другу обращаются.

Неожиданно Мэдди поняла, что голос ее звучит, должно быть, слишком высокомерно. Она умолкла, а потом добавила:

— Не хочу сказать, что я знаю, как вести хозяйство в таком доме. Мне понадобятся ваши советы и помощь. Но я сама не хочу вас обманывать и надеюсь, что вы будете искренними со мной. Герцогу действительно угрожает опасность. Если это случится, я не могу ручаться за будущее. Поэтому, может быть, никто не осудит вас, если сейчас вы не станете меня слушаться. Но так как я… его жена, я должна делать то, что мне полагается сейчас, и так, как мне представляется наилучшим.

— Да, хозяйка, — сказала Роудс, — были какие-то разговоры насчет его милости, но как-то неопределенно. Я, по крайней мере, благодарна вам за откровенность. Лучше знать худшее, чем пребывать в неведении и недоумении.

— Да, действительно. Благодарю вас, хозяйка… — дворецкий произнес это обращение, словно выговаривал иностранное слово.

Мэдди провела этот разговор в будуаре герцогини, но потом леди де Марли пригласила ее в гостиную и стала обсуждать необходимые траты. Последний отчет за квартал был в пометках герцога, в основном здесь давались инструкции управляющему о починке водопровода. Общий расход расходов на содержание прислуги был весьма велик. В замке имелся лесник, несколько егерей, водопроводчики, фонарщики, осветители, шестнадцать горничных, трое плотников, обойщик и еще некто, кого называли «гонгист». Расходы только на одни свечи изумили Мэдди. Она даже почувствовала себя виноватой, что Жерво зажег так много свечей, чтобы она не боялась привидений. Они с леди де Марли сразу пришли к соглашению, что количество эля в подвалах, пожалуй, слишком велико, учитывая число посещений. Но когда она возразила против тринадцати фунтов на пудру для волос лакеев, то это сразу же вышло за рамки приличия.

— Речь идет о чести дома, — с важным видом заявила леди де Марли.

— Однако, — не согласилась Мэдди, — я думаю, этот обычай можно нарушать в тех случаях, когда нет торжественных событий или гостей.

— Вы ничего не понимаете в таких делах, невежественная девушка. Без пудры они будут выглядеть убого.

— Я могу заметить, что волосы лучше постоянно держать коротко стриженными и аккуратными, — Мэдди сделала пометку, так же, как герцог.

— Чепуха! Они должны быть напудрены!

— По особым случаям, да, — повторила Мэдди.

— О, вы, как я вижу, своенравны.

Мэдди непонимающе посмотрела на леди де Марли.

— Вы из тех тихих сирен, которые жуют свою жвачку и упрямо делают свое, что бы им ни говорили. Мэдди улыбнулась.

— Нет. Я думаю, что по натуре я сварлива и своевольна, как и вы тоже. Но от отца я знаю, что спокойное упрямство — лучшая манера поведения.

— Сварлива! Да как вы смеете! При таком нахальстве…

— Вы… гордость, — сказал Жерво, выходя из спальни, — тетушка.

— Объясните этой глупышке, что люди должны быть напудрены!

— Должны быть… что?

— Слуги, — сказала Мэдди. — Пудра для волос. Вы истратили тринадцать фунтов за квартал.

— Гроши! — воскликнула тетушка. — Они должны быть напудрены. Будьте настойчивы, Жерво.

— Их можно пудрить только по особым случаям, — сказала Мэдди. — И когда приходят гости.

— Гости могут прийти в любое время. Они появляются без предупреждения. Вы не понимаете порядков и традиций. Жерво, я предлагаю вам сейчас же объяснить это своей жене.

Он посмотрел куда-то между ними, словно это был какой-то глубокий спор.

— Соломон. — Кристиан поднял руку и сделал рубящий жест. — Половину напудрить, половину нет.

Мэдди посчитала.

— Их всего семь. Пополам не делится.

Муж ответил, не моргнув глазом:

— Напудрите всем по половине головы.

Мэдди задумалась, а потом вдруг разразилась смехом. Кристиан с удовольствием наблюдал за ней. Она всегда смеялась так, как будто делала это впервые в жизни.

Герцог подумал, что хорошо бы написать ее портрет. Грустный Рембрандт. Задумчивая улыбка. Она не то чтобы красавица, но нужно поймать какое-то неуловимое выражение. Хорошо бы суметь это сделать. Как тогда, когда он уговаривал ее. Ее прямодушное выражение лица изменилось, когда обещанное стало реальностью. Он уже знал, что прямой подход к делу для нее самый легкий и что мягкий добродушный юмор наиболее действенен. Таким путем можно быстрее обезоружить ее, чем с помощью лести или настойчивых просьб. Чувство юмора у Мэдди незамысловатое. Чем большую нелепость сказать, тем скорее до нее дойдет. «Интересно, смеются ли вообще квакеры?» У него была для нее радостная приятная новость. Кристиан протянул ей записку, написанную рукой Дарэма.

— Отец!.. Приезжает, наверное, сегодня.

Ее лицо просияло от радости. Мэдди взяла у него бумагу, быстро прочла и прижала к губам.

— Ох, — сказала она растерянно, — что он подумает?

— Решит, что вы составили чудесную партию, — ядовито заметила тетушка Веста.

— Я не должна была выходить замуж без его разрешения. Нельзя было поступать по своему усмотрению. — В ее голосе послышался оттенок страха. Кристиан наблюдал за игрой чувств на ее лице.