Тебе назло (СИ), стр. 21

— Нет.

Телефон замолчал, а через пять секунд, как раз в тот момент, когда Генка меня поцеловал, зазвонил вновь. Завьялов телефон из руки выпустил, и тот упал куда-то между диванных подушек. Но я уже не слышала его настойчивую трель, и она меня не беспокоила. Сколько недель я мечтала об этом поцелуе? Самой не верится, самой смешно, но поцелуй самый сладкий и долгожданный. Я развернулась у Завьялова в руках, открываясь, и его рука тут же нырнула мне под кофту. Он меня гладил, время от времени рука накрывала мою грудь, пальцы теребили кружево бюстгальтера, а потом вдруг всё кончилось. Генка резко отодвинулся, воздух в себя со свистом втянул, и откинулся на спинку дивана, а я осталась лежать на его коленях, и тоже далеко не сразу пришла в себя. Поняла, что телефон молчит, в квартире тихо и только наше дыхание слышно. Я губы облизала. Они странно тряслись и их немного саднило. Всё-таки Завьялов умеет целоваться. Один поцелуй, а в голове уже ветер гуляет, руки сами к нему тянутся, надеясь на продолжение.

Генка попытался меня поднять, я спорить не стала, села и сдвинулась к подлокотнику дивана, а губы вытерла тыльной стороной ладони. Невыносимо было думать, что он сейчас встанет и поедет к ней. А я здесь останусь, одна. Вот как он может меня бросить?! У него просто права такого нет. Он ведь всегда был со мной, когда был мне нужен, и сейчас… просто уйти…

Завьялов сидел в полуметре от меня, напряжённый, хмурый, и смотрел в сторону, на старинные напольные часы, которые глухо тикали. Я совершенно не знала, что делать. Пыталась вспомнить, как раньше запросто флиртовала с парнями, что-то им говорила, смело улыбалась в ответ на их улыбки, а наедине вот с этим субъектом становилась неуверенной и перепуганной. И чего мне стоило решиться… Очень осторожно ногу сдвинула и кончиками пальцев его руки коснулась. Генка никак не отреагировал, несколько секунд ждал чего-то, а потом пальцами мою лодыжку обхватил. Я сначала решила, что остановить меня пытается, но он повернулся ко мне, под колени подхватил и притянул ближе к себе.

— Кирилл нас обоих убьёт, если узнает, — сказал он.

Я за шею его обняла.

— Он не узнает.

Следующие несколько месяцев стали самыми безумными, но и самыми счастливыми в моей жизни. Я их часто вспоминаю. Особенно, когда грустно становится, в голове вертятся мысли именно о том времени. Всё плохое из памяти уплывает, а хорошее тосковать заставляет. И этому тоже трудно радоваться. Но мы тогда такими были… Не скажу, что влюблёнными, потому что о любви не говорили, но, мне кажется, я тогда об этом и не задумывалась, я просто хваталась за Генку, с каким-то диким восторгом, и на будущее мне было наплевать. Ну, кто в восемнадцать-девятнадцать лет о будущем всерьёз задумывается? Важнее ощущения, время проведённое вместе, разговоры ни о чём, какие-то мелочи, незначительные, но такие запоминающиеся. А риск только разжигал чувства и страсть. Наверное, если бы я почувствовала, что Завьялову от меня кроме секса ничего не нужно, то со временем остыла бы, разочаровалась, обиделась, но никаких предпосылок к этому не было. Когда мы были наедине, Генка был самым лучшим на свете мужчиной. Чуть грубоватым, сдержанно-ласковым и он всё про меня знал. Мне ничего не требовалось ему объяснять, на что-то его уговаривать, он принимал меня такой, какой я была, без всяких "но", а это лучшее, что может быть. Именно этого мне так сильно будет не хватать в той жизни, которая начнётся без него. Но тогда я не задумывалась об этом, помыслить не могла, что всё сломается, и мы с Генкой едва ли не врагами станем. Хотя, нет, не враги, просто люди, которые очень стараются стать друг другу чужими. Меня это убивает…

Но тогда, несколько лет назад… Я была счастлива.

Во-первых, я довольно быстро отвадила всех его женщин. Я Завьялову не оставила выбора да и времени думать о певичках, танцовщицах и еже с ними. Он весь был мой, и не помню, чтобы он особо сопротивлялся или расстраивался. А во-вторых, нам, конечно, везло. Я переехала к папке, а тот был занят работой, строительством дома, семьёй. Ника занималась ребёнком и мужу помогать пыталась, вот и получилось, что я, не смотря на то, что жила рядом с ними и всегда была на глазах, большинство времени была предоставлена самой себе. Врать близким людям, конечно, нехорошо и неприятно, но тогда я мало задумалась о морали и о неправильности своих поступков, а уж тем более о том, что они за собой повлекут. Несколько раз мы с Завьяловым чуть не попались, причём, в самых пикантных ситуациях, но каждый раз удавалось как-то выкручиваться. К тому же, в первый раз это случилось уже на второй день после моего переезда из квартиры матери. Папка с Никой ещё были на отдыхе, а мы с Генкой одни в их квартире. Естественно, что получив полную свободу действий, в какой-то момент потеряли бдительность. Два дня вообще из квартиры не выходили, зная, что побеспокоить нас никто не может, и поэтому, когда на утро в дверь требовательно позвонили, я всерьёз перепугалась. В первый момент. На постели подскочила, спросонья не сразу вспомнив, почему я не дома, потом в голове, как удар молнии: "Папка с Никой вернулись!", а когда поняла, что быть этого не может, ведь я им поздно вечером звонила, и домой они не собирались, тогда уже посмотрела на Генку, который тоже зашевелился, но лишь лицо рукой закрыл и вздохнул. Я его в бок толкнула.

— Ген. — Он никак не отреагировал, и я толкнула сильнее. — Гена! Кто-то в дверь звонит.

Завьялов тут же открыл глаза.

— Что?

— Пришёл кто-то. — Я с постели встала и внутренне напряглась, когда звонок повторился. Халат на себя накинула. — Иди к отцу в комнату, — сказала я, и джинсы ему кинула.

Я опасалась, что явилась домработница, и после пары проверочных звонков, решит дверь своим ключом открыть, но звонок повторился в третий раз, и я, остановившись на несколько секунд перед зеркалом, направилась к двери. Расстроилась, когда мать увидела. На продолжение увлекательного разговора двухдневной давности, я настроена не была. Между прочим, щека до сих пор побаливала. А мама в квартиру ворвалась, явно разозлённая, и даже оглядывать интерьер по привычке не стала. Сразу на меня уставилась.

— И как это понимать?

— Что именно? — Я руки на груди сложила, в основном для того, чтобы халат на груди не распахивался.

— Я домой вернулась, а ни тебя, ни вещей нет. Вот я и спрашиваю…

— Я же сказала, что перееду к папе.

— А я тебе сказала, чтобы ты не выдумывала!

— Я разговаривала с отцом! — невольно повысила я голос. — И он сказал, чтобы я переезжала к нему и не трепала себе нервы… с твоими мужьями. Живи со своим Вадиком, и радуйся. Зачем тебе я? — Усмехнулась. — Папа сказал, что все твои творческие начинания поддержит, так что не переживай.

Мама заправила белокурые волосы за ухо очень элегантным жестом.

— Ты ему всё рассказала, да?

— Да, — не стала я скрывать.

— Ты просто сумасшедшая, Вася. Я же тебе объясняла, и не раз…

— Мама, он мой отец. И он единственный, кто меня любит.

— То есть, я тебя не люблю? — Она выглядела оскорблённой.

Я нервно дёрнула плечом и глаза отвела.

— Наверное, любишь. Но свою личную жизнь ты любишь больше.

— А Филин, значит, святой!

— Мама, давай не будем снова начинать. Я останусь здесь, это решено. Домой не вернусь.

— Глупость делаешь!

Я не собиралась отвечать, рукой неопределённо махнула, если честно, было не по себе, на маму смотрела, и мне вдруг жаль её стало, неудобно перед ней за своё бегство из родного дома, но возвращаться мне всё равно не хотелось. Не собиралась, что готова была ей повторить ещё раз. Но потом в глубине квартиры хлопнула дверь, негромко, и, возможно, мы и не услышали бы, но замолчали не вовремя, и щелчок замка, кажется, по всей притихшей квартире пронёсся. Я машинально голову повернула, и на моём лице, должно быть, что-то такое отразилось, потому что мама насторожилась.