Последнее правило, стр. 22
Она кричала на меня целых семьдесят девять минут — в основном, как она оскорблена моим поступком. Она еще больше рассердилась из-за того, что я искренне не мог понять, почему ее расстраивает то, что я делаю. Она отобрала десять моих блокнотов с «Блюстителями порядка» и страницу за страницей уничтожила в бумагорезательной машине, и внезапно я совершенно ясно понял ее намерения. В тот вечер я настолько разозлился, что, когда мама спала, перевернул корзину с изрезанной бумагой прямо ей на голову.
К счастью, меня не исключили из школы — большинство учителей знало меня достаточно хорошо, чтобы понять, что я не представляю угрозы для окружающих, — но урока, который мне преподала мама, оказалось достаточно, чтобы я больше не повторял подобных ошибок.
Я говорю все это, чтобы вы поняли: импульсивность — симптом, присущий людям с синдромом Аспергера.
А импульсивность никогда ни к чему хорошему не приводит.
ЭММА
Мне разрешается работать над рубрикой дома, но каждый вторник я должна торопиться в город на встречу с редактором. Большей частью это задушевные беседы: она рассказывает о неприятностях в своей жизни, ожидая, что я дам ей совет, как даю в журнале основной массе читателей.
Я не против, потому что считаю: один час в неделю поработать психотерапевтом — очень выгодный обмен на зарплату и медицинскую страховку. Но это также означает, что по вторникам, когда Джейкоб встречается с Джесс, уже она отвечает за то, чтобы вовремя привезти его домой.
Сегодня вечером, не успела я переступить порог, как вижу в кухне Тео.
— Как ты себя чувствуешь? — спрашиваю я, щупая ладонью его лоб. — У тебя температура?
Я звонила домой из Берлингтона, как всегда делаю, выходя с работы, и узнала, что Тео заболел и сейчас не в себе, потому что он ушел из школы, совершенно забыв, что должен сегодня отвести Джейкоба на встречу с Джесс. Второй звонок, в школу, помог мне сохранить самообладание: миссис Гренвил разговаривала с Джейкобом и посоветовала ему, на какой сесть автобус, чтобы добраться до нового жилища Джесс. Она заверила, что Джейкоб чувствовал себя уверенно, отправляясь туда один.
— Простудился, — говорит Тео, уклоняясь. — Но Джейкоба еще нет, хотя уже половина пятого.
Больше он может ничего не говорить: Джейкоб скорее даст руку на отсечение, чем пропустит серию «Блюстителей порядка». Но сын опаздывает всего на пятнадцать минут.
— Он встречается с Джесс на новом месте. Вероятно, теперь она живет чуть дальше, чем находится ее общежитие.
— А если он туда так и не попал? — спрашивает явно обеспокоенный Тео. — Я должен был остаться в школе и проводить его, как обычно…
— Дорогой, ты заболел. Кроме того, миссис Гренвил считает, что Джейкобу представилась отличная возможность проявить независимость. Кажется, у меня есть в компьютере новый телефон Джесс; я могу ей позвонить, если это тебя успокоит.
Я обнимаю Тео. Я уже давно не обнимала младшего сына: когда мальчику пятнадцать лет, он избегает телесных проявлений родительской любви. Как приятно, что он волнуется за Джейкоба! Между ними существуют разногласия, но в глубине души Тео любит старшего брата.
— Я уверена, что с Джейкобом все в порядке, но рада, что ты о нем беспокоишься.
И в это мгновение я принимаю поспешное решение отплатить Тео за добрые чувства к Джейкобу.
— Давайте сегодня пойдем в китайский ресторанчик! — предлагаю я, хотя мы не можем себе позволить ужинать в ресторанах, к тому же Джейкобу непросто угодить с блюдом, приготовленным не мною.
На лице Тео отражаются смешанные чувства, потом он кивает.
— Было бы круто, — угрюмо бросает он и выскальзывает из моих объятий.
Открывается дверь в прихожую.
— Джейкоб? — окликаю я и выхожу навстречу сыну.
На мгновение у меня пропадает дар речи. Глаза у сына дикие, из носа течет. Он хлопает руками по бокам, отпихивает меня к стене и убегает в свою комнату.
— Джейкоб!
Дверь его спальни не запирается, я вырезала замок несколько лет назад. Сейчас я толкаю дверь и обнаруживаю Джейкоба в шкафу, под свисающими рукавами рубашек и брюками. Он раскачивается вперед-назад, из горла вырывается высокий, гнусавый звук.
— Что случилось, малыш? — спрашиваю я, опускаясь на колени и залезая к нему в шкаф. Крепко прижимаю его к себе и начинаю петь: «Я застрелил шерифа… но не убивал его помощника».
Джейкоб так сильно хлопает руками, что делает мне больно.
— Поговори со мной, — прошу я. — Что-то случилось с Джесс?
При звуке ее имени он изгибается, как будто его пронзила пуля, и начинает так сильно биться головой о стену, что оставляет вмятины.
— Перестань, — прошу я, изо всех сил пытаясь оттянуть его на себя, чтобы он не покалечился.
Успокоить аутиста, с которым случился припадок, все равно что остановить торнадо. Когда видишь, что беда неминуема, поделать ничего нельзя — лишь переждать бурю. В отличие от вспышек гнева обычных детей, Джейкоба не интересует моя реакция на его поведение. Ему все равно, причинит ли он себе вред. Он поступает так не для того, чтобы чего-то достичь. По правде говоря, он в этот момент совершенно себя не контролирует. И сейчас, когда ему уже не четыре и не пять, я не могу его сдержать.
Я встаю, выключаю в комнате весь свет и задергиваю шторы, чтобы было темно. Ставлю диск с Марли. Потом начинаю снимать одежду с вешалок и сваливать кучей на сына — сперва он лишь сильнее кричит, но потом под весом одежды успокаивается. К тому времени, как он засыпает у меня на руках, у меня уже порвались и блузка, и чулки. Диск полностью прокрутился четыре раза. Будильник Джейкоба показывает 20.35.
— Что же тебя расстроило? — шепчу я.
Это могло быть что угодно: перепалка с Джесс, или ему могла не понравиться планировка кухни в ее новом жилище. Или он слишком поздно понял, что не успевает к началу любимого сериала. Я целую Джейкоба в лоб. Потом осторожно высвобождаюсь из цепких объятий и, подложив ему под голову подушку, оставляю сына, свернувшегося калачиком на полу. Укрываю его разноцветным стеганым летним одеялом с изображением почтовых марок, которое лежало сложенным в его шкафу.
Все тело затекло. Я спускаюсь вниз. Во всем доме темно, свет горит только в кухне.
«Давайте сегодня пойдем в китайский ресторанчик!»
Но это было до того, как меня поглотила «черная дыра», в которую Джейкоб может превратиться в любой момент.
На стойке стоит тарелка с хлопьями, на дне капля соевого молока. Возле миски, словно упрек, — коробка с рисовыми хлопьями.
Быть матерью Сизифов труд. Латаешь в одном месте, рвется в другом. Я стала верить, что жизнь, которой я живу, всегда будет трещать по швам.
Отношу тарелку в раковину и глотаю слезы, комом вставшие в горле. «Тео, мне очень жаль!»
«В очередной раз».
ДЕЛО 3: Обмолвился, насмеялся, «упекли»
Дэннис Рейдер был женат, имел двух взрослых детей, являлся бывшим предводителем младшей дружины скаутов и старостой своей лютеранской церкви. Он также был — как выяснилось после расследования, длившегося тридцать один год, — серийным убийцей, известным как ОНУ (сокращенно от «ослепить, надругаться, убить» — именно таким образом он отправил на тот свет десять человек в Уичито, штат Канзас, в период между 1974 и 1991 годами). В полицию поступали письма, в которых он хвастался убийствами и смаковал ужасающие подробности. После продолжительного молчания эти послания вновь стали поступать в 2004 году, и в них автор брал на себя ответственность за убийство, в котором его даже не заподозрили. Был проведен анализ ДНК частичек, обнаруженных под ногтями жертвы, и власти в попытке найти серийного убийцу сравнили результаты этого анализа с 1100 образцами ДНК.
Благодаря одному из средств связи от ОНУ — компьютерному диску, который был отправлен на местное телевидение, — метаданные, полученные из документа Microsoft Word, говорили о том, что автор документа некто Дэннис и он как-то связан с лютеранской церковью. Через Интернет полиция вышла на подозреваемого — Дэнниса Рейдера. Получив образцы ДНК дочери Рейдера и сравнив его с образцами ДНК на теле жертвы, полиция обнаружила семейное сходство. Это дало им достаточно оснований для ареста. Дэнниса Рейдера осудили на 175 лет тюремного заключения.