Ярмарка невест, стр. 50

Несколько раз в течение так долго тянувшихся двух дней она вспоминала их последний поцелуй. Она поняла тогда, что любит его. Марджори вопреки всему надеялась, что Раштон прямо спросит ее, почему сэр Литон-Джонс сжимал ее в объятиях. Она до того занеслась в своих мыслях, что воображала, как Раштон, получив объяснение, опустится на одно колено, признается ей в любви и попросит ее руки.

Но все это было очень глупыми грезами. Казалось, Раштон решил думать о ней лишь самое худшее.

Она упрямо продолжала смотреть ему в глаза и почувствовала, как сердитый румянец заливает ее щеки при виде осуждающего выражения на его лице. И, может быть, именно из-за ее смущения Раштон решил подойти к ней. Она уже негодовала, глядя на непримиримо вздернутый подбородок. И он, конечно, с ходу обрушился на нее с язвительными замечаниями.

— У вас такой вид, будто вы оцениваете каждого джентльмена, которого видите, — начал он резко и вполголоса. — Вы готовитесь соблазнить свою очередную жертву? Интересно, с какой целью? В самом деле, мисс Чалкот, разве ваша мать не учила вас, что вы не должны целовать каждого джентльмена, которого вы встретите?

— Как вы смеете! — прошептала Марджори, потрясенная злобой, прозвучавшей в его голосе. Она отвернулась и отошла от него, не желая больше ничего говорить.

Но не тут-то было. Теперь он последовал за ней.

— О, неужели я вас обидел? — едко проговорил он ей в самое ухо. — Я не хотел вас обидеть, я хотел только обвинить вас в том, что, вращаясь в обществе, вы неприлично себя ведете.

— Я не «вращаюсь» в обществе, мистер Раштон, — бросила она, обернувшись через плечо. — Или вы не заметили? Это не мой мир, это всего лишь мое место, где я надеялась найти мужа для Дафны.

Слезы обожгли ей глаза. Она быстро заморгала, сдерживая их. Пробираясь дальше через толпу костюмов и масок, она наконец проложила себе дорогу к выходу.

Мистер Раштон последовал за ней в фойе и попросил остановиться всего лишь на секунду. Он отвел ее в сторону и более тихим и сочувствующим голосом сказал:

— Я никогда не винил вас за мотивы поступков, касающихся вашей сестры, Марджори, но разве вы уже не наделали достаточно вреда? Если вы не будете осторожны, то сэр Литон-Джонс станет думать, что он в вас влюблен. В конце концов, целовать каждого джентльмена…

— Каждого джентльмена?! — вскричала она. — Почему вы продолжаете повторять это, будто я пристаю к каждому мужчине, с которым беседую?!

— Тогда скажите мне, что я должен думать. Не успело пройти и несколько мгновений с тех пор, как я держал вас в своих объятиях, целовал вас и чувствовал, что вы… — Он сделал короткую паузу, как будто пытался сдержать свои эмоции. — Скажите мне только, как вы смели целовать сэра Литон-Джонса. О, черт возьми, я не хочу знать!

Он почти отвернулся, но Марджори удержала его, взяв за руку и крепко ее сжав. Она пыталась не дать волю гневу и, несколько раз глубоко вздохнув, прошептала:

— Но я хочу, чтобы вы все-таки узнали кое-что. Во-первых, за всю свою жизнь я целовала только двух мужчин. Один из них — это безнадежно эгоистичный, надменный человек, который смеет называть себя джентльменом, а другой — это сэр Литон-Джонс. И он, по крайней мере, был настолько порядочен, чтобы попросить моей руки, прежде чем поцеловал меня в губы. Это много честнее, чем ваше поведение. Но ведь вы никогда не намеревались жениться, не так ли, Раштон?

Элегантный законодатель моды побледнел, вздрогнул и закрыл непривлекательно разинутый рот. Выглядел он так, будто его ударили чем-то тяжелым по голове.

— Он просил вашей руки? — спросил он, ошеломленный.

— Действительно, просил. Я вижу, вы ошарашены. Что же, джентльмен не может просить меня стать его женой?

Раштон покачал головой, как будто пытаясь уложить в ней услышанное.

— Вы приняли его предложение?

— Нет, конечно. Хотя я ценю его как одного из самых добрых моих знакомых, говоря по правде, я не влюблена в него.

— Не понимаю, — ответил Раштон недоверчиво. — Вы поступили бы правильно, выйдя за него замуж. Ваше будущее было бы обеспечено, ваш трудный путь стал бы легче. Вы могли бы отвезти Дафну в Лондон на малый сезон и вмиг от нее избавиться. Не могу поверить, что вы отказались от такого выгодного брака.

Марджори почувствовала острое желание влепить ему пощечину. Эти слова не принадлежали человеку, который лелеял мысли о том, чтобы опуститься на одно колено и попросить ее руки.

— А я не могу поверить, что вы одобряете подобный план, особенно после всех ваших уверений относительно Дафны. Но все это не относится к делу. Теперь скажите мне, если можете, вы когда-нибудь намеревались жениться?

Он нашел взглядом ее глаза, нахмурился и с взволнованным выражением лица понес какую-то чушь.

— Что касается моих намерений в отношении вас, я могу только сказать… о, черт бы побрал это все, я не знаю, что сказать!

И с этими словами он вежливо поклонился и оставил ее одну.

Следующие несколько часов Марджори чувствовала, как будто говорит, жестикулирует, смеется и танцует в густом тумане. У нее было так же тяжело на сердце, как ночные небеса отяжелели от дождевых туч. Она ощущала такое глубокое отчаяние, что, пытаясь унять одолевшую ее сердечную боль, с необычной для себя энергией бросилась в радости танца.

К одиннадцати часам, когда распорядитель завершил маскарад, оказалось, что она танцевала все танцы, не пропустив ни одного. Ее ноги нестерпимо болели, и она была уверена, что стоптала одну из туфель.

Много ей было до этого дела! Что значили эти мелочи, когда ее сердце было осуждено навеки принадлежать мужчине, который не мог ответить ей взаимностью?!

Когда толпа медленно потянулась к выходу, Марджори обнаружила, что ее тетя занята разговором с миссис Раштон. Их выбор тем — достоинства набивного ситца и кисеи — должен был бы доставить ей удовольствие, но в тот момент ее интересовали только ее кровать и подушка, на которую она могла бы опустить свою усталую, измученную голову.

Она заняла свое место рядом с миссис Вэнстроу и молча ждала, смотря в пол. Она рассеянно подумала, где же может быть Дафна, но не особенно беспокоилась. Когда толпа поредеет, сестра без труда сможет их найти. Прошло четверть часа, а Дафна все еще не появилась. Марджори начала внимательнее рассматривать собрание олимпийских гостей, все больше удивляясь, что никак не может найти среди них кисейное деревенское платье и белую маску Дафны.

Тетя Лидди, заметив отсутствие Дафны, довольно резко повернулась к Марджори.

— Где твоя сестра? — спросила она сердито. — Я ужасно устала и хочу вернуться домой. Марджори покачала головой:

— Не знаю. Теперь, когда я об этом думаю, не могу припомнить, что видела, как она танцует хотя бы один из последних контрдансов. И карточной игрой она не увлекается, так что я просто не могу себе представить, чтобы она провела эти часы в карточной комнате. Но где же еще она могла быть все это время? Когда вы видели ее в последний раз?

Миссис Вэнстроу задумалась.

— Некоторое время назад. Я видела, как она говорила с молодым джентльменом, который носил довольно странную пару оленьих рогов. Я не поняла, кто это был.

Миссис Раштон, которая слушала их разговор, сообщила необходимую информацию.

— Вы говорите о Сомерсби.

— Так это Сомерсби ходил вокруг и колол других гостей своим головным убором? Но почему же он оделся оленем?

Миссис Раштон ответила:

— Это костюм героя греческого мифа. Я забыла имя. Там юношу застали наблюдавшим за купавшейся в источнике богиней Артемидой. Богиня пришла в ярость и превратила молодого человека, искусного охотника, в оленя. После этого его растерзали собственные собаки.

— Какая ужасная история. Но вы уверены, что это был Сомерсби?

— Несомненно. Он и Дафна разговаривали несколько минут. Я совершенно ясно это помню, потому что я собиралась позвать его, но они очень быстро покинули бальный зал. Дафна, насколько я помню, была очень взволнованна. Полагаю, виконт отвел ее в прихожую, чтобы вернуть ей хорошее настроение.