Ярмарка невест, стр. 49
33
Миссис Притчард в самом деле явилась на праздник в паланкине. Ее несли два силача, обмотанных листьями кувшинок. Одного из них Марджори узнала. Он нес ее портшез в «Полумесяц» несколькими неделями раньше.
Все гости оживленно ходили по бальному залу, но при появлении миссис Притчард всякое движение прекратилось. В комнате наступила тишина. Иногда только раздавалось изумленное «ах» при виде миссис Притчард, одевшейся на олимпийский маскарад не наядой, как она обещала, а Медузой. Ее головной убор изображал тех самых змей, что извивались на голове Горгоны. На ней был только легкий тюль, расшитый золотом, а поверх — алая бархатная туника. На босых ногах красовались золотые сандалии, а пальцы ног были унизаны кольцами с драгоценными камнями.
Марджори мысленно одобрила творческий замысел и элегантность этого необычного костюма. На ней самой было простое платье из розового шелка и соответствующее домино. Она жалела, что не успела сшить костюм для себя. Миссис Притчард явно затмевала всех собравшихся.
Миссис Вэнстроу была среди тех, кто буквально открыл рот при виде необычайного костюма миссис Притчард. Марджори наклонилась к тете Лидди, и у нее вырвалось восхищенное восклицание при виде головного убора. Тетя только фыркнула. Марджори с трудом подавила улыбку. Она легко заметила, что, хотя миссис Вэнстроу была в изящнейшем наряде, изображая Венеру, — мягкий белый батист и серебряная вышивка — и костюм этот очень украшал роскошный пояс, тетушка все равно побагровела от зависти при виде успеха миссис Притчард. Поэтому Марджори и не удивилась, когда тетя прибегла к единственному доступному ей средству омрачить победу соперницы. Она громко застонала и упала в обморок.
Марджори видела, что тетя наблюдает за последовавшей суетой через опущенные ресницы. Паника, если и не оправдала всех ожиданий миссис Вэнстроу, то, по крайней мере, оказалась достаточной, чтобы отвлечь внимание от невероятного появления миссис Притчард.
Вокруг миссис Вэнстроу собрались дамы, они визжали, вскрикивали и хлопали ее по рукам и щекам. Через мгновение она картинно начала оживать и прошептала слабым голосом:
— Если бы меня перенесли в более тихое место, например, на паланкин…
— Да, конечно! — Воскликнула ее дорогая подруга миссис Ходжес. — Миссис Притчард! Миссис Притчард! Вы должны разрешить миссис Вэнстроу воспользоваться одним из ваших… э-э… рабов! Бедняжке очень плохо, и она упала в обморок.
Делать было нечего. Миссис Притчард должна была вежливо уступить свой трон.
К удивлению Марджори, хозяйка вовсе не впала от этого в уныние. Пока тетю Лидди выносили из бального зала, Марджори поняла, что у миссис Притчард были все основания чувствовать себя великолепно. Она не только показала всем свое великодушие, уступая паланкин, но и заодно на время избавилась от главной соперницы.
В то время как те, кто окружал миссис Вэнстроу, протискивались сквозь коридор в восьмиугольный двор, Марджори услышала, что миссис Притчард открыла бал. Распорядитель пригласил на танец даму самого благородного происхождения из всех присутствующих, которой этим вечером оказалась леди Литон-Джонс, мать неудачливого поклонника Марджори.
Когда Марджори в последний раз окинула взглядом собрание, прежде чем самой выйти в коридор, она почувствовала, что ее щеки запылали. Распорядитель кланялся баронету, одетому в римскую тогу, с венком из серебряных листьев на густых каштановых волосах. Прошло два утомительных дня с тех пор, как она получила от сэра Литон-Джонса страстное предложение руки и сердца, но все это время Марджори не переставала глубоко сожалеть о своем неверно истолкованном поведении. Она уже говорила с баронетом, когда он только прибыл на бал, и снова извинилась за недоразумение. Он, видимо, уже пришел в себя, потому что попросил ее больше не думать об этом. Он доказал, что хочет остаться ее другом, пригласив ее на котильон. Марджори с благодарностью согласилась.
Дамы оживленно хлопотали над миссис Вэнстроу.
Они даже раскашлялись из-за резкого запаха из нескольких предложенных ей флаконов для нюхательных солей.
Марджори стояла рядом с Дафной. Она немного отошла назад, повернула голову и чихнула.
— Боюсь, ей уделяют столько внимания, что она задохнется, — сказала она.
Дафна несколько раз кивнула, соглашаясь с ней.
— Ужас как все толпятся возле нее, — добавила она, морща нос. Дафна была одета крестьянской девушкой. Летнее платье из падающей свободными складками белой кисеи, на котором были вышиты цветы лаванды, полумаска из белого шелка с узором в виде веточки плюща вокруг масляной лампы, вышитой золотом. Лампа напоминала о смертной Психее, ставшей женой бога Эрота.
Марджори посмотрела на сестру. Как чудесно Дафна выглядела еще недавно, а теперь лицо ее под маской было необыкновенно бледным, этот мертвенный цвет кожи не оживлял ни малейший оттенок розового. Даже ее губы казались бесцветными.
Марджори, наклонившись к сестре, прошептала:
— Ты хорошо себя чувствуешь, моя дорогая? Кажется, я никогда не видела тебя такой бледной.
Услышав слова Марджи, Дафна повела себя как испуганный олень, готовый спасаться бегством. Ее большие голубые глаза быстро замигали, и она сделала несколько порывистых движений, как будто ей хотелось куда-то убежать и спрятаться, но она не могла этого сделать.
— Я… — начала она нервно, затем закрыла рот, замолчала и стала с беспокойным видом поправлять ленточки своей маски.
— В чем дело, дорогая? Ты нездорова? У тебя болит голова? Дафна, почему ты мне ничего не сказала? Тебе не надо было сюда приходить. Я уверена, что ты больна.
Дафна несколько раз глубоко вздохнула. Она казалась невыразимо печальной. Не будь они на виду у всех, Марджори обняла бы ее и утешила. Вместо этого она мягко взяла Дафну за руку и пожала ее.
— Скажи мне, что тебя беспокоит? Дафна вздохнула с тихим всхлипом и сказала, ничего не видя от слез:
— У меня… у меня так много друзей здесь, в Бате, Марджори, я не хочу уезжать, когда лето закончится. Я хочу остаться здесь навсегда. Я не знаю, что делать. Я не знаю, что делать. Мне так грустно из-за лета… и… из-за сэра Литон-Джонса… что он, что я… о, я бы хотела, чтобы я смогла полюбить его, а он — меня! Мне жаль, Марджори, мне так жаль.
Марджори почувствовала себя ужасно.
— Ты не должна огорчаться из-за сэра Литон-Джонса. Во всем виновата только я. Моя дорогая сестра, мы не должны терять надежды, что ты еще найдешь кого-то, кто сможет полюбить тебя. Ты еще обретешь и дом, и семью.
— Но, Марджори, — прошептала Дафна, в свою очередь сжимая ей руку, — ты будешь… я имею в виду, ты все еще любишь меня, даже несмотря на то, что я поступаю глупо и не люблю того, кого должна?
Марджори всмотрелась в залитые слезами глаза сестры.
— Ты все еще винишь себя из-за сэра Литон-Джонса? Прошу тебя, перестань. Но если ты хочешь услышать ответ, то да, моя милая, я всегда буду тебя любить. Всегда, какие бы глупые и отвратительные вещи ты ни делала. Ты моя самая дорогая, самая лучшая Дафна и всегда ею будешь.
Эти последние слова, казалось, утешили Дафну, и душившие ее слезы пошли на убыль.
Когда миссис Вэнстроу наконец полностью пришла в себя, все дамы вернулись в зал для приемов, чтобы посмотреть хотя бы завершающий этап контрданса леди Литон-Джонс с распорядителем. А Марджори вновь поймала себя на том, что она самым предосудительным образом приценивается ко всем подходящим холостякам. Она пыталась не думать о том, кто из них будет самым подходящим мужем для Дафны. Боже, каким злосчастным образом окончилась ее первая попытка. Но безутешное горе сестры, казалось, заставило ее снова обдумывать кандидатуры всех ее знакомых джентльменов.
Это продолжалось, пока она не заметила, что с другого конца комнаты на нее с хмурым видом смотрит из-под своей черной шелковой полумаски мистер Раштон. Когда она приехала в зал для приемов, то намеревалась подойти к нему и объяснить все. С того рокового момента, когда баронет сделал ей предложение, прошло двое суток. За это время Раштон не только не навестил ее, но и при встречах ограничивался лишь вежливым поклоном. Она подозревала, что он переменил свое мнение о ней. И ее подозрения подтверждало его сердитое нахмуренное лицо, которое она видела сейчас.