Любовное состязание, стр. 51

Наконец, прервав поцелуй, он торопливо заговорил:

– Мы поженимся в моем загородном доме в Гемпшире, как только заручимся согласием вашего отца. То есть, я хочу сказать… Грэйс, вы меня любите? Не просто по-детски, а по-настоящему…

Она коснулась его губ пальцами, а потом, быстро наклонившись вперед, наградила его поцелуем.

– Дорогой мой, я люблю вас всем сердцем! Клянусь!

Он вновь принялся целовать ее, на сей раз более страстно, пока она не оттолкнула его, зардевшись от смущения.

– Но я боюсь, – продолжала Грэйс, – вашего опекуна, вашего сводного брата. Разве Конистан не может запретить нам венчаться?

Дункан тяжело вздохнул.

– К несчастью, да! Такова была последняя воля моего отца. Власть Конистана распространяется и на всех моих братьев и сестер вне зависимости от возраста, а я, поверьте, давно уже перешагнул порог совершеннолетия!

Грэйс тоже ответила тяжким вздохом и откинулась на обтянутую алым шелком подушку.

– Мне не хотелось задавать этот вопрос, но, видимо, придется. Неприязнь Конистана ко мне как-то связана с его матерью и… моим дядей? Умоляю, только не говорите мне, что вы об этом ничего не знаете, а то, выходит, я обманула доверие своих родителей!

– Разумеется, я все знаю, – заверил ее Дункан, вздохнув с облегчением. – По правде говоря, я просто не был уверен, что ваши родители рассказали вам об этом… м-м-м… скандале.

– Я узнала о нем совершенно случайно и притом совсем недавно. Понимаете, она, то есть мать Конистана, приезжала навестить моего отца. Она приехала, потому что ее муж – брат моего отца – умер год тому назад, и она решила вернуться в Англию. Но папенька был ужасно недоволен, когда она к нему обратилась. Он вообще не желал с ней разговаривать! – Грэйс сокрушенно покачала головой. – Я знаю, это очень дурно с моей стороны, но единственный раз в жизни я почувствовала, что не могу согласиться с моим высокочтимым отцом. Мне кажется, он чудовищно несправедлив к ней! Нельзя ее презирать! У Конистана, по крайней мере, есть основания: ведь, покинув Англию, она бросила его! Словом, я случайно наткнулась на них в библиотеке. Миссис Баттермир обернулась и поглядела на меня, а я просто ахнула! Я была потрясена. Дело в том, что Конистан похож на нее, как две капли воды!

– Совершенно верно!

– Значит, вы с ней встречались? – спросила Грэйс. Когда он кивнул, она продолжала:

– Конечно, я не говорила о ней с папенькой, тем более, что он поднялся с кресла, сурово поджав губы, а это верный признак крайнего недовольства. Но потом маменька мне объяснила, что для священника это страшный позор – принимать у себя в доме такую особу. Однако цель приезда тети – как странно называть ее этим словом! – была проста: она приехала просить о помощи для своих мальчиков, а их у нее пятеро! Я до сих пор этого не представляю! Она, конечно, богата, мой дядя оставил ей целое состояние, а он был настоящий набоб, но она хотела, чтобы ее дети пользовались всеми преимуществами высшего общества и обучались в Итоне и Оксфорде. Ей нужна поддержка старшего сына, тем более, что мой отец отказался ей помочь.

– Мне хорошо известно о чувствах Роджера, – сказал Дункан. – Ваша… э-э-э… тетя нанесла мне визит в Лондоне, надеясь добиться свидания с Конистаном, но он отказал наотрез. Он мог бы с легкостью устроить будущее своих братьев и сестер, у него большие связи. Но он никак не хочет понять, что любой, кто близко знал нашего отца, не станет обращать внимания на то, что случилось больше двадцати пяти лет назад, тем более, что наш папаша вот уже пять лет с миром покоится в могиле.

Грэйс сжала его руку.

– Я слышу горечь в вашем голосе. Почему? Что случилось, дорогой мой?

Дункан помедлил, не желая раскрывать свои мысли и рассказывать неприглядную правду о своем отце. Но он обрел решимость во встревоженном и полном сочувствия взгляде Грэйс.

– Мой отец был чудовищем! – признался он. – Наверное, потому-то я и пришел в такой ужас, когда ударил вас по щеке, пусть даже случайно! Однажды я его видел… – голос Дункана дрогнул, ему пришлось собраться с силами, чтобы продолжить. – Моя родная мать… его жена! Как он мог поднять на нее руку?

– О, Боже, нет! – воскликнула Грэйс, прижимая платок к синяку на щеке.

– Тогда я впервые понял, что происходит. Но только теперь, оглядываясь назад, я вспоминаю, что моя мать что-то уж больно часто и неожиданно уезжала в Бат [24], оставаясь там каждый раз на несколько недель. В письмах она писала нам, что у нее внезапно начались желудочные колики и что ей лучше задержаться в Бате, чтобы полечиться минеральной водой, пока болезнь ее окончательно не доконала.

На несколько минут между влюбленными установилось молчание.

– Дункан, – заговорила наконец Грэйс, – а что, если вы привезете мать Конистана сюда? Если он сумеет ее простить, то, может быть, позволит нам пожениться?

Дункан долго смотрел на Грэйс, не говоря ни слова, мысленно ища доводы, чтобы отвергнуть ее предложение. Но ему так ничего и не пришло в голову, хотя сама мысль о том, чтобы устроить очную ставку сына с матерью, наполняла его душу неописуемым ужасом. И все же он решил сделать это!

– Я так и сделаю, – вслух сказал Дункан, поднимаясь с колен, онемевших от долгого пребывания в одном и том же положении. – И еще я попрошу мою мать тоже приехать. Кстати, – добавил он с радостной улыбкой, – я хочу вас с ней познакомить. – Но тут же его лицо вновь омрачилось:

– Конечно, Конистан может снять с меня голову, но, Богом клянусь, я это сделаю! Может, тогда он отпустит вожжи! Ну а пока будем держать нашу помолвку в секрете.

С этими словами Дункан, как бы желая скрепить помолвку и только что заключенный уговор хранить молчание, запечатлел последний поцелуй на благосклонных губах Грэйс.

30

Три долгих дня, пока ее щека не приобрела своих нормальных размеров, Грэйс скрывалась в спальне. Врач объявил, что удар не нанес никаких серьезных внутренних повреждений. Его предписания заключались главным образом в призыве иметь терпение и выждать. Он также порекомендовал пиявок, чтобы уменьшить отек, но у Грэйс не хватило мужества позволить ему приложить скользких тварей к своему лицу, хотя она знала, что даже сам принц-регент использует эту гадость!

Все это время Эммелайн пристально наблюдала за Дунканом, полагая, что влюбленность бедного мистера Силлота в Грэйс непременно должна сбить с него спесь. То, что она увидела, ее заинтриговало. Дункан словно стал на фут выше ростом и держался с уверенностью, которой она раньше в нем не замечала. Ей показалось, что он похож на человека, который достиг важного жизненного рубежа и одолел его с большим мужеством.

Навещая Грэйс в ее вынужденном уединении, Эммелайн заметила, что обычно свойственное ее дорогой подруге спокойствие духа стало как будто глубже. Тревоги и сомнения покинули ее, сменившись довольством, которое Эммелайн могла истолковать только одним: самые заветные надежды и чаяния Грэйс счастливо исполнились.

Задав подруге соответствующий вопрос, она подметила мгновенный румянец, стыдливую улыбку и искру, промелькнувшую в голубых глазах. Однако Грэйс, застенчиво и односложно отвечая на все ее расспросы, наотрез отказалась поверить ей свою тайну.

Увидев, что любые попытки прояснить загадку остаются бесплодными, Эммелайн в конце концов оставила подругу одну и вернулась к своим обязанностям хозяйки дома.

Пока Грэйс выздоравливала, турнир шел своим чередом. Брант Девок с минимальным разрывом побил Конистана во время Испытаний в Искусстве Стрельбы из Лука, Дункан же оказался на пятом месте, пропустив вперед Соуэрби и Чарльза Силлота. Эммелайн знала, что Дункан считается фаворитом в Испытании на Меткость, стало быть, у него сохранялся шанс завоевать титул Рыцаря-Победителя. Однако увидев, как он приветствует Грэйс при ее первом появлении в гостиной в субботу вечером, она подумала, что вряд ли этот титул ему так уж нужен. В их общении появилась какая-то новая, ранее не виданная нежность и ласка, наполнившая сердце Эммелайн надеждой. Дункан подвел Грэйс к креслу у камина и сразу же отступил в сторонку, чтобы дать возможность дамам подойти и полюбоваться злосчастным синяком.