Ярость, стр. 27

Она повернула меня к себе и поцеловала. Я ощущал ее нежную кожу, тепло ее бедер, но уже не мог возбудиться.

– Я видела, как ты на меня смотришь. Ты такой милый. Все будет хорошо, да?

– Я попытаюсь, – ответил я, ощущая себя полным кретином. Я притронулся к ее груди, погладил шею. Бесполезно.

– Только не говори Питу, он убьет меня, – произнесла Дана.

Она взяла меня за руку, и мы отошли на несколько шагов вверх, к соснам. Трава блестела в лунном свете. Тело Даны казалось неестественно прекрасным, словно сошедшим с фламандских полотен, когда она снимала платье…

– Это так чудно, – произнесла она, и по голосу я понял, что она возбуждена.

Она подошла ко мне и, пока я расстегивал негнущимися пальцами пуговицы рубашки, запустила руки в ширинку. Я сжался от страха: никакого возбуждения, никаких признаков эрекции. Сейчас она обманется в своих ожиданиях. Рука ее казалась мне словно неживой, прохладной, она не вызывала у меня никаких эмоций.

– Давай, – шептала она, – ну что же ты.

Я пытался подумать о чем-нибудь сексуальном. Вспомнил, как я смотрел однажды под платье Дарлин Эндрайсен, и она, кажется, знала это и позволяла мне смотреть. О французских порнографических открытках. Я представил себе Сандру Кросс в сексуальнейшем черном белье, и уже было появилась надежда, но тут… Это было сильнее меня. Ни с того ни с сего в памяти моей всплыл отец со своим рассказом об обычаях ирокезов. (– О каких таких обычаях? – недоуменно спросил Корки. Я рассказал ему, что ирокезы делают с женщинами.) Это меня добило. Теперь все попытки были бесполезны. Абсолютно ничего. И снова. И снова. Я уже лежал на ней, сбросив и джинсы, и трусы. Ощущал ее гибкое трепещущее тело. Я взялся рукой за свой член, словно спрашивая его, что случилось, и отчего он вдруг решил меня опозорить. Но ответа не последовало.

Я коснулся рукой ее лобка, затем провел пальцем по клитору. «Вот то самое место, о котором люди, подобные моему отцу, ведут бесконечные разговоры и отпускают шутки. И я должен сейчас… Должен…»

– Ну что же ты… – шептала Дана. – Давай, что ты медлишь, что случилось?

Я честно пытался. Но результатов никаких. И все это время мягкий звук волн звучал у меня в ушах, поглощал мое внимание.

Наконец я откатился от нее и неожиданно громко произнес:

– Извини.

Она вздохнула:

– Ничего, это бывает со всеми.

– Но не со мной, – ответил я, как будто это была первая неудача на десятки тысяч грандиозных сексуальных подвигов, когда орудие мое работало безотказно. Я чувствовал себя разбитым и опустошенным. Наверное, я извращенец. Эта мысль бросила меня в холодный пот. Я читал, что вовсе необязательно иметь гомосексуальные контакты или что-нибудь вроде этого, просто если ты извращенец, то однажды это всплывет и как-нибудь проявится.

– Все нормально, не расстраивайся, – сказала Дана.

– Мне правда очень жаль.

Она улыбнулась, но мне ее улыбка показалась неестественной. Я обеспокоился и несколько мгновений внимательно присматривался к Дане. Хотелось верить, что она улыбалась не затем, чтобы успокоить меня.

– Это трава, – продолжала Дана. – Могу спорить, что когда ты отойдешь после травы, у тебя все будет о'кей. Ты чудный парень.

– Черт возьми.

– Сейчас я вернусь к своим. Подожди некоторое время, прежде чем подняться туда.

Мне хотелось попросить ее остаться, позволить мне еще одну попытку, но я понимал, что обречен на неудачу. Дана одела платье, застегнулась и пошла по ступеням. Я остался один. Низко нависшая луна заглядывала мне в лицо, будто интересуясь, стану ли я плакать. Но я не собирался. Я собрал разбросанную одежду, отряхнул ее от песка и травы, оделся и пошел в дом. Пита и Даны не было. Джо уже успел подцепить чудную девчонку, и теперь они сидели в уголке, обнявшись. Я сел в другом углу и стал ждать, пока закончится вечеринка.

Наконец мы втроем сели в машину и отправились домой. Уже светало, первые лучи восходящего солнца окрашивали нежно-розовым облака. Мы молчали. Я не чувствовал в себе сил что-либо рассказывать. Сегодняшний вечер был слишком богат впечатлениями, и не самого приятного свойства. Я смертельно устал.

Как только мы вошли в комнату, я упал на постель. Последнее, что я заметил, это солнечные лучи, пробивающиеся сквозь пыльные стекла и отбрасывающие блики на подушку. Я отключился.

Это был кошмарный сон. Тени на стене, страх… Почти как тогда, в детстве. Но на этот раз пугающий звук приближался к моей двери. И вот она отворилась. Медленно, со скрипом.

На пороге был отец. В руках он держал маму. Нос ее был разрезан, из раны текла кровь.

– Ты хочешь ее? – спросил отец. – Возьми ее, держи.

Он бросил маму на кровать ко мне. Я увидел, что она мертва, в ужасе закричал… И проснулся. С эрекцией.

Глава 27

Все молчали. Даже Сюзанн Брукс не сказала ни слова. Я почувствовал усталость. Кое-кто выглядывал за окно, но там не было ничего интересного. Ничего не изменилось за этот час. Я подумал, что история Сандры была интереснее.

Тед Джонс смотрел на меня с презрением. Правда, я полагаю, что теперь он скрывал за ним ненависть, и это слегка льстило мне. Сандра Кросс погрузилась в свои мечты. Пэт Фитцджеральд из куска валяющейся в классе бумаги для контрольных сооружал реактивный самолет.

Неожиданно Ирма Бейтц вызывающе поглядела на меня:

– Мне нужно в уборную! Я вздохнул.

– Что ж, иди.

Казалось, она мне не верит. Дон Лорди хихикнул. Ирма произнесла:

– А ты в меня выстрелишь.

– Так ты собираешься в сортир или нет?

Она нахмурилась.

– Я потерплю.

Я надул щеки. Манера, которую я перенял от папочки.

– Хорошо, можешь идти, можешь терпеть, главное, не сделай лужу посреди класса. Это было бы неуместно.

Сара Пастерн, казалось, была шокирована этими словами.

Кик будто нарочно, чтобы разозлить меня, Ирма встала и подошла к двери. Одно было приятно: теперь Тед глазел на нее, а не на меня. Ирма остановилась, взявшись за ручку, как бы раздумывая. Она обернулась:

– Ты будешь в меня стрелять?

– Ты собираешься идти в сортир или нет? – ответил я вопросом на вопрос. Я понятия не имел, буду ли стрелять. Меня слегка расстроило то, что история Сандры произвела больший эффект, чем моя, и я думал сейчас не об Ирме. У меня было странное ощущение, что вовсе не я держу в заложниках ребят, а дело обстоит как-нибудь иначе. Например, все мы держим в заложниках Теда Джонса.

Возможно, стоило выстрелить. Терять было нечего. Возможно, этот жест поможет мне избавиться от ощущения, что сейчас я проснусь. Или окажусь в другом кошмарном сне.

Ирма открыла дверь и вышла, тщательно прикрыв ее за собой. Ее шаги послышались в коридоре. Ровные спокойные шаги, не ускоряющиеся, не переходящие в бег. Я почувствовал странное облегчение. Чувство, источник которого сложно объяснить.

Шаги затихли.

Тишина. Я ждал, что кто-нибудь еще захочет в уборную. Или что сейчас Ирма выбежит из школьных дверей с безумным лицом, которое тут же попадет на первые страницы всех газет. Но ничего не происходило.

Пэт Фитцджеральд шуршал крыльями своего самолета. Судя по звуку, это действительно был реактивный самолет.

– Выбрось к чертям эту штуку, – раздраженно произнес Билли Сойер, – и что за глупость делать самолетики из казенной бумаги.

Пэт не обернулся, и он явно не собирался выбрасывать чертову штуку. Билли больше ничего не сказал.

Новые шаги, теперь они приближались к нам.

Я поднял пистолет и направил его на дверь. Тед ухмылялся. Я видел на его лице отпечаток всех этих летних развлечений, дорогих клубов, шикарных машин и девочек, а также представление о своей правоте и бесконечную самоуверенность… Неожиданно я понял, что именно такое лицо и должно быть у настоящего делового человека, у акулы бизнеса. Он напоминал мне сейчас моего отца. Что-то было в них общее. Ледяное спокойствие, отстраненность, как у олимпийских богов. Но я слишком устал, чтобы играть роль Самсона. Я не хочу и не могу больше свергать идолов. Глаза его были ясны. Это взгляд человека, знающего, чего он хочет. Взгляд человека, уверенного в своей непогрешимости, взгляд политика.