Волки Кальи, стр. 77

— Сердце подсказало тебе правильно, — прошептал Роланд. Он думал о мешке, который Джейк нашел на пустыре, мешке с надписью «ТОЛЬКО СТРАЙКИ НА ДОРОЖКАХ СРЕДИННОГО МИРА». Этот мешок им понадобится, определенно понадобится, но не хотелось думать о том моменте, когда придется перекладывать шар из ящика в мешок.

Он отогнал и это мысль, а вместе с ней и страх, откинул материю, увидел деревянный ящик.

Несмотря на страх, коснулся темного, тяжелого дерева. «На ощупь все равно, что чуть смазанный металл», — подумал он. Почувствовал, как по телу пробежала эротическая дрожь. Поцеловала страх, как давнего любовника, и исчезла.

— Это черное железное дерево, — прошептал Роланд. — Я слышал о нем, но никогда не видел.

— В моих «Сказаниях об Артуре» оно названо деревом призраков, — также шепотом ответил Каллагэн.

— Да? Правда?

Конечно, ящик вызывал страх, мысли о том, что кто-то очень решил отдохнуть в нем, пусть и временно, от долгих странствий. Стрелку очень хотелось вновь прикоснуться к ящику, темное, прочное дерево молило об этом, но он заметил, что от его первого прикосновение гудение чуть усилилось, а когда он оторвал руку, вернулось на прежний уровень. «Умный человек не тычет палкой в спящего медведя», — напомнил он себе. Но народная мудрость не изменила его намерений. И он таки коснулся ящика, легонько, подушечками пальцев, потом понюхал их. Уловил запах камфары, огня и, он мог в этом поклясться, цветов далекой северной страны, которые цвели в снегу.

Роланд всмотрелся в вырезанные на крышке ящика розу, камень и дверь. А также в символы под дверью:

Опять потянулся к ящику. Каллагэн хотел перехватить его руку, но в последний момент передумал. Роланд коснулся крайнего символа под дверью. Вновь гудение, доносящееся из-под крышки, усилилось, гудения хранящегося в ящике шара.

— Не..? — прошептал он и прошелся пальцем по символам. — Не… найденная? — вроде бы озвучил прочитанное пальцами.

— Да, я уверен, что так оно и есть, — откликнулся Каллагэн. По шепоту чувствовалось, что он очень доволен, но, тем не менее, ухватился за запястье Роланда, с тем, чтобы оторвать его палец от ящика. Пот заблестел и на лбу, и на предплечьях. — Определенная логика в этом есть. Лист, камень, ненайденная дверь. Это символы из книги в моей реальности. Она называется «Обрати взгляд к родному дому, ангел».

«Лист, камень, дверь, — думал Роланд. — Роза кажется ему листом. Пожалуй. Такое вполне возможно».

— Ты его возьмешь? — спросил Каллагэн. Голос зазвучал громче, уже не шепот, в нем явственно чувствовалась мольба.

— Ты его видел, отец, сам шар?

— Ага. Однажды. Ничего ужаснее невозможно представить. Глаз чудовища из мира, недоступного Богу. Ты его возьмешь, стрелок?

— Да.

— Когда?

Роланд вдруг услышал колокольца, мелодию прекрасную и отвратительную одновременно, заставляющую скрипеть зубами. На мгновение стены церкви отца Каллагэна начали таять. Словно Магический кристалл, лежащий ящике, говорил им: «Вы видите, как мало от вас зависит? Как быстро и легко я могу все изменить, если у меня возникнет такое желание? Берегись, стрелок! Берегись, шаман! Пропасть вокруг вас! И достаточно моей прихоти, чтобы вы рухнули в нее».

И тут же все стихло.

— Когда? — Каллагэн перегнулся через зев люка, в котором стоял ящик, схватил Роланда за рубашку. — Когда?

— Скоро, — ответил Роланд.

Слишком скоро, — уточнило его сердце.

Глава 5. История Серого Дика

«Двадцать четыре, — думал Роланд в тот вечер, слыша крики подростков и лай Ыша. Он сидел на заднем крыльце дома Эйзенхарта в „Рокинг Би“. В Гилеаде, такое крыльцо, выходящее на поля, сараи и амбары, называлось рабочим. — Двадцать четыре дня до прихода Волков. И сколько до родов Сюзанны?»

Жуткая мысль вдруг мелькнула в голове. А если Миа, вторая личность, возникшая в теле Сюзанны, родит свое чудище аккурат в тот день, когда Волки придут в Калью? Такое казалось маловероятным, но, как резонно указывал Эдди, совпадения отменены. Роланд склонялся к тому, чтобы признать его правоту. И уж конечно, у них не было никакой возможности рассчитать период вынашивания этого монстра. Даже если бы речь шла о человеке, никто не мог гарантировать, что девять месяцев останутся девятью месяцами. Потому что время обрело способность растягиваться и ужиматься.

— Мальчики! — закричал Эйзенхарт. — Что, во имя Человека-Иисуса я скажу своей жене, если кто-нибудь из вас разобьется насмерть, прыгая с этого амбара?

— С нами ничего не случится, — прокричал в ответ Бенни Слайтман. — Энди не допустит, чтобы мы разбились! — мальчик, в комбинезоне и босиком, стоял в проеме ворот сеновала, над толстой доской с вырезанным на ней названием ранчо: «РОКИНГ БИ». — Или ты хочешь, чтобы мы на сегодня заканчивали с игрой, сэй?

Эйзенхарт взглянул на Роланда, который видел, что Джейк стоит за спиной Бенни, с нетерпением ожидая свой очереди, в таком же комбинезоне, позаимствованном у своего нового приятеля. Стрелок улыбнулся. Не смотрелся Джейк в такой одежде.

— Мне без разницы, будут они прыгать дальше или угомонятся, если ты это хочешь знать, — ответил Роланд на взгляд-вопрос.

— Продолжайте! — крикнул ранчер и вновь сосредоточился на железяках, которые лежали на крыльце. — Так что ты скажешь? Можно из этого стрелять?

Эйзенхарт представил Роланду для инспекции все свое оружие. Винтовку, ту самую, с которой приезжал в город на собрание, созванное Тианом Джеффордсом, и два револьвера, такие Роланд и его друзья в детстве называли «бочкострелами», из-за большущих цилиндров-барабанов, которые после каждого выстрела приходилось поворачивать ребром ладони. Роланд без единого слова разобрал оружие. Вновь достал ружейное масло. Только на этот раз налил его в миску, а не в плошку.

— Я спросил…

— Я тебя слышал, сэй. Твоя винтовка в отличном состоянии. Что же касается бочкострелов… — он покачал головой. — Вот этот, с рукояткой из никеля, может стрелять. Второй можно зарыть в землю. Возможно, из него вырастит что-нибудь более полезное.

— Это очень печально, — покачал головой Эйзенхарт. — Они принадлежали моему отцу, а до того — его отцу. Находятся в семье уже восемь поколений. Появились еще до Волков. Их всегда бережно хранили и передавали любимому сыну по завещанию. Я вот очень обрадовался, когда они достались мне, а не моему старшему брату.

— У тебя был близнец? — спросил Роланд.

— Ага, Верна, — Эйзенхарт легко и часто улыбался, улыбнулся и сейчас, но улыбка под седеющими усами получилось натуженной, улыбка человека, который не хочет, чтобы другие знали о его переживаниях. — Прекрасная, как заря. Она уже десять лет, как умерла. Рано, конечно, но для рунтов это обычное дело.

— Мне очень жаль.

— Я говорю, спасибо тебе.

Красное солнце опускалось на юго-западе, окрашивая двор в цвет крови. На крыльце стояли два кресла-качалки. Эйзенхарт сидел в одном из них. Роланд, скрестив ноги, устроился на досках, приводя в порядок наследство ранчера. Тот факт, что из револьверов, возможно, никогда не стреляли, для Роланда ровным счетом ничего не значил. Нравилось стрелку чистить оружие, это занятие его успокаивало.

А потом, со скоростью, показавшейся ранчеру невероятной, Роланд собрал винтовку и револьверы, положил их на кусок оленьей шкуры, вытер руки тряпкой и сел рядом с Эйзенхартом. Он догадался, что в обычные вечера, когда ранчо не посещали высокие гости, Эйзенхарт и его жена частенько сидели на этом крыльце бок о бок, наблюдая, как солнце скатывается за горизонт, а день сменяется ночью.

Роланд порылся в кошеле, нашел кисет, достал и скрутил самокрутку из ароматного сладкого табака Каллагэна. Бумагу заметила тонкая обертка кукурузного початка. Их Роланд получил в подарок от Розалиты. Стрелок подумал, что обертка эта даже лучше папиросной бумаги и с мгновение любовался своим творением, прежде чем поднести конец к огоньку спички, которую Эйзенхарт зажег, чиркнув о шершавый ноготь. Стрелок глубоко затянулся, выдохнул облачко дыма, которое медленно поднималось в теплом, вечернем воздухе.