Грешники Святого города, стр. 58
«Ох, Гейб, прости меня!»
Я сделала несколько шагов по коридору и остановилась: в нос ударил едкий, обжигающий запах. Наруч сжался, стискивая запястье, и полыхнул зеленым светом.
«О, только не адский пес!»
Что-то случилось. Все было тихо, если не считать дождя и грома, прокатывавшегося по небу, как камнепад. Я сделала последний шаг, вышла из-за угла и увидела, что комната пуста. Ни Лукаса, ни Леандра, ни Азы Таннера. Занавески плескались на ветру, в разбитое окно лил дождь — а ведь я не слышала, как разбилось стекло. Ноздри переполняло демонское зловоние.
Я услышала приглушенные звуки, словно снаружи шла схватка. Звенела сталь, яростно ревел оборотень, Лукас хриплым голосом выкрикивал проклятия.
«Что за чертовщина?»
Я схватилась за меч, но слишком поздно.
Жилистый краснокожий демон отбил мой клинок и нанес мне удар тыльной стороной ладони — мощный удар, подобный столкновению миров. Его глаза с кошачьим разрезом горели желтым огнем, пасть исторгала ядовитое зловоние, под кожей сплетались и извивались темные линии, похожие на племенные татуировки. От его пронзительного визгливого смеха мои волосы встали дыбом. Этот смех казался странно знакомым — неужели я слышала его раньше? Тут он прыгнул на меня и уперся коленом в спину. Что-то обжигающее охватило мое запястье. Вонючая тряпка накрыла мое лицо, в ушах зазвучал шепот, и как я ни сопротивлялась, меня затянуло в водоворот тьмы.
Я успела увидеть край драпировки у стены под окном да зеленый свет, озаривший стену, когда мой наруч полыхнул леденящим злобным огнем, — а потом все погасло.
Глава 26
У меня остались обрывки воспоминаний. Надо мной склонилось лицо, знакомое по Сараево, когда ночной клуб, полный паранормалов, веселился внизу под громыхающую музыку, а рядом лениво дремал адский пес. Лицо круглое, тяжелое, с крепкими и на вид очень острыми зубами, с кошачьим разрезом светящихся глаз. Нечеловеческое лицо, хотя маги-человек нарисовал его когда-то. Слишком большие глаза, слишком крупные зубы, да и общее выражение… да, нечеловеческое.
«Велокель. Охотник. Союзник Евы. Помоги мне, Анубис!»
— Она не должна была пострадать.
Голос грубый и неприятный, но исполненный властной внутренней силы. Голос, привыкший повелевать. Он действует прямо на нервные окончания и горячим свинцом проникает вглубь, до мозга костей.
Я тихо застонала. Полнейшая дезориентация не давала мне возможности думать.
— Она выживет, — раздался другой голос, отчетливый и холодный, как колокол.
Кажется, знакомый. Я слышала, как обладатель этого голоса насмехался над Джафримелем, когда прикоснулась пальцами к знаку на своем плече.
— Вот твоя плата.
Послышался легкий металлический звон, потом отрывистый удовлетворенный вздох.
— Будем считать, наше сотрудничество возобновилось.
Я силилась открыть глаза, очнуться, но напряжение оказалось непосильным, и меня снова поглотила тьма.
Следующее пробуждение — горящая свеча. Пламя кроваво-красное, багровое. Сначала ровное, потом отклоняется в неестественном направлении, вроде бы не колеблется, но все равно дрожит. Я наношу удары кулаками и ногами, смутно сознавая грозящую опасность. Слышны крики, кто-то перехватывает мое запястье, и это прикосновение обжигает меня огнем. Левое плечо пронзает боль.
— Не дергайся! — звучит требовательный голос.
Я пытаюсь бороться с ним и чувствую, как вокруг моего сознания кольцами змеи стягивается чужое. Сила сжимает, душит, пока у меня не вырывается крик. Он надавил на меня, как я на оборотня, еще сильнее и беспощаднее. Это не предупреждение, это прелюдия к ментальному изнасилованию.
«Нет».
Внутреннее сопротивление возрастает и крепнет. Это не активная сила, но стойкость и терпение, которые помогали мне выжить и не лишиться рассудка в самые страшные моменты жизни.
«Если не можешь избежать чего-то — сражайся. Не можешь сражаться — терпи».
Чужая воля царапает поверхность моего сознания, оставляя кровоточащие ранки, но даже изорванная защита сопротивляется, не давая врагу проникнуть внутрь, к сокровенной сути моей личности. На один бесконечный миг я снова оказываюсь в разгромленном кафетерии «Риггер-холла», в удушающей оболочке эктоплазмы пожирателя, пытающегося прорваться или проломиться мне в душу…
Лезет в горло, в глаза, в нос и уши, теребит молнию моих джинсов — ка Мировича пытается пробить себе дорогу…
Из меня на последнем дыхании рвется крик.
— Нет!
Я буду сражаться и умру, сражаясь, но не допущу нового насилия. Я не переживу этот опыт еще раз, иначе сойду с ума.
— Хватит, — слышится голос, женский, молодой, со стальными нотками.
Запах свежего хлеба и мускуса. Узнаваемый запах андрогина.
Ева. Дочь Дорин. Дитя Люцифера. Возможно, моя дочь.
— Прекрати! Тебе приказано не причинять ей вреда.
Оплеуха, звонкая, как выстрел. Я снова проваливаюсь во тьму. Давление на сознание исчезает, мой слабый беспомощный стон постепенно стихает.
Первое впечатление от нового пробуждения — тошнота. У меня выворачивает желудок, что является психосоматической реакцией на всепроникающее гудение антиграва. Моя щека чувствует прикосновение холодного металла. Я лежу, подложив под голову левое запястье, скованное наручем. Беззвучный стон просится наружу, рот обмяк, челюсть отвисла. Кажется, случилось что-то плохое. Я так слаба, так измучена. Что со мной?
Огненные пальцы касаются моего лба.
— Тише, — звучит мягкий голос Евы. — Все в порядке, Данте. Я с тобой.
«Мне нужна не ты, — приходит смутная мысль. — Джафримель, вот кто мне нужен. Это он должен был сказать мне, что все в порядке. Где ты, Джаф?»
Внезапно поток энергии устремляется по моему позвоночному столбу, обжигающими струями растекается по нервным каналам, порождает вспышки боли в животе, в боку — как будто раскрылись все старые раны, и от удара Люцифера, и от когтей адского пса. Я кричу. Потоки энергии грубо врываются в меня, не считаясь с болью.
— Ну как? — шепчет Ева, снова касаясь моего лба. — Лучше?
Не лучше. Джафримель не стал бы мучить меня таким манером, он никогда не причинил бы мне столько боли. Мне по-детски хочется верить в это. И я слишком измотана. Меня окружила тьма (ведь мне не под силу открыть глаза), тесное пространство наполнено демонами, воздух насыщен густыми пряными запахами, успокаивающими, хотя моя нервная система содрогается от болевых электрических разрядов. Боль прожигает до костей, как едкая кислота.
— Джафримель, — раздается мой слабый шепот.
Потрескавшимся губам все-таки удалось произнести его имя.
— Скоро, — произносит Ева, и я слышу шорох ее одежды.
Она отошла, но аура ее запаха осталась, заполняя мне голову и путая мысли, пока я снова не проваливаюсь в забытье.
При следующем пробуждении мои пальцы скользят по собственной грудной клетке. Я лежу на спине, на чем-то мягком. Нащупываю дугу ключицы, инстинктивно перебегаю мозолистыми кончиками пальцев к левому плечу. Касаюсь метки Джафримеля — она извилистая и горячая, изгибы и петли шрамов движутся под кожей, как чернильные линии татуировки.
«Как бы ни было, — отстраненно думаю я. — Ты мне нужен. Пожалуйста».
Нахлынувшее видение поглощает меня полностью: я вижу его глазами, словно так было всегда. Может, раньше я сама этому противилась?
Он сидит выпрямившись посреди круга, в который вписан квадрат, в который заключен пентакль, — диаграмма, медленно вращающаяся на гладком полированном полу. Запястья скованы болью, но он не обращает на нее внимания; плечи горят, сухие опаленные глаза смотрят прямо перед собой. Свеча почти прогорела, оплыла, коптит. Еще несколько часов, и он будет свободен.
Дверь отворилась, и вошла она. Как он и подозревал, она не упустила возможности уязвить его. Рослая, со знаком андрогина на челе, с шелковистыми светлыми волосами и недоброй улыбкой. Не та женщина, какую ему хотелось бы видеть. В голубом одеянии — свадебный цвет. Свитер и просторные брюки не скрывали изящества ее стройной фигуры. Ее окружала аура андрогина — пряный пьянящий аромат возможности размножения, соблазн плодовитости.