Сборник редких рассказов, стр. 2

Короче, теперь у этого парня новое дело – Северо-Американские Грачиные Фермы, Инк. Он немедленно приступает к выращиванию новых грачей, так что Лондон не превратиться в безграчинный город. Но есть одна вещь, заключающаяся в том, что Лондонский Городской Совет настолько нетерпелив, что шлет тому парню каждый день одну и ту же телеграмму: «Вывелись ли за последнее время новые грачи?»

ЗАМОЧНЫЕ СКВАЖИНЫ

Первое, моментальное, суждение Конклина заключалось в том, что этот человек, Майкл Бриггз, не был из тех парней, кто обычно прибегают к психиатрической помощи. Он был одет в темные вилветовые (обратить внимание) брюки, опрятную голубую рубашку и спортивную куртку, которая подходила и к тому, и к тому. Его волосы были длинными, почти до плеч. Его лицо покрывал загар. Его руки были обветренными, покрытыми струпьями в нескольких местах, и когда он протянул руку через стол для рукопожатия, Конклин почувствовал ее неприятную шершавость.

– Привет, мистер Бриггз.

– Привет, – Бриггз улыбнулся легкой улыбкой, от которой становилось не по себе. Его глаза пробежались по кабинету и остановились на кушетке – такое движение глаз Конклин видел и раньше, но Конклин не ассоциировал его с людьми, которые уже проходили лечение – они знали, что здесь должна быть кушетка. Такие люди, как Бриггз, со своими рабочими руками и загорелым лицом, искали в кабинете самый известный символ профессии – тот, который они видели в фильмах и комиксах.

– Ты рабочий-строитель? – спросил Конклин.

– Да, – Бриггз аккуратно устроился поперек стола.

– Ты хочешь поговорить со мной о своем сыне?

– Да.

– О Джереми.

– Да.

Возникла пауза. Конклин, использовавший тишину как рабочий инструмент, чувствовал себя более комфортно, чем, очевидно, Бриггз. Миссис Адриан, его медсестра и регистраторша, приняла звонок пять дней назад и сказала, что Бриггз говорил, как потерявший рассудок – как человек, едва-едва контролировавший себя, сказала она. Специализацией Конклина не была детская психология и его график работы был заполнен до отказа, но оценка Нэнси Адриан этого человека, напечатанная после общих сведений на формуляре перед ним интриговала его. Майклу Бриггзу было сорок пять, он был рабочим-строителем и жил в Лавинджере, штат Нью-Йорк, городке в сорока милях от Нью-Йорк Сити. Он был вдовцом. Он хотел проконсультироваться с Конклином относительно своего сына, Джереми, которому было семь. Нэнси обещала перезвонить ему к концу дня.

– Скажи ему, чтобы обратился к Милтону Абрамсу в Олбани, – сказал Конклин, плавно передвигая формуляр по столу в ее направлении.

– Могу я посоветовать тебе встретится с ним, прежде чем выносить такое решение? – спросила Нэнси Абрамс (обратить внимание).

Конклин посмотрел на нее, затем откинулся на спинку стула и вытащил портсигар. Каждое утро он наполнял его ровно десятью сто-миллиметровыми «Винстонами» – когда они кончались, он прекращал курить до следующего дня. Это было не настолько хорошо, как бросить курить; и он знал это. Но это максимум, что он мог сделать. Сейчас день подходил к концу – так или иначе, пациентов больше не будет – и он заслужил сигарету. А реакция Нэнси на Бриггза заинтриговала его. Такие предположения не были чем-то необычным, но она высказывала их нечасто… и у нее была хорошая интуиция.

– Зачем? – спросил он, прикуривая сигарету.

– Ну, я предложила ему обратиться к Милтону Абрамсу – он находится недалеко от Бриггза и любит детей – но Бриггз немного знает его – он работал в бригаде, которая строила бассейн в загородном доме Абрамса два года назад. Он сказал, что пойдет к нему, если ты по-прежнему будешь рекомендовать его, после того, как услышишь то, что Бриггз хочет сказать, но вначале он хочет сказать это абсолютно незнакомому человеку и затем принять решение. «Я бы рассказал об этом священнику, будь я католиком» – сказал он.

– Хм.

– Он сказал: «Я просто хочу знать, что происходит с моим ребенком – из-за меня это или нет.» Он говорил это довольно агрессивно, но также и очень, очень напугано.

– Мальчику…

– Семь.

– Хм. И ты хочешь, чтобы я встретился с ним.

Она пожала плечами, затем усмехнулась. Ей было сорок пять, но когда она усмехалась, то выглядела на двадцать.

– Его голос звучал… конкретно. Как будто он намерен рассказать свою историю без утайки. Феномены, а не что-то мимолетное.

– Цитируй мне что угодно, я все равно не подниму твою заработную плату.

Она сморщила носик, затем усмехнулась. Он любил Нэнси Абрамс по своему (обратить внимание) – однажды, перепив, он назвал ее улицей Делла психиатрии и она чуть не ударила его. Но он ценил ее проницательность, и сейчас было одно из ее проявлений, четкое и ясное.

– Он говорил, как человек, который думает, что с его сыном что-то не в порядке в физическом плане. Не смотря на это, он позвонил одному из Нью-Йоркских психиатров. Одному из дорогих Нью-Йорских психиатров. И он был напуган.

– Хорошо. Достаточно, – он затушил окурок, не без сожаления. – Запиши его на следующую неделю, во вторник или в среду, около четырех.

И вот он был здесь, в среду днем – не около четырех, а ровно в 4: 03 – и напротив него сидел мистер Бриггз со своими покрасневшими от работы руками на коленях, осторожным взглядом глядя на Конклина.

ЛЕПРЕКОН

Однажды – тогда, когда начинаются все самые лучшие истории – маленький мальчик по имени Оуэн играл снаружи своего большого красного дома. Ему было довольно скучно, потому что его старший брат и старшая сестра, которые всегда знали, чем заняться, были в школе. Его папа работал, а мама спала наверху. Она спросила его, не хотел ли он вздремнуть, но Оуэн не любил дремать. Он считал, что это скучно.

Он немного поиграл с «Людьми Джи. Ай. Джо», а затем пошел во двор и немного покачался на качелях. Он увидел в траве биту для игры в софт-бол своей старшей сестры и захотел, чтобы Крис, большой мальчик, который иногда приходил поиграть с ним, был бы здесь и принял бы пару подач. Но Крис тоже был в школе. Оуэн опять обошел вокруг дома. Он подумывал собрать немного цветов для своей матери. Она очень любила цветы.

Он подошел к фасаду дома и именно тогда увидел Спрингстина в траве. Спрингстин был новым котом его старшей сестры. Оуэну нравились почти все коты, но Спрингстина он не особо любил. Кот был большим и черным, с бездонными зелеными глазами, которые, казалось, видели все. Каждый день Оуэну приходилось проверять, не собирался ли Спрингстин съесть Батлера. Батлер был морской свинкой Оуэна. Когда Спрингстин думал, что рядом никого нет, он запрыгивал на полку, где стояла большая стеклянная клетка Батлера, и устремлял пристальный взгляд своих голодных зеленых глаз через защитный экран на верху клетки. Спрингстин сидел там, низко пригнувшись, и не двигался. Хвост Спрингстина иногда покачивался, и иногда одно из его ушей подрагивало, и это было все. Очень скоро я доберусь до тебя, маленькая грязная морская свинка, казалось, говорил Спрингстин. И когда я доберусь до тебя, я тебя съем! Лучше поверь в это. Если морские свинки умеют молиться, тебе лучше так и сделать!

Всякий раз, когда Оуэн видел кота Спрингстина на полке Батлера, он заставлял его слезть оттуда. Иногда Спрингстин выпускал когти (хотя он знал, что лучше запустить их в Оуэна) и Оуэн представлял себе, что черный кот говорит: «Ты поймал меня на этот раз, ну и что? Подумаешь! Однажды у тебя не получится! И тогда – ням-ням, обед готов!» Оуэн пытался сказать людям, что Спрингстин хочет съесть Батлера, но никто ему не верил.

– Не волнуйся, Оуэн, – говорил папа и уходил, чтобы работать над своим романом, который он писал.

– Не волнуйся, Оуэн, – говорила мама и тоже уходила, чтобы работать над своим романом, который она писала.

– Не волнуйся, Оуэн, – говорил старший брат и уходил, чтобы посмотреть «Людей Завтрашнего Дня» по ТВ.