Противостояние. Армагеддон, стр. 48

Стью закричал и попытался освободить ногу. Ухмыляющаяся тварь не отпускала. Кровь или желчь капала у нее из уголков рта. Стью ударил ногой по руке, ухватившей его за лодыжку, а потом наступил на нее. Лицо скрылось в темноте. Послышалась серия глухих ударов… а потом раздались крики. Боли или гнева — Стью точно определить не мог. Он ударил дверь плечом, и она с шумом распахнулась. Он выскочил наружу, размахивая руками, чтобы не потерять равновесие. Так или иначе, он его потерял и упал на асфальтовую дорожку.

Медленно и осторожно он приподнялся и сел. Крики позади него прекратились. Прохладный вечерний ветерок коснулся его лица и осушил пот. С удивление он заметил, что вокруг него трава и цветочные клумбы. Ночь никогда не пахла так сладко и нежно, как сейчас. Месяц парил в небе. Стью благодарно посмотрел ввысь и пошел через лужайку в направлении дороги, ведущей в Стовингтон. Трава была покрыта росой. Он слышал, как ветер шумит в соснах.

— Я жив, — сказал Стью Редман, обращаясь к ночи. Потом он заплакал. — Я жив, слава тебе. Господи, я жив. Слава тебе. Господи, слава тебе. Господи, слава тебе…

Слегка пошатываясь, он пошел по дороге в сторону города.

29

Кристофер Брейдентон выбрался из бреда, который засосал его, словно зыбучий песок. Все тело его болело. Лицо было чужим, словно кто-то сделал ему дюжину инъекций силикона, и распухло, как дирижабль. Воздух со свистом вырывался у него из легких. Но хуже всего был жар. Он вспомнил, как меньше двух лет назад он испытал нечто подобное, когда вез двух политических заложников, захваченных в Техасе к западу от Лос-Анджелеса. Их древний «Понтиак» умер на шоссе N190 в Долине Смерти, и тогда-то его и охватил жар. Но на этот раз дела обстояли хуже. Это был внутренний жар, словно он проглотил солнце.

Он застонал и попытался сбросить с себя одеяла, но не хватило сил. Он сам лег в постель? Вряд ли. Кто-то или что-то было в доме вместе с ним. Кто-то или что-то… он никак не мог вспомнить. Все, что Брейдентон мог вспомнить, сводилось к тому, что ужас овладел им еще до того, как он заболел. Он знал, что кто-то (или что-то) приближается, и он должен… должен что?

Он снова застонал и помотал головой. В памяти возникали только картины бреда. Призраки с тупыми глазами. Его мать, умершая в 1969 году, вошла в спальню с бревенчатыми стенами и сказала ему: «Кит, ой, Кит, я же тебе говорила, не связывайся ты с этими людьми, говорила я тебе. Мне нет дела до политики, говорила я, но эти люди, с которыми ты ошиваешься, они сумасшедшие, как бешеные собаки, а девушки — просто шлюхи. Я ведь говорила тебе. Кит…» А потом лицо ее распалось, и сквозь трещины полезли могильные черви. И тогда он закричал и продолжал кричать до тех пор, пока вокруг вновь не сгустилась темнота. Из темноты послышались неясные крики, топот ног… потом появились огни, вспышки, запах газа, и он вновь оказался в Чикаго в 1968 году. У входа в парк в водосточной канаве лежала девушка в джинсах, и в ее волосах застряли сверкающие осколки стекла, а лицо ее было окровавлено и напоминало мордочку раздавленного насекомого. Он помог ей встать на ноги, и она вскрикнула и прижалась к нему, так как из облака газа выходило космическое чудовище в сверкающих черных ботинках, военной куртке и противогазе. В руке оно держало дубинку. А когда космическое чудовище сняло маску, обнажив свою пылающую ухмылку, то они оба вскрикнули, так это был кто-то или что-то, кого он ждал, человек, которого Кит Брейдентон всегда боялся. Это был Ходячий Хлыщ.

Крики Брейдентона разорвали ткань этого сна, и он оказался в Боулдере, штат Колорадо, в квартире на бульваре Кэнион. Разгар лета, и так жарко, что даже в шортах твое тело изнемогает от пота, а рядом стоит самый красивый парень в мире в лимонно-желтых плавках, которые любовно обрисовывают каждую выпуклость и впадинку его драгоценных ягодиц, и ты знаешь, что если он повернется, то лицо у него будет как у рафаэлевского ангела. Где ты его подцепил? На университетской сходке, посвященной обсуждению проблемы расизма? Или в кафетерии? Или во время автостопа? Какая разница? Ой, как жарко, но ведь есть вода, кувшин с водой, ваза с водой на которой вырезаны странные фигуры, а рядом лежит таблетка, нет — ! ТАБЛЕТКА! Которая поможет ему попасть в то место, которое этот загорелый ангел в желтых плавках называет Хакслилендом, где цветы растут на мертвых дубах, ой, парень, что за эрекция разрывает изнутри твои плавки! Был ли когда-нибудь Кит Брейдентон настолько возбужден, настолько готов к любви? «Пойдем в постель», — говоришь ты этой гладкой коричневой спине, — «пойдем в постель, и ты трахнешь меня, а потом я трахну тебя. Так, как ты захочешь». «Сначала прими таблетку», — говорит он, не оборачиваясь. «А потом посмотрим». Ты принимаешь таблетку, и постепенно все вокруг начинает принимать причудливые очертания и каждый угол в помещении становится либо чуть-чуть больше, либо чуть-чуть меньше девяноста градусов. Ты смотришь на свое отражение в зеркале над комодом. Лицо твое выглядит почерневшим и распухшим, но тебе нечего беспокоиться, потому что это ведь из-за таблетки, просто из-за !!!ТАБЛЕТКИ!!! «Шустрик, — бормочешь ты, — ой, парень, мы с Капитаном Шустриком тааак возбудились…» Он начинает бегать по кругу, и ты смотришь на его бедра, а потом переводишь взгляд на плоский, загорелый живот, потом на прекрасную безволосую грудь и наконец на лицо… и это его лицо, впалое и яростно ухмыляющееся, оно принадлежит не ангелу Рафаэля, а дьяволу Гойи, и из каждой пустой глазницы на тебя смотрит морда гадюки; он подходит к тебе, и когда ты начинаешь кричать, он шепчет: Шустрик, крошка. Капитан Шустрик…

Потом снова темнота, голоса и лица, которых он не помнил, и вот он вынырнул здесь, в небольшом домике, который он построил своими руками на окраине Маунтин Сити.

Господи, неужели я умираю?

Внезапно у него захватило дыхание: из-за двери спальни стал нарастать непонятный звук. Сначала Брейдентон подумал, что это сирена полиции или пожарной машины. Звук становился все громче и ближе. Сквозь него он различал также звуки тяжелых шагов, направляющихся из прихожей через гостиную и вверх по лестнице.

Он прижался к подушке, и его распухшее и почерневшее лицо застыло в неподвижной маске ужаса, а глаза округлились. Стало ясно, что это не сирена, а крик, пронзительный и подвывающий, крик, чернокожего Харона, который пришел перевезти его через реку, отделяющую царство живых от царства мертвых.

Теперь шаги направлялись прямо к нему через залу второго этажа, и доски протестующе стонали и скрипели под этими безжалостными стоптанными каблуками. Неожиданно Кит Брейдентон понял, кто это идет. Он пронзительно вскрикнул, когда дверь стремительно распахнулась и в комнату вошел человек в потертых джинсах, с убийственной ухмылкой на губах, с лицом радостным, как у безумного Санта Клауса, и с большим ведром на правом плече.

— ХЕЭЭЭЭЭЭЭЭЭЭЭЭЭЭЭЭЭЙЙЙЙЙЙЙЙОООООООООУУУУУУУУ!

— Нет! — вскрикнул Брейдентон, прикрывая руками лицо.

— Нет! Нееет!!!

Ведро наклонилось, и хлынула вода. Она словно застыла на одно мгновение в желтом электрическом свете, как самый большой в мире необработанный алмаз, и сквозь нее он увидел темное лицо, отраженное и преображенное в лицо снисходительно ухмыляющегося тролля, который только что проделал долгий путь из забитых дерьмом адских кишок на землю. Потом вода хлынула вниз. Она оказалась такой холодной, что его распухшее горло на мгновение расширилось, а потом сжалось в спазме. Он промок с головы до ног, глаза его выпучились, а тело зашлось в припадке дрожи. Дышать он не мог.

— Я знал, что это охладит тебя! — весело закричал человек, известный ему под именем Ричарда Фрая. Со звоном он поставил ведро на пол. — Говорю тебе, говорю тебе, я знал, что это поможет. Жду благодарности, дружок. Ты скажешь мне спасибо? Не можешь говорить? Нет? Ну что ж, я знаю, что ты мне благодарен в душе.

— Йеэээ-ГААААААХХХХХ!

Он подпрыгнул в воздух, как Брюс Ли, и на мгновение завис над Брейдентоном как раз в том самом месте, что и вода, и Брейдентон слабо вскрикнул. Фрай приземлился на колени, оседлав его грудную клетку. Его лицо горело над Брейдентоном, словно фонарь в подвале из готического романа.