Наследник, стр. 9
Гвиндор постепенно выбивался из сил, но в глубине желудка он уже знал, что рискнет и продолжит полет. У него не было выбора. Он был обязан лететь.
Утренняя звезда повисла над самым горизонтом, когда кузнец услышал за своей спиной зловещее хлопанье крыльев.
«Вороны! — Желудок Гвиндора окаменел от страха. — Я сейчас упаду!»
Гвиндор начал стремительно снижаться. Но тут произошло нечто странное. Желудок его будто взорвался бешеной яростью. Кузнец прекратил падать и стремительно развернулся в воздухе. Потом повернул голову и посмотрел, далеко ли преследователи.
Оказалось, что время у него еще есть. И расклад выходил не такой уж плохой — трое ворон на одну сову. Что ж, летает он гораздо лучше! Гвиндор забыл об усталости. В его крылья хлынула новая сила, каждая клеточка тела совы наполнилась бурлящей энергией.
Вот только мешок сильно замедлял полет. Может быть, бросить его? Но тогда Гвиндор потеряет угли, прекрасные живые угли, которые подарила ему полярная сова из Серебристой Мглы. Нет, так не годиться. Времени почти не оставалось, но решение пришло само собой, словно кто-то ему его подсказал. Если совы могут сражаться горящими ветками, то почему бы кузнецу не выйти на бой с молотом и клещами?
Гвиндор заметил впереди каменный выступ скалы. Быстро приземлившись, он аккуратно поставил рядом с собой драгоценное ведерко с углями и вытащил из мешка инструменты. Когда три вороны атаковали его сверху, он вылетел им навстречу в полной боевой готовности.
В одной лапе кузнец стискивал молот, в другой — клещи с зажатым в них раскаленным углем. Меткий удар — и маховые крылья первой нападавшей вороны задымились. Птица оглушительно закаркала, в воздухе запахло паленым.
Но остальные две вороны продолжали атаковать. Гвиндор зашатался, почувствовав сильный удар в хвост, и чуть не потерял равновесие. С поврежденными хвостовыми перьями птица не может лететь ровно. Это было плохо. Очень плохо… Посмотрев вниз, кузнец заметил падающие капли крови. Значит, он серьезно ранен? Но думать об этом было некогда.
Гвиндор развернулся, продолжая крепко сжимать в лапах молот и клещи с пылающим углем. Ворона с подпаленными перьями вернулась и снова настигала его.
«Но этого не может быть!»
Невесть откуда взявшийся нисходящий воздушный поток всосал в себя всех трех ворон сразу. Прямо под собой Гвиндор увидел черную воронью спину, блестевшую, будто отполированное дерево. Не долго думая, он ударил по ней молотком.
Ворона каркнула и сломалась пополам, как сухая ветка. Оставшиеся две разинули клювы и их отвратительные сиплые крики разорвали утреннюю тишину.
В следующий миг вороны исчезли, так же стремительно, как появились. Гвиндор почувствовал, как силы покидают его. Он начал падать.
«Я должен лететь… Я должен лететь! Я должен, пока не поздно, предупредить Нирока».
Рассвет сменился днем, день перешел в ночь, сотканную из снов и теней. Вороны превратились в призраков, и в ночи закружились зловещие черные тени. Гвиндор беспомощно застонал от страха и боли.
Вопрос жизни и смерти
— Ты знаешь, что такое скрумы, мой птенчик? — спросила Нира.
— Ну, немножко… Мам, я отлично летаю и уже убил свою первую дичь. Когда ты перестанешь называть меня птенчиком? У меня же скоро Особая церемония!
— Да, сынок, ты прав. Но пока ты ее еще не прошел, верно? Кроме того, позволь мне подольше называть тебя птенчиком, — тихонько проворковала Нира. — После Особой церемонии я уже никогда не смогу назвать тебя так… Ты перестанешь быть совенком и станешь совой. И не просто совой! Ты будешь солдатом. Сова может стать настоящим солдатом только в том случае, если храбро пройдет Особую церемонию, которую мы называем ТРОЗ.
— ТРОЗ? Кажется, я уже где-то слышал это слово, — пробормотал Нирок.
— Это означает Титонический Ритуал Особого Значения.
— Но в чем состоит этот особый ритуал? Когда ты мне про него расскажешь? Что я должен буду сделать?
— Сегодня я расскажу тебе кое-что. Но сначала ты должен выслушать историю о скрумах и о своем происхождении.
И Нира начала свой рассказ.
— Скрумы, мой дорогой, это души умерших сов, которые не могут обрести покой, потому что на земле у них остались незаконченные дела. — Нира моргнула. Ее черные глаза, похожие на блестящие камушки на речном берегу, устремились куда-то вдаль, словно заглянули в иное место, в иное время, в иную ночь.
Нирок невольно подумал, что в его маме есть что-то страшное. Сейчас он боялся ее, но не так, как всегда. Обычно он боялся, что сделал или сказал что-то не то, или задал вопрос, которого не следовало задавать. Новый страх был совсем другим. Его мать впала в какое-то забытье и странным, тягучим голосом запела:
Глаза Нирока радостно сверкнули.
— Я буду королем, да? Что это значит? Я стану главнокомандующим, как мой отец?
— Да, птенчик. Но только после того, как пройдешь Особую церемонию. Ты слышал, что сказано в пророчестве. Тебе придется нелегко, но ты будешь обязан победить самого себя!
— Скажи же, наконец, что мне нужно будет сделать?
— Особая церемония, это своего рода жертвоприношение. Но не только. Ты должен будешь совершить очень смелый — и очень кровавый — поступок.
— Кровавый поступок? Жертвоприношение? Что это значит?
— Совершить жертвоприношение означает принести жертву. Ты должен отдать то, что очень дорого для тебя. Показать, что ты можешь быть выше своих привязанностей.
— Я понял! Нужно будет убить какую-нибудь вкусную дичь, но не съесть ее, да?
Глаза Ниры заблестели от сдерживаемого смеха.
— Почти угадал! Но полностью я объясню тебе все позже, перед самой церемонией.
Интересно, чем он должен будет пожертвовать? Может быть, сороконожками? Нирок обожал сороконожек. Но что-то подсказывало ему, что сороконожками тут не обойтись. Уж больно они мелкие, а потом, в них совсем нет крови. Наверное, нужно будет убить лису… или кого-нибудь еще крупнее.
«Что если меня попросят убить пленника?» — Нирок зажмурился. Он не хотел — не собирался! — даже думать об этом.
Что-то подсказывало ему, что предстоящая церемония имеет какое-то отношение к отцовским боевым когтям. Он был почти в этом уверен. Ну конечно, от него потребуется убить кого-нибудь этим когтями! Не зря же мама хранит для него отцовское наследство.
Это особенные когти, как и маска, которая до сих пор висит у них в гнезде. Честно говоря, Нирока тошнило от этой маски. Каждый раз при взгляде на нее у него комок подступал к горлу.
Зато на боевые когти он готов был смотреть с заката до рассвета. Они притягивали его, они его воодушевляли. Нирок учился и старался только ради этих когтей. Они воспламеняли его честолюбие, побуждали его к новым и новым достижениями.
«Скоро ты вырастешь, и отцовские когти станут тебе впору…Ты рожден, чтобы носить их в бою. Посмотри на них хорошенько, мой наследник!»
Никто не знал, как хорошо он изучил эти когти, и как страстно мечтал обладать ими!
— Но сначала, — продолжала Нира, — ты должен научиться ненавидеть.
При этих словах она так и впилась глазами в лицо сына.
— Ненавидеть? Почему ненавидеть?
— Ненависть дает силу, дитя мое. Огромную силу.
— Но я… я до сих пор никого никогда не ненавидел.
— Всему свое время, мой птенчик, — усмехнулась мать. — Я помогу тебе в этом деле. Это вопрос жизни и смерти, мой бесценный.
Непонятный ужас всколыхнулся в желудке Нирока. Он боялся показаться матери трусом. Он постарается быть храбрым. И, как всегда в трудный момент, Нирок стал призывать на помощь свои воспоминания о боевых когтях отца.