Наследник, стр. 13
— Подумать? — подсказал Нирок.
Нира подозрительно посмотрела на сына. Ей совершенно не нравилось направление, которое принимал их разговор.
— Не успел получить приказ и исполнить его, — холодно закончила она.
«Разве солдаты должны действовать только тогда, когда им приказано? Значит, они никогда не думают и не могут поступать по-своему?» — подумал Нирок.
Он знал, что спрашивать об этом бесполезно. Честно говоря, ему уже и не нужно было ни о чем спрашивать. То, что он увидел сегодня в огне, не имело ничего общего с материнским рассказом. Кто-то из них двоих лгал — либо огонь, либо мать. И он, Нирок, должен был обязательно доискаться до правды.
Кровь в пламени
Ночь медленно перетекала в рассвет. Туман серебристым пологом укутал мелькавшие под крыльями Нирока выжженные земли. Наследник возвращался в свою пещеру, расположенную в расщелине скалы.
Он задумчиво опустился на каменный выступ. То, что он увидел в огне, было невероятно, настолько невероятно, что просто не имело смысла. Значит, ему придется самому во всем разобраться. Другого пути не было, в этом Гвиндор был прав.
Нирок молча вошел в пещеру и посмотрел на свое гнездышко. Мама заботливо взбила лишайники, которые в каньонах приходилось использовать вместо мха, и выстлала гнездо свежим пухом, нащипанным из собственной грудки. Сама она тихо спала в своем гнезде.
Нирок посмотрел на клочья пуха, потом на мать. Он вспомнил, как впервые увидел, как мама пучок за пучком вырывает пух у себя из-под грудных перьев. Тогда это поразило его.
— Разве тебе не больно? — спросил он.
— Мать не чувствует боли, когда делает что-то для своего любимого птенчика, — ответила Нира.
Нирок знал, что матери приходилось выщипывать из грудки вдвое больше пуха, чем обычной сове, ведь у ее птенчика не было отца, а после страшного пожара в каньонах совсем не осталось мягкого мха, которым можно было выстлать гнездо…
Нирок задумался. Смог бы он пойти на такую жертву? Он боялся боли и не понимал, почему она должна стать меньше, если ты делаешь что-то для того, кого любишь. Нирок отлично помнил, как хныкал и жаловался, когда у него стали расти маховые перья! Ему было так больно, когда острые кончики перьев прокалывали нежную кожу!
Ему захотелось подойти к маме и прошептать: «Я не верю тому, что увидел сегодня в пещере!»
Когда на церемонии погребения своего отца Нирок впервые посмотрел в огонь, он увидел незнакомое место и загадочных четверолапых существ с глазами неизвестного цвета. Непонятные звери прыгали в клубящихся вихрях тумана и густого пара. А потом он различил странную вещь, больше всего походившую на сделанный из камня огонь. Огонь этот был оранжевый, с голубой сердцевиной, а между оранжевым и голубым светился ободок незнакомого цвета, который Нирок принял за зеленый.
При воспоминании об этом у Нирока болью свело желудок. Он вспомнил, что после Особой церемонии мама обещала взять его в лес. Нирок пошатнулся. Каждый раз, когда он вспоминал об этой церемонии, у него темнело в глазах. Нет, нужно перестать думать об этом, иначе его снова начнет тошнить!
Нирок вспомнил, как странно мама посмотрела на него, когда он сказал, как сильно ее любит.
«Знаешь, я так тебя люблю, ну просто ужасно!» — воскликнул он тогда, а она уставилась на него так, словно не поняла, что значит слово «люблю».
Желудок его сжался от страха, когда другие материнские слова зловещим эхом зазвучали в его ушах: «Ты должен научиться ненавидеть! Я научу тебя ненавидеть!»
Гвиндор был прав. Он сам должен узнать правду. В пылающих углях ему открылась странная и кровавая история, которая началась в те далекие времена, когда отец Нирока, Клудд, был птенцом, чуть помладше самого Нирока. Тогда Клудд выбросил из гнезда своего родного брата Сорена…
Потом Нирок увидел, как его мать пыталась убить другую сову, очень похожую на Сорена. Может быть, это была его тетя, сестра Клудда? Дальше сцены убийств и расправ следовали одна за другой, пока Нирок не очутился в незнакомой пещере, о которой рассказывала ему мать.
Только в ней не Сорен пытался убить его отца, Клудд сам заманил Сорена в эту пещеру, чтобы убить. Потом в пещеру влетела другая сова, похожая на крупную бородатую неясыть. Это она нанесла тот смертельный удар, от которого позвоночник Клудда раскололся пополам. Огонь гудел и метался, он был весь полон крови и убийств.
Нирок знал, что нужно сделать. Ему надо улететь подальше от Чистых, в первую очередь, от своей мамы, чтобы хорошенько все обдумать. И выяснить, правду ли сказал огонь.
Но в поисках правды Нирок не мог лететь один, ведь ему придется отправиться в далекие совиные царства… И тут он вспомнил о Пыльнобровке. Они полетят вместе!
Пыльнобровка был намного старше и опытнее Нирока. Он знал, как улететь из каньонов и какие земли лежат за пределами этого выжженного огнем мира. Он умел ориентироваться по звездам и разбирался в погоде. И тут Нирок сделал еще одно открытие. Чистые высокомерно пренебрегали знаниями и опытом Пыльнобровки, он оказался им не нужен только потому, что родился пепельной совой, а не сипухой Тито Альба.
Пыльнобровке всегда поручали самую скучную и грязную работу, а ведь он столько всего умел! Ему удалось выжить в лесном пожаре, когда вместе со своим отцом он пробился сквозь густой дым и нашел дорогу к спасению. Но все здесь относятся к нему, как бесполезному, ни на что не годному бездельнику.
Но почему? Неужели только из-за того, что лицевой диск Пыльнобровки чуть темнее, чем у Тито Альба? Это же глупо! Но Нирок не собирался быть таким же глупцом. Он возьмет Пыльнобровку с собой.
«Нет! — одернул себя Нирок. — Никогда больше я не буду звать его Пыльнобровкой. Его зовут Филипп. На поиски правды я отправлюсь с Филиппом!»
Нужно поскорее разбудить Филиппа, ведь они должны улететь прямо сейчас, и ничего, что солнце уже вовсю сияет над горизонтом. Пусть в небе их поджидают вороны. Пусть они могут заблудиться в лабиринте каньонов. Пусть их ждет ужасный гнев мамы… Они должны улететь отсюда!
Прежде чем навсегда покинуть гнездо, Нирок долго смотрел в спящее лицо своей матери. Она была очень красива, Нирок никогда в жизни не видел более прекрасной совы. Даже шрам, пересекавший лицевой диск Ниры, ничуть ее не портил.
«Я улетаю, — подумал Нирок. — Покидаю свою пещеру, свое гнездо, выстланное пухом матери. Я оставляю скалы, которые дают прохладную тень знойным летом и укрывают от свирепых ветров зимой. Я прощаюсь с алыми отсветами на горных пиках, с закатами и рассветами. Покидаю жирных крыс, на которых так ловко охотится моя мама, и лисиц — я никогда сам их не ловил, но они очень вкусные. Я покидаю свою маму — охотницу. Я покидаю свою мать — убийцу».
Он расправил крылья и поднялся в небо.
Договор с воронами
— Проснись! — Нирок грубо потряс за крыло Пыльнобровку, спавшего на каменном насесте в самой тесной и грязной, продуваемой всеми ветрами каньонов пещере. — Проснись, Филипп!
— А? Что? — немедленно открыл глаза Филипп. — Это ты, Нирок? Послушай, сейчас только утро! Что ты тут делаешь? Ты же должен еще спать.
— Нет. Мы должны лететь, Филипп. И именно сейчас, пока все спят. Я потом тебе все объясню.
— Что?!
— Я же говорю, я все объясню тебе потом. Нирок пока не мог рассказать Филиппу о том, что увидел в огне. Он сделает это позже, когда они будут далеко-далеко от каньонов и от Ниры. Ему нужно было хорошенько все обдумать, а потом задать Филиппу кучу вопросов, на которые тот вряд ли захочет отвечать в присутствии других Чистых.
— Понимаешь, это поиск… Поиск правды, — торжественно объявил Нирок. — Мне нужна твоя помощь.