Полнолуние любви, стр. 23

— Это я позвал тебя в Лос-Анджелес, Кэтрин.

— У меня был выбор, и я его сделала. Тебе не в чем себя обвинять. Более того, ты был очень добр, позаботившись обо мне. Я прошу прощения…

— Не извиняйся. Это я должен извиниться.

Ее недоумение было абсолютно искренним.

— За что?

— За то, что я… — Он замолчал, подыскивая слова. — За то, что довел тебя до этого.

— Нет, Зак. Я сама сделала свой выбор. Разве что кроме этого… — она обвела глазами палату.

Как Кэтрин ни старалась справиться с собой, на ее глаза набежали слезы, и Зак хотел броситься к ней, чтобы утешить, но потом передумал. Вряд ли его объятия будут ей приятны. Никогда в жизни он не чувствовал себя таким смущенным, беспомощным, не способным принять решение.

— Я хочу домой, Зак.

Стоя в изножье кровати, Зак смотрел в лицо Кэтрин. Он не видел сейчас ни ее красоты, ни привлекательности — только пропасть, с каждой минутой разделяющую их все больше.

— Я должна остаться здесь на ночь, — ровным голосом продолжала она. — Но как только утром доктор осмотрит меня… я бы хотела связаться с авиакомпанией и…

— Нет. Слишком скоро, тебе нужно прийти в себя. Мы вернемся в отель, и я позабочусь о тебе, Кэтрин. Ты же собиралась пробыть со мной неделю. — Последний аргумент показался Заку очень убедительным.

На лице Кэтрин отразилась боль, она помотала головой.

— Я была нужна тебе только для секса, Зак. — Она горько усмехнулась. — А теперь, как видишь, от меня никакого толку. Мое дальнейшее пребывание не просто бессмысленно, но и очень болезненно для нас обоих. Оно все время будет напоминать нам…

Она тяжело сглотнула и прикрыла глаза.

— Я не хочу, чтобы мы расстались вот так, Кэтрин.

— Пожалуйста… будь так добр… — Ее горло конвульсивно дернулось.

Добр…

Это слово колючим шипом вонзилось в сердце Зака. Оно заставило его снова задуматься о том, как он вел себя по отношению к Кэтрин. Все происходило только по его желанию и на его условиях. Да, он оставлял выбор за ней, но никогда не задумывался, что она при этом испытывает. Он не был добр к ней.

Ты ушел без единого слова…

Зак не мог найти себе оправдания. Его волновало только то, чего хотел он сам.

Теперь настал ее черед поступить так, как хочет она.

— Предоставь это мне, — сказал Зак с мрачной решимостью. — Я позвоню в авиакомпанию и закажу для тебя обратный билет.

Кэтрин испытала видимое облегчение.

— Спасибо. — Она отвела взгляд. Ее пальцы перебирали край одеяла. — Прости, что так вышло. Я знаю, как важна для тебя церемония…

— Ты даже не представляешь, насколько это неважно сейчас для меня. — И это была правда.

Мука в его голосе заставила ее снова посмотреть ему в лицо.

— Я очень благодарна тебе за все, Зак. Я верну тебе все деньги: больничные расходы и…

— Прекрати! Этот ребенок был и моим тоже, и я заплатил бы любую цену, только чтобы спасти его. Так позволь мне сделать для тебя хотя бы это, Кэтрин.

— Прости. — В ее глазах вскипели слезы. — Я не думала… не знала…

— Что мне тоже больно?

Кэтрин кивнула и закусила губу.

Гнев ушел под взглядом ее измученных глаз. Разве может он осуждать ее за такое о себе мнение? Разве сделал он хоть что-нибудь, чтобы она поверила, что небезразлична ему?

— Все расходы — за мой счет, — резко произнес Зак. — И не спорь. Что касается билета, я постараюсь достать на первый же рейс на Сидней.

— Спасибо, — хриплым шепотом в который раз поблагодарила Кэтрин.

Ее согласие не принесло ему удовлетворения. Было видно, что у Кэтрин просто не осталось сил возражать. Она чувствовала себя потерпевшей крушение. Как и он. Может быть, отпустить Кэтрин и было актом доброты, но каждый нерв в теле Зака болел при мысли об этом. Казалось, даже воздух в палате наэлектризовался от напряжения из-за невысказанных слов.

— Теперь я оставлю тебя, чтобы ты могла отдохнуть, — быстро сказал Зак. — Ни о чем не беспокойся. Я дам тебе знать, когда все организую. Хорошо?

— Да. — Измученные глаза остановились на нем. — В конце концов я бы обязательно сказала тебе о ребенке, Зак. И ты бы сам принял решение, участвовать в его жизни или нет. Может быть, все и к лучшему… и теперь тебе не придется делать этот нелегкий выбор. Никаких уз, никаких обязательств… — Ее губы дрогнули в попытке улыбнуться. — Ведь для тебя так проще, да?

Это было как удар прямо в сердце, только еще более болезненный, потому что именно эти слова он стократ повторял себе с тех пор, как встретил Кэтрин Трент. Он ничем не хотел связывать себя, чтобы не ограничивать открывающиеся возможности, желая оставаться впереди и на вершине. Но в ее устах его собственные слова прозвучали просто чудовищно, и он был бы рад отказаться от них, пусть даже ценой самообмана.

— Теперь ты можешь забыть обо всем и продолжать жить, как жил. — Она судорожно вздохнула. — Ты понимаешь, о чем я… Попроси прислать мои вещи сюда. Я отсюда поеду в аэропорт, поэтому…

— Ты хочешь попрощаться со мной прямо сейчас?

Кэтрин отвела взгляд.

— У тебя, должно быть, запланировано много встреч… Я доберусь сама.

— Оставь мне право принимать решения, Кэтрин. Если ты не хочешь меня больше видеть, так и скажи. В противном случае вечером я приду навестить тебя. И завтра. Если решила лететь домой, я должен убедиться, что ты достаточно окрепла, чтобы вынести перелет. Я провожу тебя в аэропорт и договорюсь, чтобы стюардессы о тебе позаботились.

Кэтрин смотрела на него, не понимая его побуждений. Впрочем, неудивительно, поскольку он и сам их не понимал. Все, что он понимал, — это то, что ему нужно время, чтобы разобраться в себе.

— Я вернусь, — решительно произнес он и покинул палату прежде, чем Кэтрин успела возразить.

* * *

Кэтрин смотрела на закрывшуюся за ним дверь. Она сама настаивала на том, чтобы он ушел, и ожидала этого, но не думала, что он решит вернуться.

Зачем?

В ее усталом мозгу царило смятение. Мысли и чувства причиняли боль. У нее болело все: и душа, и тело.

Она свернулась калачиком под одеялом, зарылась лицом в подушку и дала волю слезам, оплакивая свои разбитые мечты.

ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ

Они сидели в зале ожидания лос-анджелесского аэропорта, дожидаясь посадки на рейс до Сиднея. Кэтрин бросила взгляд на Зака, который сидел погруженный в себя, с задумчивым выражением на лице. Она не представляла себе, о чем он думает, не понимала, зачем настоял на том, чтобы проводить ее в аэропорт, а теперь дожидается, когда объявят нужный рейс. Время расставания неумолимо приближалось, и в ожидании этого момента нервы Кэтрин грозили лопнуть от напряжения.

С Заком их связывал только секс, но и с ним теперь покончено. Когда она дала понять, что им следует расстаться, Зак ни разу не намекнул, что хотел бы продолжить их отношения. Без сомнения, он, так же как и она, понимал, что так, как раньше, уже не будет.

Весь прошлый вечер и сегодняшний день Зак расспрашивал ее о жизни, о работе, выяснял, насколько она важна для нее, желание ли это сделать карьеру или средство для существования, чем ей нравится заниматься помимо работы, что она любит и что не любит. Складывалось впечатление, что он наконец увидел в ней личность, а не просто объект желания, и это вызывало в Кэтрин горько-сладкое чувство, что он задумался о более длительных отношениях с ней. К сожалению, слишком поздно.

Скорее всего, он затеял этот разговор, чтобы отвлечь ее, да и себя самого, от мыслей о так печально закончившейся беременности. И она действительно забывалась на время, особенно когда Зак рассказывал о своих планах создать собственную компанию по производству анимационных фильмов. Это позволило Кэтрин лучше понять, чем он живет, к чему стремится, что заставляет его двигаться вперед, не останавливаясь на достигнутом.

Зак Фримен никогда не станет почивать на лаврах, он должен неустанно прогрессировать, от одной цели к другой. Даже странно, что он вырвал из своей насыщенной жизни несколько дней и целиком посвятил их ей, поддержав тогда, когда она в этом больше всего нуждалась. Вероятно, Зак чувствовал себя обязанным, поскольку Кэтрин имела неосторожность выдать ему свои истинные чувства, когда объясняла решение сохранить его ребенка. Еще, наверное, им двигали чувство вины и природная доброта. Кэтрин не сомневалась, что он уже начинал испытывать нетерпение, желая как можно скорее распрощаться с ней и вернуться к своей обычной жизни.