Под знаком розы и креста, стр. 9
– Ну-с, давайте знакомиться ближе, уважаемый Степан, – предложила я. – Кто я, вам известно. А вот про вас я мало что знаю.
– Так вы ничего кроме имени и не знаете, – хмыкнул Степан.
– Вы так уверены? А может, в записке что про вас написано.
– Не написано. Я не читал, но знаю, что не написано. Мне Михаил Юрьевич, как ее вручал, сказал, что ничего про меня написать не успел, что я сам должен решить, помогать вам в сыске или нет, а уж решив это, рассказывать что о себе или просто распрощаться. Так что ничего вы обо мне не знаете.
– Ох как вы, Степан, упрямы! Кстати, вот про ваше упрямство я уже знаю.
– Ну, так это из моих слов понятно стало, а до них так ничего не знали.
– Да? А я между тем кое-что знала. Не желаете подумать сами, что именно?
Степан очень удивился, но спорить не стал, а задумался.
– То, что я в реальном учусь, по форме и по пряжке на ремне видно, – слегка недоуменно сказал он, как бы удивляясь, что сразу такого простого не понял.
– А что еще из вашей формы видно?
Реалист стал свою привычнейшую форму осматривать так, словно не ждал ее на себе увидеть.
– Вы других своих одноклассников припомните и сравните, – подсказала я.
– А! Ну да! У нас есть такие, на кого форма перешита со старших. И сукно, помнится, маменька говорила, как шили, недешевое. Стало быть, я не из бедной семьи. У-у-у! На бляхе же написано, из какого я училища! Оно же не каждому по карману.
– Это тоже ваша маменька сказывала?
– Папка говорил.
– А еще вы в нашей квартире себя вполне уверенно чувствуете.
Степан кивнул, соглашаясь, что наша квартира его ничем особым не поражает.
– Ну, теперь вроде все? – спросил он не слишком уверенно.
– Нет, не все. Манеры у вас, конечно, оставляют желать лучшего, но видно, что они есть. Можно, пожалуй, смело сказать, что вы не из аристократов, но и не из купцов. Так что отец ваш, скорее всего, человек образованный и с хорошим достатком. Чиновник? Нет, постойте, скорее инженер?
– Инженер. Железные дороги строит, – кивнул Степан. И добавил уже с азартом в глазах: – А еще что-нибудь про меня расскажете?
– Расскажу. Вы вот на днях дрались.
Степка схватился за скулу рукой и закивал, что ему понятно.
– Часто деретесь?
– Не-а. Меня раньше часто били, а сейчас перестали. А сам я не задираюсь. Нельзя мне.
– Очень интересно!
– Ну, Михаил Юрьевич меня не только математике учил, но и боксу!
– И говорил, что такие умения нужно разумно использовать, на пустяки не размениваться! – выдала я еще одно умозаключение.
– Говорил.
– А еще вы, Степан, читать любите. Сочинения месье Жюля Верна готовы даже по-французски читать.
– Это-то вы как догадались?
– По тому, как вы на книжный шкаф смотрели. У нас Жюль Верн и на русском есть, если желаете, то могу дать вам почитать из нечитанного вами. Но лучше если вы возьмете на французском, а то у вас с ним не особо ладится. Согласны?
– Есть такое дело. Только…
– Как я про это догадалась? Вы губами шевелили, читая название, а это верный признак, что читаете вы не вполне свободно.
– С математикой у меня, честно сказать, все хорошо. Было дело, запустил, потому что учитель тупой попался. А как с Михаилом стали заниматься, сразу нагнал. Но мне с ним не хотелось расставаться, интересно с ним. Вот и делал вид, что без него никак. А языки мне не даются.
– В реальном не по этой причине учитесь?
– Да нет. Мне просто хочется научиться корабли строить. Или подводные лодки, как «Наутилус».
– Здорово! – искренне восхитилась я. – Ну, у меня почти все про вас.
– То есть еще не все?
– Ну да это мелочи остались всякие. К примеру, что на улице вы бляху ремня наизнанку выворачиваете, а кокарду с фуражки снимаете. Только этак почти все поступают, и тут уж догадаться совсем просто.
– Просто, – согласился Степан.
– И что учитесь вы в пятом классе, хотя по виду и из-за роста небольшого все считают, что в третьем.
– Считают, – вздохнул Степан.
– Ну что, станете мне про себя рассказывать и помогать?
– Стану.
– Чаю с конфетами не желаете, а то, может быть, вас сегодня без обеда оставляли?
– Оставляли. Ой, постойте, Дарья Владимировна, ну про это-то как можно было догадаться?
– Я и не догадывалась. Просто предположила. Проходила сюда через прихожую, там висит ваша шинель и ранец. Выходит, вы после уроков домой не заходили, а пошли сразу к Михаилу Юрьевичу.
– Ну точно! – Степан даже по лбу себя стукнул. – Стал бы я с ранцем из дому тащиться! А раз опаздывал, так, значит, после уроков был оставлен! Так?
– Так! А как насчет чая?
10
– Михаил Федорович Романов вступил на престол в лето одна тысяча шестьсот тринадцатое от Рождества Христова, и тому предшествовали следующие события!
– Э-э-э… – растерялся Иннокентий Петрович, в очередной раз попытавшийся привлечь мое внимание к уроку. – Мне это ведомо.
– Простите, мне показалось, что вы хотите меня укорить, что я невнимательна, а затем спросить, что вы только что рассказывали.
Историк в этот раз прямой взгляд выдерживал, не смущаясь:
– Тем не менее, мне кажется, что занятия орнитологией и учет ворон – пардон, воробьев – вам более интересны.
– Что вы! Учет воробьев занимает считаные секунды, тем более что сегодня их число колеблется от восьми до дюжины, никак большей стаей не соберутся.
– Тогда отчего вы все время смотрите за окно?
– Извините великодушно, Иннокентий Петрович! – Я делаю донельзя смущенный вид и на этом желаю замолчать, но какой-то бесенок заставляет мой язык добавить: – Просто я глуховата на левое ухо и стараюсь все время быть повернутой к вам правым.
Вот тут Иннокентий Петрович смущается и уж в точности не понимает, как ему реагировать на такие признания. А вдруг правда? Но если нет, так уж на издевательство похоже, но как доказать? Тут еще и хихиканье начинает по классной комнате расползаться.
– Собственно говоря, меня в данном случае интересовало не то, отчего вы в окно смотрите, а та записка, что была вам передана минутой раньше, – приходит в себя учитель. – Извольте, госпожа Бестужева, отдать ее мне.
Вот кто тянул меня за язык про эту мнимую глухоту говорить? Я же поняла, для чего учитель подошел ко мне, и почти вывернулась, сбила его с толку, пересказав его же слова. Ну и про воробьев разговор его отвлек. А тут мое хулиганское заявление настроило его против меня, вот он и вспомнил про злополучную записку, которую мне вполне могли передать более аккуратно.
– Иннокентий Петрович, ну зачем вам наши девичьи тайны?
– Секретничать извольте после уроков, а не вместо них! Давайте записку и не срывайте урок!
– Пожалуйста, пожалуйста! – я протягиваю учителю свернутый в несколько раз кусок тетрадного листа.
– Да это шифр какой-то! – восклицает Иннокентий Петрович, а Огнева бледнеет и даже чуть съезжает под парту. – Что сие означает: «3 ст. м. 2 я. щеп. соли»?
– Три стакана муки, два яйца и щепотка соли. Это рецепт пирога с рыбой. Очень вкусно получается, если желаете, я вам после уроков перепишу без сокращений, пусть ваша кухарка попробует приготовить…
– И чья это записка? – не желает уходить в сторону историк.
– Моя. Вы вот и почерк можете сравнить.
– Но вам же ее передали…
– Совершенно верно. Я списывала рецепт на перемене, потом машинально свернула его в несколько раз и обронила. Его подняли и передали.
Рецепт, конечно, очень вовремя подвернулся, хотя сворачивать его и пришлось только что в кармане фартука, где он попался мне под руку по счастливой случайности.
– Так что это и не записка выходит, а просто возвращение потерянной вещи. Это же совсем другое дело, Иннокентий Петрович, не правда ли? – тараторю я, чтобы не стали спрашивать, кто же поднял и передал, а то ведь придется отвечать, и ответ мало кому понравится, пусть и последствий не должно быть.