Игра на изумруд, стр. 44

– Небольших размеров. Две на три сажени.

Петя изобразил на листе прямоугольник.

– Указывайте теперь расположение двери, окна и их размеры, чтобы все получилось в правильной пропорции, вдруг это тоже важным окажется.

Шаг за шагом, но очень быстро мы совместными усилиями сотворили подробный план места происшествия, на который нанесли и положение тел убитых.

– Все? – спросил Петя.

– Пожалуй, да. Ну, может, еще кровь нарисовать? Вот здесь была небольшая лужица, а здесь гораздо больше.

Петя нарисовал, посмотрел внимательно и чуть не подпрыгнул.

– Вы сказали, что левая рука оказалась под телом?

– Да. Верно, Гном пытался схватиться за рану.

– А на каком уровне от плеча была рука?

– Чуть ниже сердца. Нет, еще ниже, почти у живота. Но она могла и сползти, переместиться при падении.

– Тем более! Вот смотрите: если дырка от пули под лопаткой…

– Входное отверстие, – поправила я Петю, хотя до этой минуты сама называла рану дыркой. – В полиции говорят: «входное» и «выходное отверстие».

– Ну да, конечно, – согласился Петя и продолжил: – Если входное отверстие под лопаткой, а рука вот здесь, то получается, что выходное отверстие гораздо ниже!

– Из чего вы сделали такой вывод?

– Да как же? Рука послужила преградой для вытекающей крови. Если бы рана оказалась выше руки, то и кровь бы растеклась вот здесь, между головой и рукой. А раз кровь собралась в этом месте, где вы показываете, то рана должна быть под рукой или ниже руки. Выходит, что выходное отверстие много ниже входного!

– Ну, может, и не много… А поскольку Прощай стрелял уже сидя на полу…

– Даже если бы он выстрелил стоя, все равно получилось бы не так! Вот смотрите.

Петя быстро нарисовал две фигурки и провел от одной ко второй пунктирную линию.

– Если выстрел произведен из сидячего положения, то рана на груди должна быть немногим выше той, что на спине. Если стреляющий стоял – то ниже, но совсем чуть-чуть. Получается, что в Гнома выстрелили почти в упор.

– Но Прощай мог выстрелить, пока Гном еще был поблизости. – Я уже согласилась с Петей, но следовало обдумать все варианты.

– Человек получает удар ножом практически в сердце, но остается на ногах, достает пистолет и стреляет второму в спину? И, заметьте, тоже практически точно в сердце. А тот, вместо того чтобы тут же рухнуть, добегает до двери. Не слишком ли они оба живучие? Да и следов крови на полу ведь не было?

– Наконец-то поняла, что меня смущало – сверх всякой меры точным получился выстрел для смертельно раненного, чересчур это странно выглядело. А вот если там был кто-то третий… Нет, ведь в таком случае все сходится! Этот злобный Гном убивает Василия Прощай. Даже не важно, по какой причине, с него станется убить человека, оттого что он огурцы не любит, а тот их купил. А оказавшийся там господин Тихонравов пользуется случаем избавиться от Гнома и устроить так, чтобы на первый взгляд показалось, будто они друг дружку поубивали! Надо звонить Михаилу Аполинарьевичу. Конечно, насчет Тихонравова – это лишь предположения. Теоретически там мог быть и кто-то еще. Да и полиция все это могла без нас понять, но позвонить надо. Петя, вы умница!

Петя расплылся от похвалы счастливой улыбкой. Когда он улыбался, он становился очень милым. Вот и знакомого Ларисы улыбка превращала в очень привлекательного человека, но Петя еще и сам по себе был вполне приятной внешности. Не вовремя и не к месту вспомнилось, что через несколько месяцев нам предстоит расстаться, и от этой мысли у меня стало как-то пусто в груди.

Я тряхнула головой, отгоняя непрошеную и глупую тоску – ну с чего раньше времени горевать?

– Осталось только найти самого Тихонравова, – задумчиво произнес Петя, – а заодно и изумруд. Может, сходить в харчевню?

– Чуть позже. Кстати, про изумруд. Что-то нас с вами его преосвященство не беспокоит?

– Так он тоже в отъезде, мне папенька говорил, – сказал Петя и вдруг посмотрел на меня так, что я смутилась.

– Пойдемте, позвоним в полицию, – проговорила я тихим голосом, – а то мне уже пора убегать.

– Можно мне вас проводить?

– Вообще можно, но сейчас за мной должна заехать Полина, и мы поедем примерять платья. В этом деле любой, даже самый умный кавалер несколько… неуместен.

– А можно… – начал Петя и умолк.

– Что? Говорите быстрее, – поторопила я его.

– Вы как-то сказали, что в очередной раз я должен буду спрашивать вашего разрешения. Вы помните, по какому поводу это было сказано?

Надо же, почти две недели человек собирался с духом, чтобы задать этот вопрос. И хорошо это или не очень? Нет, все ж таки сложная это вещь – романтические отношения.

31

Масленая неделя накатила запахами блинов и жуткой нехваткой времени. Это при том, что в театре я была практически не занята: труппа готовила дивертисмент [35], все собирались читать стихи, петь куплеты и романсы, играть скетчи. Дедушка хотел прочесть стихотворения Саши Черного и Алексея Толстого, чем привел в озабоченные раздумья нашего антрепренера. Тот, с одной стороны, видел, что дедушкин номер станет пользоваться шумным успехом, с другой – опасался, как бы по нынешним временам публичное исполнение такого произведения, как «История государства Российского от Гостомысла до Тимашева» не сочли революционным вольнодумством. Как бы то ни было, но я осталась без работы – никто не нуждался в суфлере, не нужны были «громы и ветров шум» и стук копыт за кулисами. Впервые я не заскучала, а напротив, обрадовалась такому повороту событий, потому что платья к балу все еще не были закончены, следовало купить туфли и кучу всяких мелочей, договориться с парикмахером и сделать еще много чего столь же приятного, сколь и хлопотного.

Как хорошо, что наши финансовые проблемы разрешились. После смерти папеньки мы, конечно, не нуждались, но жили очень скромно, а здесь, в Томске, и вовсе могли рассчитывать лишь на наше жалованье в театре. Сперва на дедушкино, потом еще и на мое. Не было в том ничего зазорного, да и к роскоши мы никогда не стремились. Но сейчас мне почти нестерпимо хотелось выглядеть на балу самой нарядной, и я могла себе это позволить, хотя все эти наряды и обойдутся в наши с дедом доходы от службы за два месяца. А может, и за три, если я разойдусь в этих вопросах не на шутку.

Вдобавок ко всему ударили морозы. Масленая – это ведь проводы зимы и встреча весны. Но весной даже не пахло, а вот зима решила распрощаться с нами всерьез. Но на морозы никто не роптал, даже внимание перестали на них обращать. Свыклись за долгую сибирскую зиму, а тут осталось потерпеть всего ничего, так можно и не обращать внимания вовсе.

Вот и мы с Полиной, повстречав по пути в пассаж Второва господина Вяткина, выходящего из своей редакции, остановились, чтобы его поприветствовать, хотя воротники наших шубок покрывал толстый слой пушистого инея.

– Здравствуйте, сударыни! – сказал журналист, снимая перед нами шапку, будто и не было никаких морозов. – Позвольте высказать предположение, что путь вы держите во дворцовые хоромы господина Второва, а следовательно, будете несказанно прекрасны в общественном собрании!

Мы засмеялись.

– Не замерзли? – обратился Григорий Алексеевич ко мне.

– Я уже привыкла. Пожалуй, стану скучать по сибирским морозам.

– Станете. И по городу нашему непременно станете скучать.

– Григорий Алексеевич, – вступила в разговор Полина, – я тут рассказывала Даше про томские катакомбы. Так она не верит. Вы же все о подобных вещах знаете, так подтвердите или опровергните меня.

– Это о каких катакомбах? О тех, что якобы под пассажем начало берут? Должен вас огорчить, Полина. Сказки все это. Да и сами рассудите: место это как называется? Болото! Как стали котлован здесь готовить под здание, так пришлось огромное множество плотов из лиственницы опустить в топи и уж на них фундаменты закладывать. Какие уж тут подземные лабиринты, в трясине болотной!