Игра на изумруд, стр. 39

– Да не волнуйтесь вы, ваше благородие, далеко он в наручниках не уйдет, – кричали в коридоре.

– Вот то-то и оно-то, что в наручниках!

Я присела на стул возле письменного стола и все-таки достала новые приключения Ника Картера. Но читать не стала. Из последних реплик… Нет, как-то это театральное слово не очень подходит к управлению полиции, хотя сегодня здесь настоящий цирк творится. Скажем так: из того, что я услышала, выходило, что случился побег. Вероятно, очень опасного преступника. Раз на него надели наручники – значит, опасен. Опять же ему хватило дерзости совершить побег. Но мимо дежурного он не проходил, в этом я отчего-то верила Матвееву. На окнах везде решетки, так что и через окно не выпрыгнешь, даже если отважишься прыгать со второго этажа.

Я отложила книжку и выглянула в коридор:

– Михаил Аполинарьевич!

– Да?

– А кто тут у вас сбежал? Опасный преступник?

– Ох! Как бы вам ответить? По большому счету он и не преступник. Но это только потому, что полиция не дала ему совершить преступление. Посетитель в ресторане сделался настолько пьян, что разбушевался и уже начал мебель ронять. А как ему замечание сделали, сразу драться захотел. Пришлось его в наручники нарядить.

– Так отчего тогда такой переполох?

– Да по большей части из-за наручников. Вы себе представьте, как по городу носится пьяный, без пальто, зато в наручниках. Что люди о полиции подумают? Ну и начальство само собой по головке не погладит. И вообще, не дело это, чтобы задержанные сбегали.

– А как он сбежал?

– Доставил его сюда урядник, по счастью мимо того ресторана проходивший и шум услышавший. Посадил задержанного на этот самый табурет и пошел мне докладывать. Я же по телефону в это время разговаривал, велел ему чуть обождать. А как я разговор закончил и урядник мне обо всем доложил, выяснилось, что в коридоре и вообще в управлении задержанного нет. И куда он пропал, никто ума приложить не может.

– А вы в кабинетах смотрели?

– Смотрели, – ответил Михаил Аполинарьевич и подозрительно на меня покосился. – Так ведь нет там никого…

– Боюсь, что невнимательно смотрели, – сказала я, – вы сюда взгляните.

Михаил, увидев мирно спящего «беглеца», почесал затылок, облегченно вздохнул, а потом и расхохотался.

– Вот же… Ну, грешен я, как раз сам сюда и заходил посмотреть, видел этого спящего, но, как и все, был убежден, что задержанный сбежал. А он взял да и поспать прилег! Нет, если бы я его видел, то сразу бы опознал. А так!

Помощник судебного следователя распорядился, чтобы поиск прекратили и задержанного увели спать в «холодную», справедливо рассудив, что разговора с ним сейчас все равно не получится.

– Вот ведь – смех и грех! – сказал он, наконец усаживаясь за стол. – Мы с вами здесь побеседуем, а то в нашем кабинете сейчас другой допрос ведется.

– А можно вопрос? Тут прямо сверху папка лежит с очень уж страшным заголовком…

– А, это! Это для особо любопытных. Вас это никак не касается, Дарья Владимировна, вам я и так поверил бы, что вы куда не следует заглядывать не станете, а раз спросили, то уж точно папку не открывали. Важных документов мы на столах никогда не оставляем, а это – для тех господ, которые порой, оказавшись без присмотру, излишнее любопытство проявляют. Да вы взгляните.

Я с некоторой настороженностью взяла в руки папку, озаглавленную «Дело о людоедстве», и открыла ее. На самой первой странице было изображено лицо полицейского, показывающего смотрящему кукиш. Шарж был сделан мастерски, и даже прототип узнавался легко: сам полицмейстер!

– Вот мне всегда было любопытно узнать, что бы сказал наш полицмейстер, если бы увидел эту карикатуру… – задумчиво произнес Михаил Аполинарьевич.

– «И кого же вы, господа, изобразили здесь в моем мундире?» – ответила я, подражая голосу полицмейстера.

– А что? Очень похоже. И по сути вопроса, и по голосу. Как вам удается так точно мужские голоса изображать?

В ответ я пожала плечами и хотела уже вернуть папку на стол, но из нее выпал листок.

– А, тоже забавный документ, прочтите, не пожалеете, – порекомендовали мне.

– «Медицинское освидетельствование, – прочла я. – На теле потерпевшего обнаружены синяки размером с пятикопеечную монету в количестве трех, синяк размером с гривенник, а также кровоподтек, формой и размером схожий с десятирублевой ассигнацией».

На этом месте документ обрывался, но ниже уже иными чернилами было написано: «Всего синяков на двадцать пять копеек».

А еще ниже кто-то приписал красным карандашом: «Что ж вы про кровоподтек не учли? Тогда сумма возрастает до десяти рублей с четвертным! А это уже деньги!»

Я рассмеялась:

– Это хорошо, что у вас сил достает и пошутить.

– И я так же думаю. Ну-с, приступим к делу? Что важного вы собрались мне сообщить?

Для начала я молча положила перед ним французскую газету, свернутую таким манером, чтобы нужная заметка сразу бросалась в глаза.

27

Никитка Рыжий пребывал в глубоких раздумьях. Было ему от чего задуматься. На «чистый» доход от корчмы да от беспатентной торговли вином прожить можно. С голоду не помрешь, но не более того. Да и тот доход в последнее время хиреть начал, оттого что главные гулеваны «зацинтовались», или, говоря по-простому, попались в лапы полиции. Фомка-кривой с Митькой-цыганом ходили за истоком на шниф, а вышел у них мокрый гранд, да еще и с шухером [29]. Ждет их теперь суд, а после суда – каторга бессрочная. А ведь какие пьянки они устраивали, любо-дорого посмотреть, неделями, бывало, не просыхали! Да еще следователь Янкель повадился облавы устраивать, и многие блатные обходят нынче его заведение стороной. А главное, фартовый люд всегда забегал к нему не только выпить-закусить, но и дела разрешить. И многим без Никиты Ивановича тех дел не решить было. Кому «очки протереть [30]», а то и чистый вид справить, то есть новый паспорт сделать, кому – метки стереть, кому – краденое барахлишко сбыть… Все это Никитка Рыжий, знавший нужных умельцев, организовывал без труда и со всего имел свой процент, из чего и получал главный свой доход. Тут же уже неделю, почитай, не то что ни одного дела не сделано, так ни одной пьянки серьезной не было.

Вот и сегодня всех посетителей, что Гоша-шнифт со своей марухой [31] в задней комнате, да в зале шестеро оборванцев и ровно столько же приблатненной шушеры, от которой больше шуму, нежели проку.

Хозяин харчевни обернулся на скрип двери: в зал вошел давешний паренек, предлагавший найти покупателя на старинную диковину. При таких своих обстоятельствах Никитка Рыжий, можно сказать, что и обрадовался этому гостю. Гость тем временем аккуратно обстучал от снега сапоги у дверей и шагнул к стойке.

– Здравствуйте, дяденька.

– Здравствуй, коли не шутишь, – вполне приветливо отозвался харчевник. – Перекусить забрел или дело имеешь?

– Сразу два дела. Перво-наперво хотел спросить вас: не забыли ли вы о моей просьбе и не сыскали ли возможности содействовать?

– О просьбе помню. Вот только содействовать мне было не с руки. Тебя ж в полицию упекли.

– Так упекли и тут же выпустили, да и с чего на меня казенные харчи переводить? Вы уж расстарайтесь, окажите такую любезность.

– Никитка! – заорали из-за дверей с той половины. – Неси полбутылки три звездочки.

– Ты тут погодь чуток! – кинул Никита Иванович собеседнику. – Сейчас заказ исполню, договорим.

Паренек кивнул, снял картуз, уложил его аккуратно на стойку и стал осматриваться. Взгляд у него был спокойный и если показался кому-то обидным, так то лишь спьяну.

– Чего зыришь-то, шкет [32]! – прокричал ему от столика один из приблатненных.

– Так за посмотреть здесь денег не берут, вот и смотрю.