Звезда сыска, стр. 22

Мне понравилось, что Петя не стал отвечать сразу, а всерьез задумался, вспоминая подробности.

— Не буду сочинять и не скажу точно, но, скорее всего, вы правы. В другой раз постараюсь быть внимательнее.

— Не знаю, будет ли следующий раз, но вы при случае особо на обувь взгляните. На каблуки. Хотя думаю, что каблуки бросаться в глаза не будут. Есть такой специальный фасон обуви, когда каблук вроде и невысок, а на самом деле росту прибавляет такая обувь существенно.

— Даша, отчего вас так занимает эта тема? Ну, про каблуки?

— Да оттого, что человек вы наблюдательный и если вам тот постоялец из «Европейской» показался нынче выше, чем вчера, то может и так быть, что он в самом деле был сегодня выше. А единственное объяснение такому явлению — это обувь на высоком каблуке.

— Вот к чему такие ухищрения? — возмутился Петя. — Ходить в такой обуви уж наверно неудобно! Я вон, когда девицу изображал, намучился с этими дурацкими каблуками.

— Не все так рассуждают. Да вам и ни к чему такие уловки. Если вы в пятнадцать лет очевидно высоки, то к восемнадцати будете прямо-таки гвардейского роста!

— Э, мне уже почти шестнадцать, через полгода будет, — простодушно отмахнулся от моего комплимента гимназист. — Вы мне лучше объясните, к чему вы про рост спрашивали столь подробно?

— Есть весомые причины полагать, что убийца был высок ростом, — пояснила я.

— Позвольте, его же никто не видел! Из каких таких соображений ему приписывают высокий рост?

Чуть подумав, я взяла с Пети слово не говорить об этом никому и рассказала, как видела мелькнувшую тень и как по этой тени мы вычислили рост преступника. Петя пришел в полный восторг от столь ярко, по его мнению, показанной в данной ситуации действенности дедуктивного метода. Я спорить не стала, а сказала:

— Всему вами рассказанному, возможно, имеется самое простое объяснение. Хотя возможно, что случай не только выглядит подозрительным и необычным, а таковым и является. Но боюсь, что нам самим до всего этого не докопаться. Как вы относитесь к тому, чтобы рассказать обо всем следователю?

Петя сразу загрустил:

— Если я пойду в полицию, то придется все рассказывать. Боюсь, что вместо «спасибо» может получиться взбучка. Даже если нам и поверят. И совсем уж не дай бог, если до папеньки дойдет! Он-то меня точно по головке не погладит.

— Вас дома наказывают?

— Нет. Отец, когда из-за меня расстроен, перестает разговаривать. Часто запрется в маменькиной комнате и тоскует там в одиночестве. Мне иногда кажется, что лучше бы уж розгами выпороли.

Уж по такому поводу я точно ни в жизнь не стала бы насмехаться, а потому лишь спросила:

— Ну, а мне вы дозволите сходить в полицию?

— А вы мне после расскажете?

— Уж конечно расскажу!

— Мне, право, неловко перекладывать все это на вас!

— Пустяки! Сущие пустяки!

Все эти взаимные проявления вежливости продолжались еще некоторое время и кончились тем, что мы не выдержали и рассмеялись от собственной галантности.

19

Но это я рядом с Петей так уверенно себя чувствовала и считала предстоящую беседу со следователем сущим пустяком. В самом деле, едва оставшись одна, я заволновалась. Конечно же, я верила Петиным словам безоговорочно, а с них выходило, что поведение неизвестного офицера выглядит странно. Может, даже подозрительно выглядит. Но сама же говорила — тому можно найти и вполне обычное объяснение. И если предположить, что такое объяснение существует, то остается лишь забавный пустяк Стоит ли по пустякам беспокоить таких занятых людей, как судебные следователи? У них и помимо этого дела имеется, чем заняться. Может, со мной никто и не захочет беседовать и получится вовсе неловко. Потом я вспомнила, как Дмитрий Сергеевич общался со мной. На первый взгляд и мои умозаключения по поводу роста преступника можно было посчитать вздором, совершенной ерундой. Но он же отнесся к этому с полным пониманием, провел следственный эксперимент и убедился в моей правоте. И его помощники никак не показали, что считают все это ерундой. Была не была, сказала я себе и, чтобы не растерять уверенность, тут же и отправилась в полицейское управление.

Я прошла по Новому мосту на базарную площадь. Уже отсюда прекрасно было видно на ее противоположном конце пожарную каланчу на крыше полицейского управления и само управление. Как раз сейчас оттуда доносился звук небольшого колокола и много всяческого шума, а минутой спустя из распахнувшихся широких дверей выкатили сани, груженные бочками с водой, и другие сани, с пожарным расчетом. Я покрутила головой, поискала дым от пожара, который вызвал такой переполох. И вправду, за Воскресенской горой поднимались вверх клубы дыма. Пожарные тройки лихо развернулись влево — как только не опрокинулись! — и покатили, сверкая начищенными касками бравых огнеборцев. Встречный извозчик столь же лихо откатил в сторону, освобождая дорогу, поднялся в своем экипаже и стал смотреть на пролетавшую мимо него кавалькаду. Вскоре к нему присоединился и пассажир. Один из пожарных продолжал на ходу бить в подвешенный над бочкой колокол. Со стороны все выглядело красиво и даже весело.

Во дворе управления у самого входа мне встретился тот самый полицейский чин, урядник, [40] если я правильно разобралась в его знаках отличия, что приезжал за мной. Я поздоровалась и спросила:

— Скажите, пожалуйста, а господин судебный следователь Дмитрий Сергеевич Аксаков на месте?

— Здравствуйте, барышня. На месте их высокоблагородие, у себя в кабинете работают. А вы с какой надобностью к нему?

— Возможно, мне есть, что сообщить по убийству, которое произошло в театре.

— А не вас ли я подвозил сюда, барышня? Точно, вас! А то я смотрю, лицо знакомое, только шапочка у вас новая, куда наряднее. Так я вас провожу, очень хорошо о вас их высокоблагородие отзывались.

Он и впрямь пошел меня провожать и проводил к самым дверям, даже постучал за меня.

— Да входите же, не заперто, — услышала я голос Дмитрия Сергеевича и вошла в кабинет.

Следователь пребывал в неплохом расположении духа, тепло меня поприветствовал и поинтересовался:

— Ну-с, с чем ко мне пожаловали? Любопытство покоя не дает, не терпится узнать, что нового в ходе расследования? Тут господин Вяткин решил меня измором взять, заходит ежедневно и еще по десять раз на дню телефонными звонками донимает. Впрочем, я на него не в претензии, у каждого своя служба. Да и пишет он хорошо, особенно ловко ему фельетоны даются. И про театр неплохо получается. Один раз, правда, над его рецензией весь город целую неделю смеялся. Я вот не откажу себе в удовольствии пересказать ее вам. Наизусть заучил, благо вся рецензия уложилась в несколько строчек. Два года назад гастролировала у нас в городе труппа господина Прозорова. Слабая, надо сказать, труппа, не чета нынешней. Публика все больше зевала на спектаклях, а то и вовсе расходилась, финала не дождавшись. Так вот господин Вяткин и написал однажды всю правду без обиняков: «Ваш покорный слуга по уважительным обстоятельствам накануне опоздал в театр к первому акту. А второй акт пьесы был таков, что третий и четвертый мы провели в буфете». Вот так, коротко, ясно и абсолютно точно.

Произнося этот небольшой монолог, Дмитрий Сергеевич умудрился помочь мне раздеться, усадить на диван и распорядиться, чтобы нам принесли чаю.

— Слушаю вас самым внимательным образом, — сказал он, усаживаясь напротив меня.

— Меня вот что к вам привело, Дмитрий Сергеевич, — начала я. — Может быть, все это и ерунда, ну да о том вы сами судить будете.

И я рассказала всю историю про постояльца из «Европейской», не упоминая притом Петю. Решила, если станут настаивать, расскажу всю правду, а не станут — то и промолчу.

Следователь выслушал меня предельно внимательно, не перебивая и лишь время от времени кивая головой. После всего этого встал, принес со стола уже приготовленный для нас чай, отдал один стакан мне и только после этого заговорил: