Сломанные крылья, стр. 5

На следующее утро Вера Михайловна опять пришла в супермаркет. Она думала, может, там будет другой охранник. Но встретила не очень приветливый взгляд Виктора Николаевича.

– Здравствуйте, – торопливо проговорила она. – Вы меня извините за настойчивость. Я просто забыла тогда сказать. Вы эту девушку, которая пропала, могли заметить раньше, до того, как все произошло. Она очень красивая, яркая, ходила всегда в этот магазин. Ее зовут Олей. Такая изящная, белокурая, с большими голубыми глазами. Я могу фотографию принести. Может, вы раньше видели, как, скажем, к ней кто-нибудь пристает. Или поджидает. Ну, любое наблюдение. Принести снимок?

– Гражданка, вам что, делать нечего? Вы представляете, сколько девушек ходит в этот магазин? Я что, смотрю, кто к ним пристает, кто поджидает? Мне за это платят?

– Я не понимаю, почему вы отказываетесь? Почему хотя бы не попытаться помочь?

– Я не милиционер. Я магазин охраняю, а вы меня уже второй день от работы отвлекаете.

– Извините. Не думаю, что вы правы, но это неважно. Я ухожу.

Вера Михайловна медленно прошла от магазина до дома, где жила Оля. Хоть бы что-то узнать, маме ее сообщить, что, мол, есть надежда.

На детской площадке тусовались подростки. Судя по запаху, курили, но, увидев бывшую учительницу, спрятали сигареты.

– Ребята, – обратилась к ним Вера Михайловна, – вы Олю Волохову из этого дома знаете?

– А кто это?

– Ну, такая девушка красивая, блондинка, в институте учится.

– А, – вспомнил один парень, – которая с Никитой дружит?

– Ну вот! – обрадовалась Вера Михайловна. – Вы знаете, она пропала. Мы ее уже неделю ищем. Никто из вас не видел ее вечером, не очень поздно?

Ребята вяло посоображали и друг за другом сказали: «Не-а». Они уже думали о спрятанных сигаретах и двух бутылках пива.

– Я вас очень попрошу, – сказала Вера Михайловна. – Если вдруг что-то вспомните, услышите от других, скажите мне, пожалуйста.

– Ладно. А че, трудно, что ль? – пробасил один из недорослей.

Глава 4

Марк с выражением тщательно продуманного терпения смотрел на Надю. Она долго и критично рассматривала ногти на руках, затем на ногах, после чего повернулась к нему:

– Я же сказала, что в таком виде никуда не пойду.

– А сколько времени нужно для того, чтобы изменить этот, как ты выражаешься, вид, который мне кажется совершенно нормальным?

– У нас вообще разные взгляды. Мне нужен массаж, маникюр и педикюр, хороший макияж.

– Не вижу ничего сложного в том, чтобы все это организовать.

– А я вижу. Мне неохота, понятно?

– Тебе не хочется никуда ехать? Хорошо. Давай посидим у тебя или поедем ко мне.

– Мне никуда неохота ехать.

– Значит, здесь, у тебя? Я могу сходить что-нибудь взять из бара?

– Давай.

Они выпили. Марк пересел на огромный диван, на котором полулежала Надя, обнял ее за плечи, погладил колено. Ее лицо совершенно не изменилось. Он задышал взволнованнее, его рука поднялась по колену вверх.

– Ох, – дрыгнула Надя ногой. – Давай не сейчас, ладно? Устала я, и настроения нет.

– У тебя было много занятий?

– Да нет, просто в больницу нужно было съездить. Там сын знакомой моей мамы лежит в реанимации. Отравился и вены себе перерезал.

– В смысле – хотел покончить жизнь самоубийством?

– В смысле.

– Из-за чего?

– Из-за женщины.

– Она его бросила?

– Длинная история.

– А при чем тут все-таки ты?

– Я же сказала: маминой школьной подруге понадобилась помощь. Я ее оказала. И буду оказывать.

– Какие-то незнакомые черты в тебе открываются.

– Вот как? Ты, любя, считал меня дубиной бесчувственной?

– Ну, зачем сразу злиться. Ведь они практически незнакомые тебе люди…

– А моей родной маме они практически знакомы. Стало быть, и мне не чужие. И вообще, тебе-то дело какое? Ну, сболтнула сдуру. Что за привычка – прилипать к каждому слову?

– Как ты со мной разговариваешь? Мы-то с тобой точно близкие люди!

– Серьезно? А скажи, к примеру, вот я завтра исчезаю бесследно, и никто не знает, где я. Ты что сделаешь?

– Что за вопрос? Искать буду, конечно.

– Поищешь – и не найдешь, тогда что?

– Обращусь к профессионалам.

– А вдруг и они не найдут или найдут слишком поздно? То есть медицина бессильна. Что ты сделаешь?

– Слушай, это ненормальные предположения и ненормальный вопрос. На него никто не сможет ответить. А что ты, собственно, узнать хочешь?

– Да так, ничего. – Надя залпом выпила полстакана виски. – Удавишься с горя или нет? Спорить готова, что нет.

– Как быстро ты напилась. А я-то рассчитывал на хороший спокойный вечер.

– Не вышло у тебя ничего, расчетливый ты мой. Давай-ка я тебя провожу, и тогда у каждого из нас будет спокойный вечер.

Чернота, в которой растворялось Олино дыхание, теперь называлась сном. Но проснулась она необычно. Кто-то дышал рядом, прижимая ее к себе. Она попыталась освободиться и по запаху узнала своего тюремщика.

– Это вы? – в ужасе спросила она. – Но зачем вы это делаете? Отпустите меня. Мне нечем дышать.

– Расслабься. Все будет хорошо.

Ничего более отвратительного и страшного, чем то, что произошло потом, в жизни Оли не было. Омерзительный человек, который издавал какие-то звуки удовольствия, насилие, замкнутое пространство, из которого ни один крик о помощи не дойдет до людей. Собственное бессилие. Отчаяние и ужас.

Потом, когда он ушел, она с трудом добрела до бочки с водой, из последних сил попыталась смыть с себя следы чудовищного преступления против ее нежной женской сути, доползла обратно, свернулась плотным клубочком и впервые заплакала. Теперь она не просто жертва маньяка, она навсегда испачкана, ей никогда не оправдаться перед Никитой. Господи, она позволила себе вспомнить Никиту! Неужели надеется выжить и увидеть его? Увидеть. Вновь испытать счастье. Если бы она что-то придумала, если бы она освободилась… Она бы даже не подошла к нему. Она бы смотрела, как он идет, а потом опустилась бы на колени и гладила его следы. Даже старое одеяло под ней было мокрым от слез. Но они помогли ей уснуть, увидеть настоящий сон. Никита поднимал ее своими сильными руками и шептал на ухо: «Олечка, девочка моя, девочка-припевочка».

Когда Оля проснулась утром, перед ней стоял Виктор.

– Назови меня по имени, – потребовал он.

– Вася, – спокойно сказала она.

Он наклонился и поцеловал ее в губы, она скрыла отвращение.

– Я принес тебе молока, хлеба, яблоко. Поешь.

Оля кивнула. У нее появилась тайна. Здесь и сейчас она узнала ненависть. Она попробует выжить. Она поняла в эту ночь, что дорога этому подонку, как любимая игрушка. Она решила отобрать себя у него. Только бы сил немного набраться.

Никита, как всегда во сне, звал Олю. Лена погладила его по лбу. Он уже не такой неподвижный и бледный. Немного ест, иногда даже улыбается. Нужно попросить врача, чтобы его оставили в отдельной палате, она уже взяла отпуск за свой счет и могла бы его выхаживать. Только как это все делается… с деньгами? Как их предлагают? Сколько? А если откажутся? Это же муниципальная больница.

После утреннего обхода завотделением кивнул Лене:

– Давайте выйдем.

– Я хотела вам сказать… – начала Лена в коридоре.

– Потом, – прервал ее доктор. – Состояние вашего сына сейчас можно определить как средней тяжести. Сегодня будем переводить в общую палату.

– Доктор, а не переводить нельзя? Он морально очень подавлен. Я же говорила, горе у него, а там люди незнакомые.

– Нет, нельзя. У нас много таких больных.

– Подождите, пожалуйста, вот, посмотрите, не знаю, сколько это стоит, но нам помогли.

Лена потянула на ладонях всю пачку денег, которую привезла Надя. Врач поднял брови.

– Хорошо, оставайтесь на коммерческой основе. Потом оформим.