Глаза дракона, стр. 7

«Да, господин главный конюший! Спасибо!» — Питер бросился бежать.

Когда он, запыхавшись, вернулся вместе с молодым ветеринаром, он боялся, что лошадь уже мертва; судя по солнцу, прошло уже не меньше часа. Но опасливый Иосиф решил подождать.

Ветеринарное дело было в Делейне в новинку, и молодой врач взялся за него третьим или четвертым, так что недоверие Иосифа имело основания. Конечно, ветеринару не очень хотелось бежать куда-то вслед за потным, взъерошенным принцем, но ему польстило такое внимание. Наклонившись над лошадью, он ощупал ее ногу, что-то напевая себе под нос и приговаривая: «Потерпи, потерпи, скотинка». Лошадь только один раз дернулась от боли, потом затихла. Иосиф ждал, положив руки на рукоять кувалды. Он немного смягчился в отношении ветеринара: парень явно знал свое дело.

Наконец доктор встал, стряхивая пыль с ладоней.

«Ну что?» — спросил Питер с опаской.

«Убейте», — коротко бросил ветеринар Иосифу, не обращая на Питера внимания.

Иосиф схватился за кувалду, будто ничего другого и не ждал, но взгляд Питера опять остановил его.

«Подожди!» — голос мальчика опять прозвучал по-взрослому… по-королевски.

Доктор уставился на него.

«Она что, умрет от заражения крови?»

«Что?» — изумление доктора увеличилось.

«Она может умереть от заражения крови, или сойти с ума?»

«Ты о чем? Никакого заражения. Перелом чистый. Я слышал уже такие истории, — он бросил взгляд на Иосифа, — но в них нет ни слова правды».

«Если ты так думаешь, то тебе еще многому предстоит научиться, парень», — буркнул Иосиф.

Питер не обратил на эти реплики внимания.

«Так зачем тогда ее убивать?» — спросил он ветеринара.

«Видите ли, ваше высочество, — объяснил тот, — ей целый месяц нужно ставить припарки, чтобы в рану не попала инфекция. И все равно она до конца жизни будет хромать и не сможет как следует работать. И ездить на ней будет трудно. Поэтому ее следует убить». Он улыбнулся, довольный своей речью. Когда Иосиф опять — в который уже раз — взялся за кувалду Питер сказал:

«Я буду ставить ей припарки. А если не смогу, это будет делать Бен Стаад. И я возьму ее себе и буду ездить на ней, даже если она останется хромой».

Иосиф рассмеялся и хлопнул принца по спине:

«Ты столь же добр, как и смел, мой мальчик, но мальчишки легко обещают и легко забывают обещания. Подумай об этом».

«Я знаю, что я говорю».

Смех Иосифа оборвался. Он по глазам Питера увидел, что это действительно так.

«Ладно, я не могу тут торчать весь день, — ветеринар продолжал изображать занятость, хотя и знал, сколько ему придется ждать следующего пациента. — Счет я представлю в казначейство по тарифу, если ваше высочество не прибавит что-нибудь за срочность. В любом случае, до свидания».

Питер и конюший смотрели, как он уходит, волоча за собой длинную полдневную тень.

«Спесивый пузырь, — заметил Иосиф, когда доктор скрылся и не мог уже опровергнуть этого мнения. — Уж поверь мне, ни одна лошадь, сломавшая ногу, не обошлась без заражения крови. Так уж Бог рассудил».

«Я спрошу отца», — сказал Питер. Когда принц отошел, Иосиф хитро улыбнулся. Он знал, что Питеру попадет за вмешательство в дела конюшего, но знал и то, что король очень любит сыновей — особенно старшего, — и уж, конечно, позволит им заводить не только лошадей, а целый табун. А уж здоровые это лошади или больные — не его, Иосифа, дело. Он специалист по лошадям, а не по принцам.

Питеру и правда влетело — три дня он не мог спать на спине и неделю не мог есть сидя, — но Роланд отдал ему лошадь.

«Все равно это ненадолго, — сказал король. — Если Иосиф сказал, что она умрет, значит, она умрет», — лицо Роланда было бледным, руки дрожали сильнее обычного. Наказание причинило ему не меньшую боль, чем Питеру — он действительно очень любил старшего сына, хоть и думал наивно, что никто, кроме него, об этом не знает.

«Не знаю, — упрямо сказал Питер. — По-моему, доктор знал, что он говорит».

И правда: никакого заражения у лошади не случилось, и хромать она почти перестала, заставив признать это даже Иосифа. Питер ставил ей припарки три раза в день и четвертый раз на ночь, а когда он был занят, это делал Бен Стаад. Питер назвал лошадь Пеони, и они очень сдружились.

Когда Флегг советовал Роланду запретить принцу играть с кукольным домом, он был прав в одном: слуги видели все и не молчали о том, что видели. Некоторые видели сцену на конюшне и рассказали остальным, а те, делая вид, что сами были свидетелями этого, разнесли этот случай по всему городу. Говорили об этом и Иосиф, и молодой ветеринар. Особенно веским было слово Иосифа, которого многие уважали. Он первым стал звать Питера «молодой король», а за ним и другие.

«Я думаю, Бог вылечил эту лошадь потому, что молодой король так стоял за нее, — заканчивал он обычно свой рассказ. — И он трудился над ней, как раб. Я вам скажу: у этого мальчишки сердце дракона. Слышали бы вы его голос, когда он велел мне отложить кувалду!»

Да, история была замечательная, и Иосиф рассказывал ее целых семь лет — до того дня, когда Питера признали виновным в ужасном преступлении и приговорили к заключению в камеру на самой вершине Иглы до конца его дней.

Глава 15

Может, вам интересно, что из себя представлял Томас, а некоторые из вас уже решили, что он был злодеем, раз уж Флегг хотел передать ему корону, отняв ее у законного владельца.

Это было не совсем так, хотя некоторые и правда так думали. Конечно, Томас был не таким хорошим, как Питер — рядом с Питером никто не показался бы достаточно хорошим, и Томас понял это, уже когда ему было четыре — именно в тот год случились и знаменитый бег в мешках, и происшествие на конюшне. Питер всегда говорил правду; Питер был высоким и красивым и походил на мать, которую так любили и король, и весь народ Делейна.

Как же можно было сравнить с ним Томаса? Ответ прост — никак.

В отличие от Питера, Томас разительно напоминал отца. Это немного умиляло Роланда, но не доставляло ему радости. Он знал, что светлые кудри Томаса рано поседеют, а потом и выпадут, оставив его лысым в сорок лет. Знал, что Томас не будет высоким, а если ему передастся отцовская любовь к пиву и меду, то уже к тридцати он будет носить перед собой брюхо. Томас уже начинал косолапить, и Роланд понимал, что скоро его младший сын будет таким же кривоногим, как он.

Томас был не слишком хорошим, но он не был и плохим. Он часто грустил, часто злился и плохо соображал (когда ему приходилось думать, ему, как и отцу, казалось, что в голове у него перекатываются шарики), но он не был плохим.

И еще — он завидовал брату. Мало того, что тому предстояло стать королем, что отец его больше любил, что и слуги больше любили Питера, и учителя, потому что он всегда готовил уроки. Мало, что все любили Питера больше, чем его. Было еще кое-что.

Когда кто-нибудь, и особенно король, смотрел на Томаса, ему казалось, что они думают: «Мы любили твою мать, а ты убил ее своим появлением. И что мы получили взамен? Маленького урода с глупым лицом почти без подбородка, который до восьми лет не смог выучить больше пятнадцати Великих Букв. Твой брат Питер в шесть лет знал их все. Что мы получили? Зачем ты нам, Томас? Страховка престола — вот кто ты такой, на случай если Питер упадет со своей хромой лошади и сломает шею. Нет уж, мы не хотим этого. И ты нам не нужен. Слышишь, не нужен!»

Томас сыграл недобрую роль в заточении своего брата, но даже после этого его нельзя было назвать по-настоящему плохим. Я верю в это и думаю, что и вы поверите.

Глава 16

В семь лет Томас просидел целый день у себя в комнате, вырезая в подарок отцу парусную лодку. Он делал это, не зная, что в тот же день Питер покрыл себя славой на состязаниях по стрельбе из лука. По правде говоря, Питер не так уж хорошо стрелял, и Томас вполне мог бы обставить его в этом, но так уж вышло, что именно Питер оказался тогда на состязании рядом с отцом. Томас часто грустил, часто злился, и ему часто не везло.