Глаза дракона, стр. 32

Глава 72

Он держал веревку под матрасом, но это не могло продолжаться долго. Высота Иглы была триста сорок футов; от его окна до камней площади — не менее трехсот. Рост Питера был шесть футов, и он надеялся, что сможет спрыгнуть с высоты двадцати футов без вреда для себя. Оставалось двести семьдесят.

Один из камней в восточной стенке спальни расшатался, и Питер без особого труда смог его вынуть. За камнем оказалась пустота, и он сунул туда руку, похолодев при абсурдном ожидании, что оттуда, из темноты, что-то схватит его или укусит.

Ничего не случилось, и он уже собирался вынуть руку, когда пальцы почувствовали металлический холод. Питер вытащил руку — медальон в форме сердца на цепочке. По виду и медальон, и цепочка были из золота, но казались странно легкими. После тщательного осмотра Питер нащупал потайную пружинку, и медальон со щелчком раскрылся. Внутри были два портрета дивной работы, маленькие, как картины в кукольном доме. Питер смотрел на них с мальчишеским восторгом. Мужчина и женщина, очень красивые. На губах мужчины застыла улыбка; темные глаза женщины были печальны. Медальон явно был очень старым, но лица этих людей показались Питеру знакомыми. Он их где-то видел.

Он посмотрел на заднюю крышку. Там было что-то вроде вензеля, но настолько стертого, что разобрать инициалы он не смог.

По какому-то наитию он опять полез в отверстие. На этот раз он нащупал листок бумаги — ветхий, но с ясным текстом и четкой подписью. Левен Валера, зловещий Черный герцог из Южного бароната. Валера, который мог стать королем, но вместо этого провел остаток жизни в Игле за убийство своей жены. Неудивительно, что он узнал портреты. Мужчина был Валера, а женщина — его жена Элинор, о красоте которой слагали баллады.

Письмо было написано странными рыжеватыми чернилами и с первой строчки тронуло холодом сердце Питера. Чем дальше он читал, тем больше его бил озноб, и не только из-за сходства судьбы Валера с его собственной.

«Нашедшему это письмо…

Я пишу его собственной кровью из вены, которую я вскрыл зубами. Перо мое — обломок ложки, каковой я долго точил о камни моей Темницы. Почти четверть века провел я здесь; я вошел сюда Юношей, теперь же я Старец. Ко мне вновь пришла Болезнь, и боюсь, что на сей раз я не выживу.

Я не убивал мою Жену. Хотя все улики против меня, я не убивал мою Жену. Я любил ее и все еще люблю, хотя ее дорогое Лицо померкло в моей вероломной Памяти.

Я уверен, что Элинор убил королевский волшебник и сделал так, что в этом обвинили меня, ибо я стоял на его Пути. Похоже, что его Планы исполнились, но я верю, что в конце концов Боги накажут Злодея. Его День придет, и я верю в это все сильнее по мере приближения моего собственного Конца.

Верю, что Некто войдет в это место скорби и найдет мое послание, и к нему взываю я: Отмщение, Отмщение! Забудьте меня и мою жалкую Смерть, но заклинаю, не забывайте мою дорогую Элинор, убитую и собственной постели! Это не я отравил ее вино; я кровью пишу имя Убийцы: Флегг! Флегг! Флегг!

Возьмите медальон и покажите ему прежде чем освободить Мир от этого величайшего Злодея — покажите, чтобы он знал, что я сыграл роль в его Падении, даже из моей Могилы.

Левей Валера».

Может, теперь вы поймете состояние Питера. Может, вы поймете его еще лучше, если я напомню, что никто не знал истинного возраста Флегга.

Питер читал о преступлении Левена Валера — в древней истории. И теперь этот пожелтевший клочок бумаги называл по имени истинного виновника этого преступления.

Но это случилось во времена Алана II…

…а Алан II правил Делейном четыреста пятьдесят лет назад.

«О Боже, — прошептал Питер. Он успел дойти до кровати и упасть на нее прежде чем подкосившиеся ноги бросили его на пол. — Он уже был здесь! Он делал то же самое, точно так же, и это было четыреста лет назад!» Лицо Питера было мертвенно-бледным; волосы его встали дыбом. Он впервые понял, что Флегг, королевский чародей — чудовище, прошедшее в Делейн снова и служащее теперь новому королю, служащее его несчастному, глупому младшему брату.

Глава 73

Сперва Питер хотел предложить Бесону еще денег за то, чтобы тот передал Медальон и записку Андерсу Пейне. Ему казалось, что это может указать на истинного преступника и освободить его, Питера. Потом он решил, что такие вещи случаются в сказках, но не в реальной жизни. Пейна просто посмеется и назовет это подделкой. А если и поверит? Это может погубить и главного судью, и узника. Питер внимательно слушал обрывки разговоров Бесона и стражников, знал о Черной Подати и о том, что Томаса Светоносного переименовали в Томаса Налогоносного. Ходили и еще более нелестные шутки о короле, и топор палача на Площади Иглы поднимался и опускался с постоянством, которое могло бы показаться скучным, не будь оно таким устрашающим.

Теперь Питер начал прозревать. Цель Флегга: привести устоявшийся порядок в Делейне к смятению и хаосу. Находка медальона и записки только ускорит его действия, и тогда они с Пейной неминуемо погибнут.

В конце концов Питер спрятал улики туда же, где они лежали раньше, и туда же положил три фута веревки, на изготовление которых у него ушел месяц. Находка медальона, пролежавшего в тайнике четыреста лет, доказывала, что место это вполне надежно.

В ту ночь он долго не мог заснуть. Ему мерещился сухой, надтреснутый голос Левена Валера, шепчущий в ухо: «Отмщение! Отмщение!»

Глава 74

Время шло, а Питер по-прежнему оставался в своей одиночной камере. Борода его закрыла всю нижнюю часть лица, кроме белого шрама, похожего на зигзаг молнии. За это время он видел в окно много горестных изменений и еще о многих слышал. Топор палача на площади продолжал работать с мерностью маятника — иногда за день с плахи скатывалось не меньше дюжины голов.

На третий год заключения Питера, когда он впервые смог тридцать раз подтянуться на потолочной балке в своей спальне, Андерс Пейна подал в отставку. В пивных об этом судачили целую неделю, а тюремщики Питера — еще дольше. Многие говорили, что Флегг сразу же предаст Пейну суду, и скоро жители города воочию убедятся, что же все-таки течет в жилах бывшего главного судьи — кровь или ледяная вода. Но Пейну не трогали, и пересуды прекратились. Питер был рад этому: он не держал зла на старика, хоть тот и поверил в его виновность. Он понял уже, как ловко Флегг умеет подделывать улики.

В тот же год умер отец Денниса, Брендон, просто и достойно, так же, как и жил. Несмотря на ужасную боль в груди, он окончил дневную работу и медленно добрел до дома. Он сидел на кровати и ждал, когда пройдет боль, но она только усиливалась. Тогда он подозвал жену и сына, поцеловал их и попросил налить ему стаканчик джина. Выпив, он еще раз поцеловал жену и отослал ее из комнаты.

«Служи своему хозяину как следует, Деннис, — сказал он сыну. — Ты теперь мужчина, и на тебе лежат обязанности мужчины».

«Я буду служить королю, как смогу, отец», — пообещал Деннис, хотя его пугала мысль о том, что ему придется взваливать на себя обязанности отца. Уже три года Брендон и Деннис служили Томасу, и на первый взгляд их обязанности оставались теми же, что и при Питере, но только на первый взгляд.

«Да, королю, — прошептал Брендон. — Но если тебе понадобится сослужить службу твоему первому хозяину, Деннис, ты не должен колебаться. Я бы никогда…»

В этот момент Брендон схватился рукой за грудь и умер. Он всегда хотел умереть именно так — в своем кресле, у своего камина.

На четвертый год заключения Питера — его веревка медленно делалась все длиннее и длиннее — исчезло семейство Стаадов. Корона присвоила себе то немногое, что осталось от их земель, как это делалось с другими знатными семьями, тоже исчезнувшими.

Исчезновение Стаадов было лишь вскользь упомянуто в пивных в заполненную событиями неделю — четыре казни, повышение налога на владельцев лавок и заключение в тюрьму старухи, которая три дня и три ночи бродила вокруг замка, крича, что ее сына забрали и мучают за то, что он выступал против нового налога на скот. Но когда Питер услышал о Стаадах из разговора тюремщиков, сердце его замерло.