Ушли клоуны, пришли слезы…, стр. 32

— Нет, — сказал Сондерсен. — Никто ничего не может понять. — Он казался выжатым, как лимон. Словно преодолевая внутреннее сопротивление, проговорил: — Зато у меня есть другие, важные сведения, фрау Десмонд. Установлена личность стрелявшего в вас человека.

— Довольно скоро, — удивленно заметил Барски.

— Иногда это происходит еще быстрее, — сказал главный редактор Ханске. — Если учесть, что господин Сондерсен обратился за помощью в Интерпол.

— Откуда вы знаете?

— Боже мой, где у нас только нет друзей, господин Сондерсен. Фрау Десмонд трижды оказывала Интерполу важные услуги. А там работают люди, знающие о благодарности не понаслышке. Прежде чем прийти сюда, я позвонил кое-кому в Париже.

— Как я доволен, что мы в одной команде, — сказал Сондерсен.

У него действительно должны быть крупные неприятности, подумала Норма. Он несчастен? Черт побери, а кто вообще счастлив? Из сидящих в этой комнате — ни один. Хотя счастливые люди все же встречаются…

Она услышала голос Сондерсена.

— И все же обычно это длится сравнительно долго. Понимаете, — объяснил он Барски, — когда мы имеем дело с неизвестным, мы снимаем первым делом отпечатки пальцев. Они передаются в ближайшее полицейское управление. И уже оттуда отпечатки пальцев проигрываются в Висбадене.

— Что значит «проигрываются»? — спросил Барски.

— Ну, передаются по полицейскому каналу телевидения. А из ФКВ они переправляются в Интерпол. В Париж, а оттуда — в соответствующие инстанции других европейских стран. И везде, куда они ни попадут, их дигитализируют.

— А это что значит?

— Компьютеры преобразуют линии отпечатков в числовые формулы, — продолжал объяснять Сондерсен. — А затем компьютер проверяет, нет ли в его памяти такой формулы. Как правило, компьютер «выплевывает» две-три фамилии, соответствующие ей. После чего уже нетрудно сделать выбор. Нужны только специалисты-дактилоскописты. Они берут из архива первоначальные снимки с отпечатками пальцев, сравнивают и определяют, кому именно они принадлежат.

— А если этот человек не зарегистрирован? Если его отпечатков пальцев не существует в природе? — спросил Барски.

— Нам сказочно повезло.

— У него была судимость?

— Нет. Однако некоторое время он работал в Монако. В Монако полиция берет отпечатки пальцев у всех приезжих. Без исключения. Они есть на его carte d’identite, [15] даже если это кристально честный человек. Повторяю: нам сказочно повезло!

— И кто же он? — спросила Норма.

— Его зовут — или звали — Антонио Кавалетти, родился одиннадцатого января сорок девятого года в Аяччо на Корсике. — Норма записывала. — В семьдесят четвертом переехал в Монако. Во время военной службы во Франции прошел подготовку в снайперском центре. В Монако оставался около пяти лет. Долгое время Кавалетти работал в крупной частной фирме. В охране. И считался первоклассным работником.

— Сейчас вы еще скажете, что эта фирма занималась генной технологией, — пошутил Барски.

— Да, — подтвердил Сондерсен. — Это был центр управления общества, именующегося «Генезис два».

— Как?

— «Генезис два» — «Второе творение».

— Скромные ребята, — хмыкнул Ханске.

— Если Кавалетти из «Генезис два», то это более радикальная группа! — подытожил Вестен.

— Верно. В Монако долгие годы сбрасывали в море камни и наращивали плотный слой почвы, чтобы хоть чуть-чуть увеличить размеры герцогства. Один из таких уголков на западе называется Фонтвейль. Там и находился центр «Генезис два».

Норма заметила, как вытянулось лицо Барски.

— Что?.. — переспросил он.

— Да, — кивнул Сондерсен, — находился. За три недели до кровавого происшествия в цирке «Мондо» все кабинеты вдруг опустели, как по мановению волшебной палочки. Исчезли все сотрудники до единого. Как сообщает Интерпол — «бесследно и в неизвестном направлении». И до сегодняшнего дня их местопребывание никому не известно.

А сейчас лицо Барски побелело, отметила про себя Норма.

24

— Что тебе нужно? — спросил маленький, хрупкого сложения доктор Такахито Сасаки, с недоумением глядя на представшего перед ним Барски.

— Поговорить с тобой.

— Другого времени не нашел?

— Нет, это не терпит отлагательств!

— Послушай, что за тон?

— Извини. Я несколько взвинчен. Мы заходили к твоей секретарше. Она сказала, что ты в двенадцатой лаборатории и не можешь к нам выйти. Тогда я попросил ее позвонить тебе и передать, что мы по весьма срочному делу. Тут…

— Да, да, да. Знаю, все знаю. Она мне звонила. И я ответил, что сейчас принять никого не могу.

Японец сидел перед огромным прозрачным кубом, стенки которого были сделаны из акриловых пластин. На нем зеленый защитный костюм, на лице — специальная маска. На руках — что-то вроде пластиковых краг с отворотами. Кисти в гибких специальных перчатках, и ими-то он и манипулировал внутри куба. На большой подставке в кубе стояли стеклянные сосуды и кюветы, а также объектоносители со встроенным микроскопом, которым пользовался Сасаки. Норма видела, как он, разговаривая, передвигал какие-то материалы в пластиковых мешочках, тоже находившиеся в кубе. Специальный прибор запаивал мешочки, после чего они через щель скользили в подготовленный контейнер. На задней стенке куба Норма заметила два круглых щита. На одном черным по белому был изображен череп, на другом — желтый круг с тремя вентиляторными лопастями: знаки, предупреждающие о радиоактивном излучении. Лаборатория номер двенадцать одна из самых больших. За длинными столами работали еще семь мужчин и три женщины. Повсюду расставлены микроскопы и компьютеры-терминалы, по экранам которых бежали зеленые строчки цифр и формул. Норма видела сложнейшую аппаратуру, воронкообразные стеклянные сосуды, в которых пузырилась какая-то жидкость, переплетение длинных трубок охлаждения, колбы Эрленмайера. Постоянно слышался равномерный шумок. Вытяжные вентиляторы, подумала Норма. Низкое давление… Лаборатория была так же переполнена, как столы, заставленные аппаратурой. Кругом громоздятся шкафы и полки с химикалиями, огромных размеров холодильники, микроволновые печки и высокие ящики с электронной аппаратурой.

Было пятнадцать часов с минутами.

…После ухода Сондерсена и его людей Барски настоял на том, чтобы они немедленно отправились в институт. Она пообещала Ханске сразу после этого приехать в редакцию. Барски гнал машину как безумный. Ни на какие вопросы Нормы не отвечал. Когда Сасаки передал, что принять их не сможет, Барски попросил Норму надеть защитный костюм.

— Есть опасность радиоактивного заражения? — спросила она.

— Некоторые химикалии, с которыми приходится работать, радиоактивны, — прозвучало в ответ.

Он проводил ее до кабин, где лежала и висела защитная одежда. Названия материала, из которого она сделана, Норма не знала. Раздевшись, она влезла в зеленый костюм с множеством накладных карманов и застежек-«молний». На ноги надела зеленые пластиковые туфли, натянула зеленые же перчатки. На широкой подставке покоилось что-то вроде шлема от водолазного костюма — для защиты головы. Однако Барски сказал Норме через дверцу кабины, что обыкновенной повязки будет достаточно. Она так и сделала: закрепила повязку на лице, а на голову водрузила зеленую шапочку. Затем открыла вторую дверь и, пройдя через шлюз, оказалась в помещении с неоновым светом, уставленном чем-то, отдаленно напоминающим чаны для стирки белья в прачечных. Как объяснил ей позже Барски, через этот шлюз и эту комнату важно пройти на обратном пути из лаборатории. А затем уже она оказалась в коридоре, ведущем в лабораторию номер двенадцать, где ее ждал Барски, тоже весь в зеленом.

И вот они стоят перед маленьким японцем.

Он по-прежнему держал руки в прозрачном кубе и с каждой секундой заметно ожесточался.

— Так что тебе нужно, Ян?

— Отошли своих людей!

— Что-что?