Девочка, которая любила Тома Гордона, стр. 37

Вторая половина девятого иннинга

В какой-то момент, к концу игры, Триша подумала, что проснулась на несколько минут. Джерри Трупано вещал (во всяком случае, ей показалось, что это Джерри Трупано), что «Сиэтлские монстры» заполнили все базы и Гордон пытается спасти игру.

– Этот бэттер просто убивец, – говорил Трупано, – и впервые за этот сезон Гордон, похоже, боится. Где же Бог, Джо? Сейчас Он нужен Тому, как никогда.

– В Дэнвиззе, – ответил Джо Кастильоне. – Где ж ему еще быть?

Конечно же ей это приснилось, по-другому и быть не могло, но в этот сон вплелась крупица реального репортажа. И когда Триша окончательно проснулась, выяснилось следующее: солнце почти зашло, у нее температура, глотать ужасно больно, а радио зловеще молчит.

– Ты заснула с включенным радио, идиотка, – прохрипела Триша. – Надо же быть такой дурой. – Она посмотрела на верхний торец корпуса плейера, в надежде увидеть крохотный красный огонек, в надежде, что она случайно передвинула колесико настройки, когда начала валиться набок (а проснулась она с головой, улегшейся на одно плечо, отчего теперь болела шея), но заранее зная, что надежды тщетны. И точно, красная лампочка погасла.

Она попыталась успокоить себя тем, что батарейки все равно скоро бы сели, но все равно не удержалась от слез. Радио больше не работало, и Трише стало грустно, очень грустно. Словно она осталась без лучшей подруги. Медленно, едва шевеля руками, она убрала плейер в рюкзак, застегнула пряжки, закинула рюкзак за плечи. В нем ничего не было, но весил он с тонну. Как такое могло быть?

Зато я на дороге, напомнила себе Триша. Я на дороге. Но теперь, когда угасал еще один день, даже эта приятная мысль не могла подбодрить девочку. Дорога, шмолога, подумала она. Судьба словно насмехалась над ней. Так бывает, когда команда находится в шаге от победы, но глупая, нелепая ошибка одного сводит на нет все усилия остальных. Эта глупая дорога могла виться по лесам еще сто сорок миль, и Триша не знала, что ждет ее в конце пути. Возможно, заросли кустов или еще одно болото.

Однако она вновь зашагала между колеями, с трудом переставляя ноги, понурив голову, опустив плечи – лямки рюкзака так и норовили соскользнуть с них. Но все-таки держались. Непонятно на чем.

Однако за полчаса до наступления темноты одна лямка таки соскользнула, и рюкзак повис на одном плече. Триша даже подумала о том, чтобы сбросить эту фиговину и идти дальше без нее. Возможно, она бы так и поступила, если бы не последняя пригоршня ягод, оставшаяся на дне. И вода, пусть мутная, но вода. Каждый глоток которой успокаивал боль в горле. Поэтому, вместо того чтобы избавиться от рюкзака, Триша решила остановиться на ночь.

Опустилась на колени между колеями, со вздохом облегчения скинула лямку со второго плеча. Улеглась головой на рюкзак. Посмотрела на темную массу в лесу, по правую руку от себя.

– А ты держись подальше, – отчеканила Триша. – Держись подальше, а не то я позвоню 1-800 и вызову гиганта [31]. Ты меня понял?

Необычный зверь ее услышал. Возможно, понял ее, возможно – нет. Ответа Триша не услышала, но она чувствовала, что зверь рядом. Он все еще давал ей дозреть? Вкушал ее страх, прежде чем подойти и съесть ее саму? Если так, то игра подошла к концу. Страха в ней почти не осталось. Она даже подумала о том, чтобы позвать зверя, сказать ему, чтобы он забыл про ее прежние слова, что она очень устала и он может съесть ее, если ему того хочется. Но не раскрыла рот. Испугалась, что он может поймать ее на слове.

Триша выпила воды, оглядела небо. Подумала о Борке-Киборке, который сказал, что Богу Тома Гордона не до нее. Потому что он занят совсем другими делами. Триша сомневалась, так ли это… но здесь Его точно не было, это она знала наверняка. Наверное, дело не в том, что он не мог ей помочь, скорее – не хотел. Борк-Киборк также сказал: «Должен признать, он спортивный болельщик. Хотя и не всегда болеет за „Бостон Ред сокс“.»

Триша сняла фирменную бейсболку «Ред сокс», потрепанную, пропитавшуюся по?том, вымазанную грязью и травой, провела пальцем по козырьку. Самая дорогая для нее вещь. Отец попросил Тома Гордона расписаться на ней, отослал в Фенуэй-парк вместе с письмом, в котором указал: Том любимый игрок ее дочери, и Том (или его официальный представитель) отправил бейсболку Трише в фирменном конверте, с росписью на козырьке. Она полагала, что и теперь у нее нет ничего лучше бейсболки. Впрочем, все ее сокровища состояли из мутной воды, пригоршни усохших, безвкусных ягод да грязной одежды. А теперь роспись исчезла, дождь и ее потные руки позаботились о том, чтобы роспись расползлась по козырьку, растворилась в слое грязи. Но она была на козырьке, пусть и стала невидимой, не исчезла бесследно, как и Триша не исчезла с лица земли, по крайней мере пока.

– Господи, если Ты не можешь быть болельщиком «Ред сокс», поболей за Тома Гордона. Это Ты сделать можешь? Хотя бы это?

Всю ночь она впадала в забытье и приходила в себя, дрожала всем телом, засыпала и просыпалась, как от толчка, в полной уверенности, что Зверь уже здесь, что он вышел из лесу, чтобы съесть ее. Том Гордон говорил с ней; однажды с ней говорил и ее отец. Он появился позади Триши и спросил, нравятся ли ей макароны. Триша обернулась, но никого не увидела. Вновь метеоры бороздили небо, но Триша не могла с уверенностью сказать, то ли она действительно их видела, то ли они ей приснились. В какой-то момент она достала плейер, в надежде, что батарейки поднакопили энергию, такое случалось, если дать им немного отдохнуть, но уронила его в траву, прежде чем успела проверить, зажглась красная лампочка или нет, а потом уже не могла найти, как ни старалась. В конце концов ее руки вернулись к рюкзаку и нащупали пряжки. Защелкнуты. Триша решила, что она и не доставала плейер, потому что не помнила, как в темноте защелкивала пряжки. С дюжину раз она заходилась кашлем, и боль при каждом приступе уходила глубоко вниз, в грудную клетку. В какой-то момент она приподнялась, чтобы попи?сать, и из нее хлынула такая горячая струя, что Трише пришлось закусить губу, чтобы не закричать.

Ночь прошла, как проходят ночи для тяжело больных людей: время то ускоряло, то замедляло свой бег. И когда зачирикали птички, а небо над деревьями посветлело, Триша поначалу отказывалась в это верить. Она подняла руки, посмотрела на грязные пальцы. Она уже смирилась с тем, что не переживет эту ночь, но, судя по всему, ей это удалось.

Девочка полежала, пока рассвет не набрал ход. А когда уже смогла различить висевшую над ней тучу мошкары, медленно поднялась. Постояла, чтобы понять, удержат ли ее ноги и откажутся ей служить.

Если откажутся, я поползу, подумала Триша, но ползти ей не пришлось, пока не пришлось: ноги держали. Она вновь наклонилась, чтобы подхватить рюкзак. А когда разогнулась, закружилась голова, перед глазами появилась эскадрилья больших черных мух. Наконец они разлетелись, и Триша смогла закинуть рюкзак за спину.

Тут возникла новая проблема: в какую сторону ей идти? Уверенности у нее не было: дорога одинаковая, что в одном направлении, что в другом. Триша встала лицом к одной колее, спиной к другой. Посмотрела направо, потом налево. Ее нога что-то задела. Триша опустила глаза. Ее «Уокмен», мокрый от росы. Проводки намотаны на корпус, наушники в углублениях. Значит, ночью она все-таки достала его из рюкзака. Триша наклонилась, подняла плейер, уставилась на него. Снова надо снимать рюкзак, открывать его, класть в него «Уокмен»? Слишком тяжелая работа, все равно что сдвигать гору. С другой стороны, и выбрасывать плейер – не дело, все равно что признать свое поражение.

Триша стояла минуты три, а то и больше, глядя на маленький плейер. От высокой температуры ярко блестели глаза. Выбросить или оставить? Что ты решила, Патриция? Ты согласна на набор кухонной посуды или продолжишь борьбу, попытаешься выиграть автомобиль, норковую шубу, поездку в Рио? Ей пришла в голову мысль, что будь она компьютером Пита, то выбросила бы на экран надпись: «Программа допустила непоправимую ошибку и должна быть закрыта», окружив ее иконками-бомбочками. От этой мысли Тришу разобрал смех.