Путешествие, стр. 22

Они вернулись на Великое Древо Га'Хуула на границе тьмы, в час, который совы называют Серая Глубина, когда чернота ночи поблекла, но ни один лучик солнца еще не появился над горизонтом.

В это утро никому не хотелось чая. Чаепитие было долгим и нудным, слепые змеи с чашками на спинах еле-еле ползли, усиливая нетерпение совят. Никогда еще в столовой не было так тихо. Совята были слишком взволнованны и не решались говорить вслух о своих предчувствиях. Даже Отулисса хранила непривычное молчание.

— Никто не хочет добавки? — поинтересовалась миссис Плитивер. — Я с радостью сползаю на кухню и принесу желающим еще чайку с вкусными ореховыми кексами.

Сорен видел, как Отулисса крепко зажмурила глаза и долго их не открывала. Он прекрасно знал, о чем она подумала: разумеется, об орешках, только не о тех, которые в кексах. Она думала о десяти орешках, выложенных в виде созвездия Великого Глаукса. Сорен ей даже посочувствовал.

Наконец настало время пожелать друг другу спокойного дня.

Как только мадам Плонк запоет колыбельную, совята ринутся по дуплам, чтобы узнать свою судьбу на дне выстланного пухом гнездышка.

Обычно колыбельная мадам Плонк звучала в полнейшей тишине, но этот день был исключением из правил. Никто не сомневался, что ее пение будет прерываться дикими воплями, разочарованными стонами и криками: «Я же тебе говорил! Я знал, что ты попадешь именно в этот клюв!» А те, кому повезло меньше других, будут с тоской думать: «Великий Глаукс, за что мне эта треклятая гахуулогия под руководством старой занудной пещерной совы?»

Сорен, Сумрак и Копуша с Гильфи вместе вернулись в свое дупло.

— Ну, удачи нам всем! — выпалил пещерный совенок. — Сумрак, я очень надеюсь, что у тебя все сбудется. Я знаю, как много это для тебя значит!

И тут Сорен вдруг понял, в чем его проблема. Он сам не знал, чего хотел. Но точно знал, чего не хотел. Он был просто незрелой совой с незрелым желудком.

Все разошлись по своим углам. Вот зазвучали первые звуки арфы, а за ними полились вкрадчивые переливы волшебного голоса мадам Плонк. Но на этот раз даже колыбельная прозвучала слишком быстро, и вот уже стихли последние куплеты песни.

Сердце Сорена забилось быстрее, в желудке что-то сжалось…

Час пробьет —
Ночь придет
По полям, по цветам,
Сумерки вернутся к нам.
Это дерево — наш дом,
Мы здесь живем.
Мы свободны и свободными умрем.
Пусть покоен будет день ваш,
Сладок сон.
Глаукс — это ночь.
У дня и ночи свой закон.

А потом послышалось громкое шуршание — это совята стали рыться в своих пуховых постелях. Раздались первые крики.

— Погадка! — воскликнул Копуша. — Я зачислен в клюв следопытов! Просто глазам своим не верю! Какое счастье!

Ликующее уханье Сумрака заглушило его крики.

— Ура! Я попал в искатели-спасатели!

До них донеслись крики и из соседних гнезд:

— Какое красивое железное деревце! Меня взяли в кузнецы!

— Ветка молочника — о, нет!

— Десять орешков!! — но это уже не был голос Отулиссы. Это кричала Гильфи. — Сорен, я просто не могу поверить! Я даже не представляла себе, что Стрикс Струма так меня ценит!

А потом наступила тишина, и шесть пар глаз устремились на Сорена.

— Сорен, — первым нарушил молчание Копуша. — А что у тебя?

— Я… я не уверен…

— Не уверен? — переспросила Гильфи.

Все недоуменно переглянулись. Как это может быть?

— Я еще не смотрел. Я боюсь.

— Брось, Сорен, — ухнул Сумрак. — Возьми да погляди. Разделайся с этим одним махом. Ну, вперед! Что там может быть плохого?

«Что может быть плохого? — в панике подумал Сорен. — Для вас, конечно, ничего, вы получили именно то, чего хотели!»

— Давай, Сорен, — чуть мягче попросила Гильфи и подошла к куче пуха, на которой спал ее друг. — Посмотри. Я буду здесь, рядом.

Вообще-то Гильфи едва доставала Сорену до плеча, но, встав на цыпочки, она принялась успокаивающе перебирать ему перышки своим маленьким клювом.

Сорен вздохнул и очень осторожно, одним когтем, сбросил пух, чтобы не повредить то, что лежало под ним. Он мгновенно увидел какой-то темный комок, а рядом с ним — сморщенное тельце сушеной гусеницы.

— Угленос! — горестный стон прорезал утренние сумерки. Но это был не голос Сорена, который оцепенел, тупо уставившись на уголь и гусеницу. — Я просто не могу в это поверить! Меня зачислили в клюв уголеносов и всепогодников. Какое несчастье!

Это кричала Отулисса.

«Великий Глаукс», — подумал Сорен.

Судьба, видно, решила насмеяться над ним до конца. Он попал в сдвоенный клюв вместе с Отулиссой.

ГЛАВА XV

В гостях у Бубо

— Раз-два, раз-два. Очень хорошо, Руби. Подтянуть клюв… раз-два, раз-два…

Это был их второй урок по углеведению, и впервые, проведенных в Сант-Эголиусе, у Сорена было так плохо на душе. Учитель углеведения, бородатая неясыть по имени Элван, стоял в центре круга, начерченного у подножия Древа.

Все происходило неподалеку от кузницы Бубо, который обеспечивал все братство раскаленными углями. Элван выкрикивал команды и требовал, чтобы совята маршировали в такт счету. Сорен ненавидел маршировку. В Сант-Эголиусе их с утра до ночи изводили ею. Но Элван объяснял, что маршировка необходима для выработки правильного ритма, который впоследствии поможет им удерживать угли в клювах.

Сорену с трудом верилось в то, что когда-то он сумел взмыть в небо с горящим углем. Он просто представить себе не мог, как он сумел подобрать клювом с земли раскаленные угли, закопать их, а уж тем более взлететь с ними! В начале урока он до смерти боялся, а всю оставшуюся часть смертельно скучал. Если бы прежде кто-либо сказал ему, что такое возможно, Сорен не усомнился бы, что имеет дело с психом.

Странно, но он почти не чувствовал жара. Теперь Сорен вспомнил, что тоже самое было и в Клювах. Зато у Элванавсе нежные перышки под клювом потемнели, словно закопченные.

Сорен с горечью подумал о своем белоснежном лицевом диске. Эта белизна служила отличительным признаком всех сипух, и ему вовсе не хотелось превращаться в прокопченного замарашку. Пусть кто-то назовет это пустым тщеславием, но ему было бы неприятно.

— Внимание! Сорен! — рявкнул Элван. — Ты чуть не врезался в Отулиссу!

«Великий Глаукс, спасибо, что так она не может разговаривать! — подумал Сорен. — Хоть какая-то польза от этого углеведения!»

Отулисса онемела на время урока, потому что с раскаленным углем в клюве не очень-то поболтаешь!

— Очень хорошо, теперь отдых. Бросайте угли, — объявил Элван. Но какой это был отдых, если наставник продолжал читать им лекцию.

— Завтра вы впервые полетите с углями в клювах. Честно говоря, это не намного сложнее маршировки. Но придется строго следить, чтобы угли не погасли.

— Угу! — ухнул Бубо. — Погасшие угли ни на что не годятся, так и зарубите себе на клювах. И вообще, какой смысл летать с полным ртом холодной золы?

— Вот именно, — продолжал Элван. — Мы ведь с вами не хотим разочаровать Бубо, верно?

— Ну конечно! Сам Великий Глаукс запрещает нам разочаровывать славного Бубо! — саркастически прошипела Отулисса.

Сорен искоса поглядел на нее. Глаза маленькой пятнистой совы сверкали настоящей злобой.

«Почему она так злится из-за того, что попала в этот клюв? Бубо-то тут при чем?» — удивился про себя он.

На самом деле Сорен прекрасно знал ответ. Отулисса искренне считала, что Бубо ей не ровня. Ни старый кузнец, ни другие совы этого клюва не могли похвастаться благородным происхождением, сравнимым с родословной Отулиссы. Она твердила об этом по сотне раз за ночь, уверяя Сорена в том, что ей нанесли жесточайшее оскорбление, отказав в приеме в клюв навигаторов Стрикс Струмы.