Ангел для сестры, стр. 51

В конце концов я оказался на перекрестке прямо под светофором, вокруг сигналили и резко сворачивали влево машины, а несколько полицейских бежали, чтобы спасти меня от смерти. Позже папа приехал забрать меня из полицейского участка, недоумевая, о чем я только думал?

На самом деле я вообще не думал. Я просто пытался найти место, где бы меня заметили.

Сначала я снял рубашку, намочил ее в луже и обернул вокруг головы. Дым уже валил черными злыми клубами. Послышался далекий звук сирен. Но я должен был выполнить обещание спасти Крысу.

В сарае было намного жарче, чем мне казалось. Виден был только каркас, как на оранжевом рентгеновском снимке. Внутри я ничего не различал перед собой.

– Крыса, – выкрикнул я, моментально охрипнув от дыма. – Крыса!

Ответа не последовало. Но сарай был не очень большим. Я опустился на четвереньки и стал пробираться на ощупь.

Был один ужасный момент, когда рука случайно опустилась на что-то металлическое, ставшее раскаленным клеймом. Моя кожа прилипла и мгновенно покрылась волдырями. Я уже плакал, уверенный, что никогда не выберусь отсюда, как вдруг споткнулся о ногу, обутую в ботинок. Перекинув тело Крысы через плечо, я выбрался наружу.

У Бога есть чувство юмора, и мы все-таки вышли из сарая. Вокруг уже было полно пожарных, которые разматывали шланги. Возможно, среди них находился и мой отец. Прячась за стеной дыма, я опустил Крысу на землю и с бешено бьющимся сердцем побежал в противоположном направлении, предоставив дальше спасать его тем, кто действительно хотел быть героем.

Анна

Вы когда-нибудь задумывались над тем, как мы все сюда попали? В смысле – на Землю. Забудьте эту сказку об Адаме и Еве, я знаю, что это чепуха. Мой отец любит легенду индейцев Пауни, согласно которой раньше наш мир населяли звездные божества. Вечерняя Заря и Утренняя Заря соединились, и родилась первая женщина. Первый мужчина появился от Солнца и Луны. Люди спустились верхом на торнадо.

Мистер Хьюм, наш учитель природоведения, рассказывал о первичной смеси природных газов, грязи и углерода, в которой каким-то образом образовались одноклеточные организмы, – их название, на мой взгляд, больше подходит для заболевания, передающегося половым путем, чем для первого звена эволюционной цепи. Но даже если это так, все равно между амебой, обезьяной и разумным человеком огромная пропасть.

Удивительно, но независимо от того, во что ты веришь, с того момента, когда ничего не было, до того момента, когда появились нейроны и мы стали способны принимать решения, потребовалось немало усилий.

Еще более удивляет то, что мы не всегда пользуемся этой способностью как следует.

В субботу утром я с мамой была в больнице у Кейт, и все мы делали вид, что через два дня никакого суда не будет. Кажется, что это сложно, но альтернатива была еще хуже. У моей семьи прекрасно получается обманывать себя, игнорируя проблему: если мы об этом не говорим, то – раз! – и нет никакого суда, нет проблем с почкой, нет вообще никаких проблем.

Я смотрела сериал по телевизору. Его герои, Каннингемы, не очень отличались от нас. Все, что их заботило, это возьмут ли группу Риччи на место команды Элла или выиграет ли Френзи конкурс поцелуев. Хотя даже я знала, что в 1950-х Джоани учили в школе тому, как действовать в случае воздушной атаки, Марион принимала валиум, а Ховард панически боялся нападения коммунистов. Возможно, если жить, делая вид, будто ты на съемочной площадке, то никогда не придется признать, что стены сделаны из бумаги, еда из пластика и говоришь ты чужими словами.

Кейт пыталась решить кроссворд.

– Сосуд из четырех букв, – объявила она.

Сегодня был прекрасный день. Я имею в виду, что Кейт сравнительно хорошо себя чувствовала, так что даже накричала на меня из-за двух дисков, которые я взяла без спроса (Господи, она ведь была практически в коме и просто физически не могла дать мне разрешение), и могла решать кроссворд.

– Бак, – предположила я, – урна.

– Четыре буквы!

– Может, это какой-то корабль, – сказала мама. – Чтобы запутать.

– Кровь, – произнес доктор Шанс, входя в палату.

– Это пять букв, – возразила Кейт, и, должна заметить, сказала она это совсем другим тоном, чем когда разговаривала со мной.

Мы все любили доктора Шанса. Для нас он уже давно стал шестым членом семьи.

– Сколько баллов? – Он говорил об интенсивности боли. – Пять?

– Три.

Доктор Шанс сел на краешек кровати.

– Через час, возможно, будет пять, – предупредил он. – А может, и девять.

У мамы посинело лицо.

– Но Кейт прекрасно себя чувствует!

– Я знаю. Но эти хорошие периоды будут становиться все короче и реже, – объяснил он. – Это уже не лейкемия. Это – почечная недостаточность.

– Но после пересадки… – начала мама.

Клянусь, весь воздух в палате превратился в губку. Стало так тихо, что слышно было, как бьется в окно муха. Мне захотелось раствориться в воздухе.

Только у доктора Шанса хватило смелости посмотреть на меня.

– Насколько я понимаю, Сара, вопрос о пересадке еще открыт.

– Но…

– Мама, – прервала ее Кейт. Она повернулась к доктору Шансу. – Сколько еще времени у меня осталось?

– Возможно, неделя.

– Ого, – тихо проговорила она. – Ого. – Она провела пальцем по краю газеты. – Будет больно?

– Нет, – пообещал доктор. – Я об этом позабочусь.

Кейт положила газету на колени и коснулась его руки.

– Спасибо. Спасибо, что сказали правду.

Глаза доктора Шанса стали красными.

– Не благодари меня.

Он поднялся так тяжело, словно был сделан из камня, и вышел, не говоря больше ни слова.

Мама будто скукожилась, только так можно это описать. Как брошенная в огонь бумага, которая, вместо того чтобы гореть, исчезает.

Кейт посмотрела на меня. Потом на все эти трубки, которыми она была прикована к кровати. Я встала, подошла к маме и положила ей руку на плечо.

– Мам, – сказала я, – перестань.

Она подняла голову и посмотрела на меня страшными глазами.

– Нет, Анна. Это ты перестань.

Это было непросто, но я выдержала.

– Анна, – пробормотала я.

Мама обернулась.

– Что?

– Сосуд из четырех букв, – произнесла я и вышла из палаты.

В тот же день после обеда я сидела, ерзая, в кресле папиного офиса на станции, а напротив меня расположилась Джулия.

На столе лежало несколько фотографий моей семьи. На одной Кейт была еще совсем маленькой, в вязаной шапочке, похожей на клубнику. На другой – мы с Джесси, наши улыбки были такого же размера, как рыба, которую мы держали в руках. Я подумала о тех фальшивых фотографиях в рамках, которые выставляют в магазинах: женщины с блестящими каштановыми волосами и ослепительными улыбками, круглоголовые младенцы на коленях у старших братьев или сестер – люди, которые были чужими, но талантливый фотограф собрал их в фальшивую семью.

Возможно, такие фотографии не очень и отличаются от настоящих.

Я взяла ту, на которой были изображены молодые, загорелые мама и папа.

– У вас есть парень? – спросила я у Джулии.

– Нет! – ответила она слишком быстро. Когда я посмотрела на нее, она пожала плечами. – А у тебя?

– Есть один парень, Кайл Макфи. Я думала, что он мне нравится, но теперь не уверена.

Я взяла ручку и начала разбирать ее. Глядя на стержень с синими чернилами, я подумала, что было бы классно иметь что-то подобное внутри. Тогда можно было бы оставлять след на всем, к чему притронешься пальцем.

– Что случилось?

– Мы пошли с ним в кино, вроде как на свидание. Когда фильм закончился, мы встали, и он… – Я покраснела. – Ну, вы понимаете. – Я провела рукой по бедрам.

– Ах это, – улыбнулась Джулия.

– Он спросил, учили ли нас в школе играть на духовых инструментах. Боже! Я ответила, что нет, и тут раз – я смотрю прямо на это. – Я положила разобранную ручку на папин стол. – Когда я встречаю его в городе, то могу думать только об этом. – Я посмотрела на нее, и вдруг мне в голову пришла неожиданная мысль. – Я извращенка?