Проснись, моя любовь, стр. 67

— Я говорил вам, тут нечего решать, — холодно парировал Чарльз. — Морриган остается со мной.

Маленькие беличьи глазки Боули заблестели.

— Милорд, вы не понимаете, что говорите. Она сама себе пишет записки, разве нет? Преподобный …

— Действия моей жены вас не касаются.

— Это касается каждого богобоязненного христианина. Морриган безумна! — вскричал Боули. Более спокойным тоном он добавил. — Преподобный думал, что брак подавит наклонности, вызванные девичьими фантазиями. Но этого не произошло. Позвольте ей вернуться к жизни целомудрия, где она могла бы очистить себя.

Губы Боули посинели, видимый признак того, что человек страдал сердечной недостаточностью. Лакей чопорно стоял позади него. Эта беседа без сомнения станет развлечением для слуг на много дней вперед.

Чарльз глубоко вздохнул.

— Джейми, вызови Джона, чтобы проводить мистера Боули в его комнату. Они должны быть собраны и выставлены вон в течение часа. Это понято?

— Да, сэр.

Он встал. Боули уставились на него с различными выражениями на лицах: миссис Боули — с гневом, Мэри — с опаской, Пруденс — со злостью.

Чарльз подумал, что должен испытывать удовлетворение. На этот раз именно происходящее привлекло их внимание, а не еда на тарелках.

— И, Джейми, пошлите Кейти к миледи.

Достигнув спальни Морриган, Чарльз обнаружил подходящую жертву, на ком можно было выместить свой гнев, — Хэтти. Старая ведьма стояла нос к носу с его женой, выкрикивая христианскую ерунду. Приданое Морриган в беспорядке устилало пол.

Хэтти метнула взгляд за спину Морриган.

— Держись подальше от этого, сассенах! Это принесет пользу душе Морриган! Дьявол со своими помыслами сделал ее сумасшедшей!

— Я говорил тебе сидеть в своей комнате, пока находишься в моем доме. Убирайся отсюда к чертовой матери!

Хэтти бросила на Чарльза злорадный взгляд, прежде чем удрать из комнаты как черный таракан. Дверь защелкнулась.

Морриган повернулась. Ее лицо было белым. Пять красных отпечатков пульсировали на левой щеке.

Кулак, стискивающий сердце Чарльза, сжался сильнее.

Он протянул записку.

— Я бы посоветовал тебе объяснить это, — произнес Чарльз.

Глава 24

Элейн потянулась к записке. Бумага была гладкой и шуршащей, будто только что сложенной. Длинные загорелые пальцы, лишь недавно проникавшие вглубь ее тела, не ослабили свою хватку. Элейн заставила себя встретиться взглядом с мужчиной, который разделил с нею свою страсть, ожидая увидеть отвращение и, Бог знает, чего еще. Как можно смотреть на человека, которого намереваешься предать?

В его глазах было не только отвращение, а гораздо, гораздо большее. Непоколебимость. Холодность. Гнев.

Когда Чарльз понял, что она догадалась о его чувствах, он выпустил записку из рук.

Что мне делать? Он снова попользовался мною, заставляя следовать путем порока. Теперь я боюсь предстать пред лицом Господа, страшась, что он поломает другую мою конечность. Под опекой Хэтти и преподобного я чувствовала себя в безопасности. Они не позволили бы одержать верх той греховной стороне моей натуры, которую было бы лучше не тревожить. Но он снова попользуется мною, и я знаю, сознавая свою слабость, что не смогу противостоять этой другой стороне своего «я», низменной и похотливой, погрязшей в безрассудных привычках.

Временами я чувствую, что во мне уживаются две личности. И я постоянно задаюсь вопросом, которая из них будет верховодить в следующий момент. Быть может, это будет то извращенное, распутное создание, которое я в отчаянии назвала Элейн, чтобы полностью отгородить ее от себя. Или же это буду я — Морриган, воспитанная в строгой морали и христианской силе духа. И все же, кажется, я не имею никакой власти над этой другой стороной своей личности. Каждый день я молю Господа, чтобы праведность и добродетель возобладали над моей безнравственностью.

Как же мне преодолеть эту безнравственную распущенность, которая вызывает отвращение у всего, что содержит хотя бы мизерные крупинки христианской и человеческой благопристойности. Если бы только мой дядя в своей заботе о моем благополучии не вынудил меня к замужеству! И все-таки это дурно — отвергать своего мужа. О, я, определенно, безумна, если должна делить свое сознание, чтобы удовлетворить и порочные аппетиты мужа, и нравственную частицу своей души.

Элейн озадаченно смотрела на записку. Что за чушь! «…делить свое сознание, чтобы удовлетворить и порочные аппетиты мужа, и нравственную частицу своей души». Ну и ну! Звучит, как фраза из сценария «мыльной оперы» девятнадцатого столетия. Как Чарльз или кто-нибудь другой может всерьез воспринимать это? Только сумасшедший написал бы…

…такую ерунду.

Элейн прерывисто вздохнула. Она с усилием подняла голову и встретилась взглядом с холодными синими глазами. Что она могла сказать? Что писала мелодраматическую историю для Кристиан Монитор ? [25] Кто бы ни написал эту записку, он был чрезвычайно умен.

Если Элейн признается, кто она и откуда — она погибла.

Если и дальше станет притворяться Морриган — она погибла.

— Ну? — тихо спросил Чарльз. — Так ты писала это или нет?

Ах, немного не так: осужден, если делал, и осужден, если не делал.

Элейн опустила глаза на кольцо на своем пальце. При дневном свете золото отливало едва заметным красноватым оттенком. Поверх простого широкого обруча сверкал бриллиант в пол карата, насаженный на тонкое золотое кольцо.

Здесь не двадцатое столетие, чтобы она могла защитить себя. Там, возможно, Мэтью прислушался бы к ней. Она ничего не могла поделать с той другой жизнью, но могла попытаться исправить эту.

Элейн откинула голову и вгляделась в осколки синего льда.

— Нет. Нет, я этого не писала.

Чарльз искривил губы в сардонической усмешке:

— Какое «я» ты имеешь ввиду? Дай-ка взглянуть, как там в записке сказано, «я», которое подчиняется «порочным аппетитам» своего мужа, или «я», которое съеживается в христианском ужасе? Элейн-шлюху или Морриган-праведницу? Какая часть твоей натуры не написала это?

Ох. Как откровенно. Шлюха даже. Разве он должен называть ее шлюхой?

Чарльз схватил Элейн за плечи и стал трясти.

— Итак? — потребовал он. — Скажи мне! Кто из них написал эту нелепую записку?

Предательство. Каждая встряска, от которой стучали зубы, была, словно удар ножа в самое сердце. Боль, которую она чувствовала, когда Мэтью предал ее, не шла ни в какое сравнение с этой. Она никогда не отдавалась Мэтью целиком. Не так, как этому мужчине, который все брал и брал до тех пор, пока у нее ничего не оставалось. Она доверяла Чарльзу. Доверяла всем телом и душой. А он не верил ей. Назвал ее, Элейн, шлюхой. Тот факт, что она и не ждала, что он поверит ей, ни на йоту не смягчил мучительную агонию.

Чарльз оттолкнул от себя Элейн, словно не в силах был более выносить ее прикосновения. Ноги запутались в подоле красивого платья из розового муслина, и она самым унизительным образом рухнула на пол.

Он зарылся пальцами в свои волосы, вдруг напоминая собой сбитого с толку мальчишку.

— Я не верну тебя обратно в руки твоих чудовищных родственников. И не стану мириться с той зловонной старой ведьмой, именующейся Хэтти. Дэймон… я попрошу Дэймона обследовать тебя. Он лучше знает, что делать. А пока… — Чарльз откинул голову, словно искал ответ на мучившую его дилемму на потолке. — Пока ты останешься в этой комнате и займешься тем, что заставляет тебя чувствовать себя более… — он опустил голову, сковывая ее взглядом, — …более сдержанной. Переписывай Библию. Молись. Делай все, чем ты занималась до того, как мы… до того, как я заявил свои супружеские права.

Правый уголок губ потянулся к тонкому белому шраму на щеке. Он повернулся к двери.

— В ближайшее время подойдет Кейти, чтобы навести здесь порядок.

вернуться

25

ChristianMonitor — ежедневная газета научных кругов США. Политика, экономика, публицистика, культура.