Отомщенный любовник, стр. 126

Окна только что завесили дешевыми одеялами, которые пришлось приколотить к молдингам – вопиющий позор. Но, как и с полотенцами, это изменится. Он также сменит кровать. Которой сейчас служил брошенный на пол матрас королевских размеров, чья белая, стеганая обнаженная кожа разлеглась, словно житель Среднего Запада, пытающийся приобрести модный загар.

Лэш сбросил полотенце с бедер, и его эрекция подпрыгнула:

– Мне нравится твоя лживая натура.

Принцесса подняла голову, в ее блестящих черных волосах мелькнула голубизна:

– Ты меня отпустишь? Секс будет гораздо лучше, обещаю.

– Мне плевать, насколько хорошим он будет.

– Уверен? – Она натянула прикрученные к полу стальные цепи. – Разве ты не хочешь, чтобы я прикасалась к тебе?

Лэш улыбнулся, окинув взглядом ее обнаженное тело… которое теперь стало его собственностью, и он мог делать с ним все, что пожелает. Она была даром короля симпатов, жестом доброй воли, жертвой, ставшей также наказанием за свою измену.

– Никуда ты не денешься, – сказал он. – А трах будет фантастическим.

Он будет иметь ее, пока не сломит, а затем возьмет с собой на улицу, чтобы она нашла ему вампиров для убийства. Идеальные отношения. А если принцесса ему наскучит или не сможет удовлетворить его сексуально или в качестве вампиро-искателя? Он от нее избавится.

Принцесса уперлась в него взглядом, кровавый цвет ее глаз был столь же ярким, как и проклятье в голосе:

– Ты меня освободишь.

Лэш опустил руку и начал поглаживать свой член:

– Только, чтобы уложить тебя в могилу.

Ее улыбка была чистым злом, и его яйца напряглись, словно он вот-вот кончит.

– Посмотрим, – сказала она низким, глубоким голосом.

Личная стража короля накачала Принцессу до того, как Лэш покинул колонию вместе с ней, и, уложив ее на кровать,  развела ей ноги в стороны как можно шире.

Ее лоно блестело для него, Лэш это видел.

– Я никогда тебя не отпущу, – сказал он, опустившись на колени и схватив ее за щиколотки.

Ее кожа была мягкой и белоснежной, сердцевина тела – розовой, в цвет сосков.

Он оставит на ее худощавом теле много отметин. И, судя по тому, как двигались ее бедра, ей это понравится.

– Ты моя, – прорычал он.

На волне внезапного вдохновения он представил ошейник Короля – своего старого ротвейлера – вокруг ее тонкой шейки. Именные ярлыки будут прекрасно смотреться на ней, так же, как и собачья цепь. Идеально. Идеально, мать вашу.

Глава 62

МЕСЯЦ СПУСТЯ…

Элена проснулась от звона фарфора и запаха чая Ерл Грей. Открыв глаза, она увидела доджена в форме, изо всех сил старающегося удержать массивный серебряный поднос. На подносе была свежая булочка, накрытая хрустальной крышкой, баночка клубничного джема, кусочек сливочного сыра на крохотном фарфоровом блюдечке и, что Элена любила больше всего,  вазочка с еще нераспустившимся цветком.

Каждую ночь цветок был разный. Сегодня – веточка падуба.

– Сашла, правда, ты не обязана делать это. – Элена села, отодвинув простыни, такие тонкие и мягкие, что они касались кожи нежнее летнего воздуха. – Это мило с твоей стороны, но, честно говоря…

Горничная поклонилась и стеснительно улыбнулась:

– Мадам должна просыпаться к должной трапезе.

Элена подняла руки, когда ей на ноги поставили стойку, а сверху – поднос. Глядя на бережно отполированное серебро и заботливо приготовленную еду, она в первую очередь подумала о том, что то же самое ее отцу принес доджен-дворецкий по имени Эран.

– Вы так добры к нам, – сказала она, поглаживая изящное, с завитками основание ножа. – Все вы. Вы столь радушно приняли нас в этом шикарном доме, и мы очень вам благодарны.

Когда Элена подняла взгляд, глаза додженабыли полны слез, и горничная быстро промокнула их платочком:

– Мадам… вы и ваш отец преобразили этот дом. Мы исполнены счастья, что вы стали нашими хозяевами. Все… по-другому теперь, когда вы здесь.

Большего горничная ничего не сказала, но то, как она и весь персонал вздрагивали первые пару недель, показало Элене, что Монтрег был не самым мягким главой дома.

Элена слегка сжала руку женщины:

– Я рада, что у нас все получилось.

Отвернувшись, чтобы вновь заняться своими обязанностями, горничная казалась взволнованной, но счастливой. Она остановилась в дверях:

– О, привезли вещи мадам Люси. Мы разместили ее в гостевой комнате, рядом с покоями вашего отца. Кроме того, через полчаса приедет слесарь, как вы и просили.

– Все идеально, спасибо.

Когда дверь тихо закрылась и доджен ушла, напевая мелодию из Старого Света, Элена сняла крышку с тарелки и отрезала немного сливочного сыра. Люси согласилась переехать к ним и работать сиделкой и личным ассистентом отца Элены, и это просто замечательно. Более того, он без особых осложнений перенес переезд в новый особняк, его поведение и умственная стабильность уже очень давно не были в лучшем состоянии, но близость медсестры значительно облегчила тянувшееся годами беспокойство Элены.

Осторожность по отношению к нему оставалась приоритетом.

Здесь, в особняке, например, он не требовал, чтобы окна закрывали фольгой. Он предпочитал смотреть из них на сады, прекрасные, несмотря на зимнюю спячку, и, оглядываясь назад, Элена задумывалась, может он поднял железный занавес из-за того, где они жили? Он также чувствовал себя гораздо расслабленнее и спокойнее, неотрывно работал в гостевой комнате, соседней с его спальней. Он все еще слышал голоса, предпочитал порядок любому беспорядку и нуждался в лекарствах. Но это – рай, по сравнению с последней парой лет.

Завтракая, Элена обвела взглядом выбранную ею спальню и вспомнила о старом имении родителей. Подобные шторы висели в доме ее семьи, огромные персиковые, сливочные и красные драпировки ниспадали с рюшевых петель с бахромой. Стены также были роскошны, на шелковых обоях были изображены розы, идеально сочетавшиеся со шторами, а также с вязаным ковром на полу.

Элена тоже была дома, но в доме, построенном на песке – и не только из-за того, что ее жизнь казалась шлюпкой, которая опрокинулась в холодной воде, только чтобы внезапно вынырнуть в тропиках.

Ривендж был с ней. Неустанно.

Перед тем, как отойти ко сну, и сразу после пробуждения она каждый раз думала о том, что он жив. Ривендж снился ей, она видела его силуэт на мерцающем черном фоне, с опущенными руками и головой. Это было полной чепухой – вера, что он жив, и этот образ… предполагавший, что он мертв.

Как будто ее преследует призрак.

Мучает ее.

Элена с досадой отодвинула поднос в сторону, встала и приняла душ. Она переоделась, но одежда эта не была последним писком моды – такую же она покупала в Таргете или онлайн на распродаже в Мэйси до того, как все изменилось. А на ногах были… кеды, которые Рив держал в своей руке.

Но Элена отказывалась думать об этом.

Дело в том, что казалось неправильным потратить кучу денег на что-то. Будто, ничего из этого богатства ей не принадлежало – ни дом, ни персонал, ни машины, ни все нули на счете. Она до сих пор верила, что с наступлением ночи объявится Сэкстон со словами «о, простите, я ошибся, все это должно перейти к кое-кому другому».

Выйдет та еще накладка.

Элена взяла серебряный поднос и решила проверить отца, находившегося в конце крыла. Подойдя к его двери, она постучала носком кеда:

– Отец?

– Входи, дочь моя!

Элена поставила поднос на столик из красного дерева и открыла дверь в комнату, которую он использовал в качестве своего кабинета. Его старый стол перенесли из съемной спальни, и сейчас отец склонился над своей работой, как и всегда, повсюду разложив бумаги.

– Как Вы? – спросила она, подойдя и поцеловав его в щеку.

– Хорошо, очень хорошо. Доджен только что принес мне сок и трапезу. – Его изящная, костлявая рука обвела серебряный поднос, точно такой же, что принесли ей. – Я обожаю новых додженов, а ты?