Богиня света, стр. 71

Артемида встала и медленно подошла к Эдди.

— Спасибо, мой воин.

И Охотница присела в низком реверансе. Когда же она гибко выпрямилась и взяла Эдди за руку, Памела увидела, что щеки Артемиды повлажнели. Писатель извлек из нагрудного кармана шелковый носовой платок и промокнул ее слезы; а потом знакомым жестом похлопал ее по руке.

— Ну что ж, идемте, завершим наше путешествие.

Все четверо молча прошли через ресторан и через фойе «Белладжио». На этот раз искусное творение Чичули не привлекло взгляда Памелы. У нее было слишком тяжело на сердце; она просто не могла посмотреть вверх. Она могла только покрепче держать Аполлона за руку и верить, что прикасается к нему не в последний раз. И именно через его руку Памела ощутила мгновенно возникшее напряжение, когда ко входу подкатил лимузин, и вспомнила о своем обещании.

— Эдди, ты не против, если мы с Фебусом пройдемся пешком? Ты ведь знаешь, как он относится к машинам, — сказала она, несколько отстранение пытаясь угадать, как сейчас звучит ее голос.

Наверное, как у человека с разбитым сердцем. Так, словно ее жизнь кончится вместе с заходом солнца.

— Конечно! Встретимся перед «Дворцом Цезаря». И у нас будет время сказать друг другу «до свидания».

Писатель улыбнулся, хотя и с заметным усилием, и сел в лимузин.

Бахус сидел на троне в своем дворце на Олимпе. Он закрыл глаза и собрал в кулак всю волю. На его широком лбу выступил пот. Щеки загорелись красными пятнами. Между дряблыми губами выступила пена, пузырившаяся в такт дыханию.

«Где же оно?..»

Он сосредоточился еще сильнее. Не надо паниковать. Не надо впадать в отчаяние. Это будет найдено.

Где?! Где это?

Он же чувствовал это в последние дни. Да, когда портал закрылся — оно ослабело, но он знал, что оно по-прежнему там. И все, что ему нужно сделать, — это найти… и тогда она снова будет принадлежать ему. Бахус поднял толстые руки ладонями вперед, как будто ощупывая воздух перед троном. И что-то кольнуло кожу. Со всей силой бессмертного его ладони сжались, а ум ухватился за крошечный обрывок цепи.

Он нашел связь! Он нашел ее…

Как рыбак, вываживающий редкую добычу, Бахус вцепился в нить, тянувшуюся к нему от души смертной, натягивая ее и усиливая связь, пока наконец не увидел ее отчетливо мысленным взором. Она была на работе, она на самом деле мало чем отличалась от рабыни, обреченная на тяжкий труд… она приносила выпивку мужчинам с жадными руками, а потом исчезала в темном углу, чтобы поднести стакан и к собственным губам.

Бахус сильнее натянул цепь, и смертная осушила стакан огненной жидкости.

Да… пей меня… прими меня… позволь мне ослабить твою боль…

Бахус мысленно обращался к ней через соединявшую их цепь, он ведь именно так привязал к себе смертную — через ее жажду выпивки. Спиртное завладело ею, поглотило ее… и это было единственным способом для Бахуса самому завладеть ею и поглотить ее. Он на самом деле не сделал ничего дурного. Он просто даровал смертной женщине исполнение ее заветного желания. Тонкая ирония этой ситуации вызвала у Бахуса улыбку. Он использует эту смертную, чтобы с помощью ее заветного желания разрушить то, что было связано с золотой Артемидой, а сделав это, он заставит обоих близнецов почувствовать вкус той боли, которую ему причинила утрата его королевства.

А боль этой утраты до сих пор терзала его. Они думали, что победили. Во всем виноват Аполлон. Он и его золотая сестрица. И разве Зевс наказал их? Конечно нет. Они же его любимчики. И это нестерпимо.

Оскорбление, нанесенное ему, должно быть возмещено. На этот раз — никаких отсрочек. И ни единой ошибки.

Бахус направил в смертную свою силу. Он влился в ее душу, смеясь от того, как легко она отдалась ему. Через нее его дух вернулся в мир смертных, расползаясь, как невидимый туман, из «Дворца Цезаря». Он искал, искал… и наконец испустил триумфальный вопль: он нашел то, что нужно! Блестяще. Они такие беспечные… так поглощены своими маленькими драмами, что и не ощутили его присутствия.

Бахус снова сосредоточил свою силу на совершенно безвольной смертной. Он находился в ней, он пульсировал в ее венах и наполнял ее ум темными стремлениями.

«Да, ты все отлично делаешь! — подбадривал смертную Бахус, когда та ушла с рабочего места, взяв с собой только ключи. — Теперь поспеши, времени мало. Дай-ка я объясню тебе точно, что именно ты должна сделать…»

Глава тридцать вторая

Аполлон и Памела молча шли рука об руку по тропе, огибавшей фонтаны Белладжио. В это время вода была тихой и темной, но прогулочная дорожка заполнена веселыми болтливыми смертными, и примыкавшие к фонтанам улицы битком забиты стремительно мчавшимися автомобилями. Аполлон думал, что их резкие сигналы и визжащие тормоза куда больше отвлекают, чем сверкающие огнями здания, что выстроились на другой стороне улицы. Он не обращал внимания на неутихающую боль в пострадавшей руке. Это было не важно… это было нечто такое, что должно скоро кончиться. И по сравнению с тяжестью, давившей на его сердце, вообще ничего не значило.

Солнце уже должно было вот-вот закатиться. Этот мир не был миром Аполлона, но он все равно был вечно связан с солнечным светом. Он ощущал, когда солнце восходит по утрам, и он всегда точно знал, когда оно скрывается за горизонтом. Времени у него оставалось очень мало.

Ему следовало остаться здесь. Он мог это сделать. Это было бы совсем просто. Как только откроется портал, к нему вернется его сила. Он мог бы затуманить ум Памелы, а потом внушить ей, что она должна попросить его остаться… Ум Аполлона, как злобный эльф, подсказывал сердцу разные возможности… Он может забрать ее с собой. Боги не раз похищали смертных. На горе Олимп было более чем достаточно невообразимых чудес и бесконечной красоты. Наверняка Памела будет счастлива там. Наверняка она любит его достаточно сильно, чтобы простить.

Но тогда чем он будет отличаться от ее мужа? Если Аполлон и научился чему-то у Памелы, так это тому, что нельзя любить по приказу, нельзя требовать любви и держать ее под замком. Он не может приковать Памелу к себе; он может только любить ее.

Неужели всего неделю назад он думал, что завоевал любовь? Как же наивен он был. Смертные, бессмертные… любовь не знает различий по чинам и привилегиям. Любовь касается только души, бестелесной, невещественной, не поддающейся прихотям людей или богов.

Аполлон замедлил шаг, а потом подвел Памелу к ближайшей скамье. Шумная компания, шедшая позади них, вдруг остановилась. Как суетливое стадо, люди нетерпеливо топтались и громко окликали друг друга.

— Это же улица; они ждут, когда сменится сигнал светофора, — сказала Памела, садясь рядом с ним и глядя на темную воду.

Она говорила почти как обычно, если не считать того, что оживление исчезло с ее лица, как будто погасла внутренняя лампочка, — и Памела стала бледной и подавленной.

— Но их слишком много… пожалуй, чтобы все перешли улицу, понадобятся две смены сигнала.

Грустными глазами она смотрела на Аполлона. Наверное, после того как они провели неделю в пустыне, у них развилось нечто вроде клаустрофобии.

— Мы можем посидеть тут минутку, а уж потом идти дальше?

— Да, — кивнул он, обнимая ее за плечи.

Она положила голову ему на плечо и прижалась к нему.

— Мы не обязательно должны подойти туда точно в ту минуту, когда портал откроется снова. У нас есть время.

— И сколько времени?

— Немного. Я не хочу гневить Зевса еще больше, он ведь может подумать, что я пренебрег его приказом появиться перед ним.

— И что ты собираешься ему сказать?

— Правду. — Он поцеловал ее в лоб. — Что я нашел свою истинную любовь, свою половинку в современном мире и что мое единственное желание — не разлучаться с ней.

— Я надеюсь, твое желание исполнится с такой же легкостью, с какой исполнилось мое.

Памела подняла голову и посмотрела на Аполлона. Он поцеловал ее, она вдохнула его запах. Близость Аполлона успокаивала ее. Когда он ее касался, она верила, что его слова, повторенные так много раз, были правдой… что все действительно будет хорошо.